Джим Томпсон - Чертовка

— Эт-то совсем маленькая вешь, Тиллон. Невашная, но я все время о ней тумаю. С прошлой ноши, когда мы…

— Ты меня слышал? — спросил я. — Я сказал — мы опаздываем. А ну-ка, идем.

Он пошел, но тот вопрос — не знаю, что уж он там хотел узнать, — по-прежнему его беспокоил. И пока мы ехали по городу, он всю дорогу мычал и бормотал что-то себе под нос. Наверное, я уже вам рассказывал, что дом старухи находился неподалеку от университета и был единственным зданием в квартале. В общем, так оно и было: он стоял на отшибе. Но я все же не хотел рисковать, а потому, подъехав к концу соседнего квартала, повысил скорость, потом выключил фары, заглушил двигатель и остаток пути двигался накатом.

Я открыл дверь. Велел Питу оставаться в машине, пока я его не позову.

— А? — Он обернулся и посмотрел на меня. — Но я тумал…

— Я знаю, — перебил я, — но она может услышать, как ты подходишь. Почует неладное — и тогда все накроется.

Я оставил его в машине, где он продолжал мычать и бормотать. Но… черт, что мне оставалось делать? Это была не лучшая идея, но еще хуже было бы, если бы он ждал у входа в дом, как я ему велел прошлой ночью. И так было плохо, и этак, — возможно, я вообще ничего путного не мог придумать. Но, черт подери, у меня было слишком мало времени, чтобы все обмозговать, к тому же я чертовски невезучий сукин сын и…

Я постучал в дверь, и, знаете, мне почудилось, что я слышу эхо собственного сердцебиения. Вот как сильно стучало мое сердце. Прошло немало времени — мне показалось, что лет двенадцать или около того, — прежде чем старуха отдернула занавеску и посмотрела на меня.

Прихожая, где она стояла, была тускло освещена. Но похоже, старухе хватило света, чтобы узнать меня. Она открыла дверь, подняла защитную сетку и впустила меня в дом.

Она слегка помрачнела, когда увидела, что я пришел с пустыми руками. Потом кивнула на дверь и снова начала ухмыляться:

— Вы привезли мне пальто? Оно у вас в машине, да?

Я ничего не сказал, ничего не сделал. Я был точно механический человек, у которого сели батарейки. Черт подери, я хотел вышибить старой стерве мозги, но не мог пошевелиться.

— Несите сюда, мистер. Вы ведь для этого пришли, верно? Несите пальто, а потом… — Она подмигнула и кивнула в сторону задней части дома. — Она уже в постели, мистер, и вы только прине…

Вот этого старухе не стоило говорить. Богом клянусь, я все спланировал и уже прошел три четверти пути. Но если бы она не сказала этих слов, я бы вряд ли довел дело до конца.

Она сама навлекла на себя беду, когда сказала эти слова. Сама напросилась.

И получила, что заслуживала.

Я нанес ей левый хук и правый кросс. Я нанес ей два хеймейкера, левой и правой. Быстро. Сперва левой, потом правой, пока еще не упала. Потом она все-таки упала, привалившись спиной к подножию лестницы. Теперь ее шея казалась дюйма на четыре длиннее, а голова болталась, точно тыква на лозе.

Убил ее? Ну да, а вы что, черт подери, подумали?

Мона пряталась в гостиной за занавесками. Она вышла оттуда, быстро посмотрела на старуху и тут же отвернулась.

Дрожа, она обвила меня руками.

Я поцеловал ее в макушку и обнял покрепче. Потом вытолкнул ее из прихожей в гостиную.

— Д-Долли, что мы б-будем де…

— Я скажу тебе. Я скажу тебе в точности, что нужно делать. Так, в какой из комнат жила твоя тетка?

— Н-наверху. Направо. Ох, Д-Долли, я…

— Перестань, — перебил я ее, — ради бога, перестань! Где может быть ее ключ? Где ее ключ?

— Я н-не… м-может, в ее…

Я выбежал в прихожую и обыскал старуху. Нашел ключ у нее в кармане и вернулся в гостиную.

— Это он? Так, а где пистолет? У нее в комнате? Проклятье, отвечай немедленно!

Мона кивнула, бормоча, что пистолет у старухи в комнате. Она сглотнула и попробовала улыбнуться, пытаясь взять себя в руки.

— П-прости, Долли. Я сделаю все, что…

— Отлично, — сказал я. — Конечно сделаешь, и все будет хорошо. — Я улыбнулся ей в ответ — по крайней мере, постарался улыбнуться. — Сейчас ты пойдешь и возьмешь деньги… сколько времени тебе нужно? За пять минут управишься?

Мона сказала, что управится, — то есть она думает, что управится. Она постарается принести деньги так быстро, как только сможет.

— Но что ты…

— Проклятье, да какая разница! — воскликнул я. — Просто иди и возьми деньги, а остальное предоставь мне. Ради бога, пошевеливайся!

Она засуетилась. Повернулась и бросилась бежать.

Я вернулся в прихожую, закинул старуху на плечо и понес ее вверх по лестнице.

Поднявшись на самый верх, я бросил ее на площадке. Потом открыл дверь ее комнаты и зашел внутрь.

В комнате были стул, кровать и старая конторка с откидной доской. Больше ничего. Ни книг. Ни фотографий. А ведь в таком старом доме, у такой старухи должны быть фотографии…

Я поднял доску конторки, до смерти боясь, что не обнаружу там пистолета или что он не заряжен. А сам думал: «Эх, брат, какого же дурака ты свалял! Мог ведь подумать об этом заранее. Ты уже слишком далеко зашел, чтобы назад отруливать, и если пистолета там нет…» Но он там был: старый добрый сорок пятый калибр, ну и ну! Кто бы мог подумать, что у старухи будет такая пушка? Да еще и заряженная.

Были там и кое-какие деньги — небольшая пачка в одном из ящиков конторки.

Я взял деньги и сунул пистолет за пояс. Выдернул ящики и сбросил их на пол, а потом перевернул стул и вышел на лестницу.

Я спустился на несколько ступенек. Потом взял старуху за руку, стащил ее с верхней ступеньки и поволок вниз, головой вперед.

Я оставил ее лежать примерно на полпути. Потом спустился, разбрасывая купюры по ступенькам. Уже внизу потушил свет и позвал Пита. Затем поднялся на несколько ступенек и стал ждать.

Пот лил с меня градом, точно со шлюхи в церкви. Ничего не получится; не может получиться. Как в одной из тех идиотских историй, о которых обычно читаешь в газетах. Парни пытаются провернуть серьезное дело, но все у них выходит наперекосяк, ляп на ляпе, натуральная комедия. Я читал о нескольких подобных историях, хохоча во всю глотку, тряся головой и думая: вот болван! Чертов болван должен был знать, он должен был предвидеть — если бы он хоть немного подумал, то…

Дверь открылась. Закрылась. Я услышал тяжелое, нервное дыхание Пита. Потом его шепот в темноте:

— Тиллон? Што…

— Все в порядке, — тихо сказал я. — Она у себя в комнате наверху, пишет расписку. Я схожу наверх, проверю.

— А? — (Я почти разглядел гримасу на его лице.) — Тогда зашем я…

— Я хочу, чтобы ты взглянул на расписку, прежде чем мы уйдем. Все нормально. Старуха не узнает, что ты здесь, пока я не заполучу то, что мне нужно.

— Ну… — сказал он нерешительно, пытаясь разобраться в происходящем.

Потом он махнул рукой и засмеялся. Мы ведь были с ним заодно, а я знал, что к чему. Я позабочусь о нем, как заботился прежде. Он ведь совсем простой парень; вот только одна вещь не давала ему покоя:

— …Весь тень я пытался вспомнить, Тиллон. Такая странная вешь. Как там пыло — в той песне, што ты пел? Ну, в той, про английского короля-пастарда?

— Песня! — выдохнул я. — Песня! И это то, что… — Я заговорил тише. — Зажги свет, Пит.

Я случайно задел выключатель рукавом, когда… когда… Когда что?

— Повернись. Он справа от тебя, там, возле двери.

Я увидел черную тень — это он поворачивался в темноте. Я услышал, как он шарит по обоям в поисках выключателя. Потом он снова прыснул, почти по-детски:

— …Такая клупая вешь в такой момент. Не обращай ты на меня внимания. Мошет, потом, когда…

— Нет, — перебил его я. — Сейчас самое время. Вот как там было, Пит:

Кошки на крышах, на черепице,Кошки задрали хвосты, как блудницы…

Свет зажегся. Пит стоял ко мне спиной, как и должен был стоять.

Я выстрелил в него шесть раз — в голову и в шею. Он рухнул ничком, и ему пришел конец.

Я удостоверился в этом. Я осмотрел его, прежде чем уйти. Его лицо выглядело не лучшим образом, и все-таки, похоже, умер он счастливым. Кажется, он даже улыбался.

12

Кнэрф Ноллид

Я родился в Нью-Йорке три десятка лет назад у бедных, но честных родителей и, сколько себя помню, всегда вкалывал, стараясь чего-то добиться и стать человеком. Но, сколько себя помню, кто-то всегда пытался испортить мне жизнь. Вот хоть в ту пору, когда я работал мальчиком на посылках у бакалейщика и, черт подери, не украл бы и десяти центов: мне ведь было всего-то восемь лет и смекалки на такое не хватило бы. Но тут одна старая кошелка обжулила меня при расчете, и тогда бакалейщик заявил, что деньги я прикарманил. Черт, стоило только посмотреть на эту старую кошелку, чтобы все про нее понять: грязные тарелки, одежда по всему дому разбросана — в общем, натуральный хлев. Потом она попыталась провернуть тот же трюк с другими рассыльными, но ее подловили, и всем стало ясно, что я денег не брал. Правда, бакалейщик уже успел меня уволить, сказав отцу, что я вор, и старик избил меня до полусмерти.