Я — ярость - Делайла Доусон
Это ящик с косметикой.
Гребаный ящик с косметикой.
Розовый пластик, скругленные края, и вот теперь — кровавые подтеки.
Бум! Бум! Бум!
Мать ничего не говорит и вообще не издает ни звука.
В автобусе стоит полная тишина, если не считать хруста пластика, который впечатывается в голову отца. Его голова отскакивает от коврового покрытия. Точно так же было в тот раз с двумя мальчиками в школе, когда у Томаса начался приступ Ярости прямо в кафетерии, — но никто не бежит, чтобы остановить это.
— Что происходит? — глухо спрашивает Бруклин.
Пока Элла смотрела, не в силах оторвать взгляд, на этот ужас, ее тело благоразумно прижало Бруклин к боку. Руками она обхватила голову сестры поверх тиары, чтоб та не могла видеть, что происходит.
Элла переводит взгляд на бабушку. Та смотрит на происходящий кошмар как на скучное телешоу: глаза у нее остекленевшие, взгляд плывет, а гладкая загорелая кожа неприятно порозовела.
Высокая температура, сказала она.
Элла качает головой. Нет, это уже чересчур.
Она оглядывается на маму с папой.
Это не… Она…
Не может… его…
…Голова…
Мать молча встает, хотя ее кости хрустят — то ли колени, то ли позвоночник.
Роняет косметичку на грудь отцу.
Папина грудь больше не двигается.
Лицо похоже на смятый вишневый пирог.
Элла отворачивается, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
Внутри все разъедает, словно кислотой.
Кошки миссис Рейли. Дядя Чед.
У нее внутри пустота, которую уже не заполнить.
Она ела суп с Лиэнн и Ривер, и это было много лет назад.
Мама идет к ней, все так же молча, ладони и запястья в крови. Фальшивые брызги на футболке Девицы из Флориды разительно отличаются от настоящих. На секунду Элле кажется, что ее мать, возможно, все еще под влиянием Ярости, что она хочет сделать больно кому-то из них.
Но нет, так Ярость не работает.
Мама пришла в себя. Припадок миновал.
Мама будет в порядке.
Но… стоп.
Она смотрит в глаза матери и замечает ее почти нормальные зрачки.
Она не выглядит сбитой с толку.
Элла помнит, каково это — приходить в себя после приступа Ярости. Как просыпаться посреди сна: непонятно, где ты, что делаешь, что произошло.
Но мама так не выглядит.
— Мама?.. — дрожащим голосом спрашивает Элла.
Мама чопорно опускается на диван рядом с ними. Протягивает руку, смотрит на нее, потом встает, моет руки в крошечной раковине и обтирает их бумажными полотенцами, оставляя разводы. Сбрасывает с себя окровавленный белый халат, как змея кожу. Все это время она ничего не говорит; потом снова подходит и опять садится на диван.
— Дорогая, я здесь. Я в порядке. Тебе больше не надо меня бояться.
Она протягивает руки, и прежде чем Элла успевает осознать, что происходит, Бруклин переползает на колени к маме, засунув в рот большой палец.
— О, мамочка, мамочка! — повторяет она снова и снова. Мама гладит ее по волосам, под ногти на руках забилась кровь, некоторые сорваны. Она пересекается взглядом с Эллой. Выражение лица спокойное и пустое, с едва заметным намеком на улыбку, но в то же время она как будто не вполне в своем уме.
— Мам, у меня есть вакцина, — говорит Элла, запинаясь, потому что забыла, как разговаривать. — Хватит на тебя и Бруклин. Если б я приехала раньше, этого не случилось бы, ты бы не… Я…
Мама обнимает Эллу за плечи.
— Это не имело бы значения, — шепчет она.
— Вовсе нет, она поможет! — возражает Элла, жалея, что мама не зашла на «Крейгслист» чуть раньше, что Элла не приехала сюда быстрее. — Это терапевтическая вакцина, она…
Но тут мама притягивает Эллу к себе и прижимается губами к ее уху.
— Это была не Ярость, — говорит она так тихо, что никому больше не слышно. — Это сделала я сама.
57.Самое замечательное в работе на Харлана Пейна — это то, что Челси не нужно прятаться и скрывать случившееся здесь. Она размеренно шагает и улыбается холодно, как Мона Лиза.
Ей знакомо это чувство — будто вот-вот воспаришь.
Диссоциация.
Как будто разум — это воздушный шар, покачивающийся над телом.
Она верит, что скоро соберется воедино.
Это нестрашно, потому что такое уже случалось раньше, а еще потому, что теперь ее дети в безопасности.
Однако ей все же нужно кое-что сделать.
— Могу я взять у кого-нибудь телефон? — спрашивает Челси, раздраженная тем, что Арлин так и не вернула ее трубку.
Элла дрожащей рукой протягивает ей свой телефон, и Челси берет его с таким видом, будто ей доверили величайшее сокровище.
— Иди-ка, выпусти Индиго из ванной, — велит она, потому что Элле надо заняться чем-то, чтоб прекратить дрожать.
Челси идет в переднюю часть автобуса, где к приборной панели приклеена табличка со всеми нужными номерами. Мир снаружи погрузился во тьму, фанаты переминаются в лучах оранжевого света, как косяк рыб, не подозревая об акулах, которые были поблизости сегодня вечером. Впервые за все время сев на место водителя, Челси строчит групповое сообщение для Арлин, Харлана, Криса и Сиенны. Нет смысла оставлять кого-то за бортом.
«Это Челси. Мой муж спрятался в автобусе и пытался убить меня и моих дочерей. Нужна ваша помощь. НИКАКОЙ ПОЛИЦИИ. У меня был приступ».
Только одна фраза — ложь, но Челси не собирается брать на себя полную ответственность за убийство Дэвида.
Она… убила Дэвида.
Она представляла это несколько раз, еще в те времена, когда он издевался над ней, — но не так конкретно. И совсем уж не так, как это в итоге случилось.
Каждую секунду она была там — и в то же время как будто отсутствовала. Она ощутила себя порталом для иной сущности, для глубокой, безграничной, кипящей ярости, которую нельзя было больше сдерживать. Она была рада ей, позволила ей управлять
