Сергей Абрамов - Мертвые не плачут
– Просто спрашиваю. Нельзя, что ли?
– Можно. Нет у меня детей. Брат есть. Младший.
– Как я?
– Много больше. Почти взрослый уже. Или совсем взрослый…
– Брат – это хорошо, – задумчиво протянул Мальчик. Помолчал. Осмысливал, видно: как это хорошо, когда брат есть… – Он с вами живет?
Грустный вопрос для Пастуха.
– Отдельно. У меня работа разъездная, а он в Городена-Левом-Берегу живет. Самостоятельный уже… – Правду, в общем, сказал. И где живет, и что самостоятельный. Чересчур… – Видимся вот только редко, жизнь такая заковыристая…
Мальчик ответом удовлетворился. Доскреб кашу с тарелки.
– Поел? – Пастух помахал тетке-официантке. – Сладкого чего будешь?
– Спасибо. Сыт.
Может, и не соврал.
На всякий пожарный, уходя, купил в буфете две большие шоколадины с портретом девочки на обертке – в дорогу. Девочка гляделось румяной и уж точно сытой.
Отъехали от стоянки, встали на трассу, Пастух дожал педаль газа до ста тридцати в час, покрытие худо-бедно позволяло, а резина на машинке была нестарой. Да и трасса – не переполненной. Ехали – молчали. Если честно, то Пастуху нравилось, что мальчик немногословен. Говорить надо тогда, считал Пастух, когда есть о чем – раз, и два – если тема к месту и ко времени проявилась. Комбат, помнится, не любил многословных в деле, он признавал только два варианта. Первый – «задание выполнено», второй… Нет, второго по определению быть не могло: про «не выполнено» сказать было, как правило, некому. Ну, Пастух в этом смысле был не столь категоричен, как Комбат, любил что-то обсудить, когда это «что-то» казалось интересным или важным. А пока – дорога и небо над ней: что обсуждать? Попутчика взял правильного. Хотя все-таки странноватого…
А сзади их нагонял какой-то микроавтобус – из малых, отечественных, но юркий.
Устраивать гонки Пастух не собирался, наоборот – притормозил, принял левее: хочет обогнать, пусть его. Микроавтобус лихо обошел машинку Пастуха, неожиданно подрезал ее и тормознул резко. Пастух ничего иного не успел, как тоже затормозить. Так и встали: мордами в придорожную степь.
– Кто это? – спросил Мальчик, который, как решил Пастух, заслужил прописной буквы в своем имени.
– Козлы, – объяснил Пастух, вылезая на обочину, потому что из микроавтобуса мухой вывалилось все его население, а именно: три здоровых мужика в грязных брезентовых робах. Рожи у них были неприветливые и мятые. – Ну, может, работяги какие-то, сейчас узнаем.
– Никакие они не работяги, – спокойно сказал Мальчик.
Он их почему-то не боялся, Пастух не услышал страха. Но на всякий случай посоветовал Мальчику:
– Сиди тихо, не высовывайся.
А «работяги» – пусть и в кавычках – встали в толковую кучку перед машиной Пастуха, и один из них, может и главный, сказал:
– Извини, мужик, что мы так резко.
– А чего ж так резко? – поинтересовался Пастух.
– Да времени совсем нет. А машина нужна позарез, – провел грязной лапищей по горлу, показал, как это – позарез.
– У вас же есть.
– Вторая треба. Не паленая.
– Моя, что ли? – догадался Пастух.
– Угадал, брат. Твоя.
– Так она старенькая. Зачем вам? Постойте здесь с полчасика – хорошую тормознете.
– Да нам вообще-то по барабану – хорошая, не хорошая. Нам твоя приглянулась, потому что другой нет. Одни дальнобойщики катят. А у нас дело стоит. Так что давай ключики, забирай мальца и вещички и – не обессудь.
Хорошее слово знал мужик – обессудить. Пастух не стал спорить. Просто пояснил:
– Мне самому она нужна. И Мальчику вон…
– Ты не понял, брат. – Мужик растопырил грязные пальцы на правой руке и потянулся к Пастуху.
Зачем же так пафосно и медленно, успел подумать Пастух. И еще успел оценить: а хорошо ребятки встали. Удобно.
Он никого не собирался ни калечить, ни, тем паче, убивать. Просто они ему мешали ехать в Город-в-Степи, до которого было уже недалеко. А раз мешали, значит надо устранить помехи. Не думая ни о чем. Правило. И он шагнул к тому, кто речь держал, и нанес на противоходе короткий и даже не слишком мощный удар прямой рукой чуть выше мужского достоинства. Мужик сложился, как пирамидка, и растекся на обочине. А Пастух, качнувшись вперед, врезал второму в висок и тоже отключил его, тот и врубиться в нештатную ситуацию не успел. Пастух качнулся налево, развернул третьего, обхватил руками его голову и указательными пальцами резко и сильно надавил на верхнюю губу, практически парализовав противника. «Парализовав» – это все же фигура речи. Просто тому кексу стало очень больно, и он так и шлепнулся жопой на землю, а Пастух тут же сменил точку приложения сил – буквально! – и растянул пальцами ноздри мужика.
Если те двое лежали в отключке, этот, третий, двинуться не мог, потому что носу было мучительно больно, орать он тоже не мог, потому что чужие ладони зажимали рот, но с ушами все было в норме.
В кои Пастух и сообщил:
– Передай своим, что я не нарочно. Вы сами нарвались. Осторожнее на дорогах, парни, движение большое и часто – вредное для жизни. Берегите себя.
Сел в свою машинку, сдал малость назад, газанул и уехал.
И молчал, потому что злился. Не на этих дорожных кретинов, а на себя. На хрена ему местная легенда о «всаднике, сшибающим рукой миллионное войско»? Восточное кино, прям… Одно утешение: минут через пять эти гаврики окончательно оклемаются и, скорее всего, не пустят легенду в мир. Им это надо? Хвастаться тем, как их троих, героев обочины, какой-то лох уделал, как пионеров? Ой, не пристало…
– Ты в порядке? – спросил Пастух Мальчика.
– Мне-то что сделается? – удивился Мальчик. – Мне тут в заднем ряду не страшно было. Прямо кино! Вы – Супермен?
Ни грана иронии в вопросе.
– Сын, внебрачный, – решил «признаться» Пастух.
И Мальчик оценил.
– У вас хорошее чувство юмора. Ненавязчивое.
– А у тебя? – Пастух понимал, что где-то в словах Мальчика зарыт подтекст, а где – не чуял.
– А что у меня? Хочется верить, что тоже ненавязчивое… – И неожиданно: – А вы могли их совсем убить?
– Для чего? – удивился Пастух. – Обыкновенные мелкие бандюганы. Дорожная шваль.
– Значит, не захотели, не нужно было… – то ли вопросил, то ли утвердил Мальчик.
– Считай, что так.
Мальчик помолчал, явно – догадывался Пастух – переваривая корректный ответ на некорректный вопрос. Потом спросил:
– Ничего, если я опять немного подремлю?
– Конечно. Лезь на заднее сиденье, там удобнее.
– Да я уж здесь, чего там… – и опять уснул.
И ниточки из него опять кто-то вытянул.
Пастух в очередной раз удивился редкой способности и странному способу впадать в сон: рассыпаться, растекаться, как бы терять тело, оставляя шкурку. Уж на что в армии и в разведке мощно недосыпали бойцы, но такой расслабухи себе не дозволяли. Ныряли в сон, коли выпало, но спали – как на часах. Или – как в низком старте. Может, кстати, поэтому у поколения Пастуха – вечный недосып. И кто, спрашивается, счастливей?..
А может, организм требует отключки от чего-то, что давит на мозги? Может, и так. Только что может так давить на двенадцатилетнего пацана?..
Не знал Пастух. И не заморачивался.
Так и до Города домчал. Смеркалось уже.
А в Городе тормознул в самом центре – на площади имени бывшего Вождя – и сказал:
– Просыпайся. Приехали.
И Мальчик – на звук скорее, а не на слова, – мгновенно собрал кости, мышцы, сухожилия, что там еще, как-то разом они соединились, увязались и – вновь на сиденье оказался живой и вполне годный к жизни пацан.
– Диву даюсь, – все ж не удержался, сказал Пастух.
А Мальчик не среагировал. Спросил, глядя в окно на памятник:
– Приехали?
– Приехали, – подтвердил Пастух. – Довезти куда?
– А некуда, – ответил Мальчик. – Я здесь впервые и никого не знаю.
2
– То есть? – не понял Пастух. – Чего ж ты тогда ехал в такую даль?
– Чтоб уехать, – объяснил Мальчик.
Он не смотрел на Пастуха. Он смотрел на бронзового Вождя, уже подсвеченного прожекторами. Нормально Вождь смотрелся. Как живой. Видать, чтили его в Городе-в-Степи и ухаживали славно. А и то здраво: История ведь, какая уж есть, переписывать ее – себя не уважать… И Пастух, ничуть не удивленный, нутром понимал пацана, бегущего… откуда-куда?.. да из немилого, неродного, несытого госучреждения под лживым именем «детский дом» – в никуда. На волю. А там – как фишка ляжет!
За неимением иной версии окончательно была принята детдомовская. Не хуже и не лучше иных.
Он, Пастух, по жизни не однажды бывал на месте Мальчика. И бежал бы из детдома сто раз, да брат не давал. Пастух был для него отцом, матерью, защитником, опекуном, первым учителем, бессмысленно перечислять! Всем он для него был. Сам терпел и брата учил терпению. А когда взрослая жизнь увела Пастуха на войну, так для него и не законченную, то брат остался один… Судьба.
