Я — ярость - Делайла Доусон
Двери автобуса распахиваются, но на водительском сиденье не сидит Индиго, и Челси заглядывает внутрь, вертит головой, чтоб спросить, в чем дело, — и тут видит его.
Дэвида.
Это как увидеть воочию призрака или какого-то отвратительного монстра из кошмаров, и она пятится, как в замедленной съемке, мир замирает, и тут из автобуса доносится знакомый голос:
— Мамочка!
О, черт.
У него Бруклин.
Челси застывает как вкопанная.
— Заходи, — говорит Дэвид, нависая над ней. Она стоит на нижней ступеньке, позади — стена тепла и энергии от фанатов. — Вода теплая.
Он улыбается холодно, как аллигатор, всплывающий из глубины реки. Она не двигается, и тогда Дэвид демонстрирует дьявольски черный пистолет, который держит в руке.
Челси заходит в автобус, который стал ее пристанищем, ее островком безопасности и местом исцеления, и Дэвид дергает рычаг, закрывая дверь. Их сразу же отрезает от шума толпы: прелесть туристических автобусов в том, что их изоляция в самом деле блокирует все звуки.
Ну, почти все.
Она уверена, что если Дэвид начнет палить из пистолета, то это кто-нибудь услышит. Правда, учитывая, как тут тесно, это будет неважно.
— Мамочка?
Ее внутренняя львица оживает, преодолевая страх, и она протискивается мимо Дэвида в узкий проход, бежит мимо коек к диванам в общей зоне в задней части автобуса, где…
Боже милостивый.
У него не только Бруклин, но и Элла с Патрисией.
Все вместе, прямо тут.
Что, черт возьми, сотворил Дэвид?
На самом деле это не имеет значения. Она со всей силы прижимает к себе Бруклин, зарывается носом в ее волосы и вдыхает сладкий аромат, знакомый каждой матери, — запах детской головки. Тело наполняется пьянящей смесью любви и ужаса, которая заставляет кошек выпускать когти. Бруклин пахнет чужим шампунем, и на лбу у нее шрам звездочкой, и Челси хочется спросить, откуда он тут взялся.
— Мама?
Челси резко поворачивает голову. Элла, закусившая губу, выглядит как один из пропавших мальчиков Питера Пэна. Челси протягивает к ней руки, и после короткой паузы Элла бросается к ней, чтобы обняться, крепко, идеально. Челси украдкой принюхивается и к ее голове и сквозь еще более незнакомый запах шампуня ощущает какую-то вонь обреченности и усталости. Элла прошла через то, что не выпало на долю Бруклин, Челси нутром это чувствует.
К ее большому удивлению, Патрисия тоже поднимается и ковыляет к ней — что с ней? Она ранена? Почему у нее такая горячая кожа? — и неловко заключает Челси в объятия, которые до этой минуты были самой естественной вещью на свете, а теперь вдруг стали жутко неудобными. Челси хочется перемотать этот момент назад, просто обнять дочек и ощутить прилив искренней любви и облегчения, но теперь ее чертова мать, как всегда, влезла в чужую историю, и Челси хочется попросить ее отвалить, но…
— Просто выживи, маленький кролик, — шепчет мать, и это звучит растерянно и грустно одновременно, и совсем не похоже на Патрисию.
Челси разрывает объятие и поверх белокурых голов своих дочерей видит Дэвида: он наблюдает за ними с пистолетом в руке и сверлит взглядом, полным отвращения и ненависти. А еще он перекрывает единственный выход из автобуса.
— Закончила? — усмехаясь, говорит он.
— Идите сядьте, — шепчет девочкам Челси. — Как можно дальше сзади… Элла.
Дочь вскидывает голову и кивает. В глазах у нее появляется новое пугающее понимание. Что бы ни пережила Элла за те недели, что прошли с отъезда Челси, это было достаточно отвратительно. Она слишком худая и пугливо дергается, как дикий зверь. Элла обнимает Бруклин и тянет ее в сторону дивана в глубине автобуса, прямо возле туалета.
— Но почему… — начинает Бруклин.
Дэвид направляет на них пистолет. На девочек.
— Сядь, блядь, и заткнись, хоть раз в жизни! — рычит он. Элла подхватывает сестру, сажает к себе на колени и шепчет.
— Тише, Бруки. Все будет хорошо.
Патрисия, оставшись стоять в одиночестве, ковыляет до ближайшего дивана и падает на него, слегка заваливаясь. Она нездорова, но Ярость тут явно ни при чем, как и ковид. Но со всем этим можно разобраться попозже, если, конечно, это самое «попозже» настанет.
Теперь на ногах остались только Челси и Дэвид. Она все еще в костюме Девицы из Флориды, на глазах чернеет тушь, а халат расстегнут. По крайней мере, сегодня ее одели в футболку, а не в обтягивающую майку с глубоким декольте. На Дэвиде — рубашка с Девицей из Флориды, свисающая так сильно, что она пялится в собственное лицо. Он потерял в весе, но менее опасным не стал — в конце концов, у него пистолет. Старая Челси съежилась бы, склонилась перед ним и спросила, все ли у него в порядке, что ему нужно. Старая Челси сделала бы вид, что ей не все равно.
Но та Челси канула в Лету.
— Чего ты хочешь? — ровным голосом спрашивает она.
Он фыркает и качает головой, будто она маленький ребенок, который упорно продолжает писать букву «Е» задом наперед.
— Чего я хочу? Издеваешься? Я хочу повернуть время вспять на три месяца и забыть, каково это — гадить в общественном туалете в окружении преступников, после того как сожрал просрочку, купленную на бюджетные деньги. Хочу, чтоб моя жена не предавала меня, не разрушала нашу жизнь и семью.
Как мелодраматично.
Разумеется, как обычно, все только про него.
— Этого я не могу изменить, Дэвид. Я спрашиваю, чего ты хочешь прямо сейчас. Что тебе нужно, чтоб ты оставил нас в покое?
Глаза у Дэвида вылезают из орбит.
— Оставить тебя в покое?! — Он брызжет слюной и угрожающе надвигается сверху, направив ей в голову пистолет, как в плохих фильмах про бандитов из девяностых. — Сука, я не хочу оставлять тебя в покое! Я хочу, чтоб ты,
