Джон Адамс - Когда мертвые оживут

Конрад поначалу хотел выступить на суде как свидетель в пользу дочери, но передумал. Ее приговорили к восьми годам заключения в исправительной тюрьме штата Луизиана. Он не навещал Делию, и она не писала. Конрад и Глэдис усыновили Адама. Раздали красивые вещички дочери, выкрасили комнату в голубой цвет. Адам так и не научился видеть значимый смысл в слове «мать», и Конрад с Глэдис посчитали, что им повезло.

— Будто она и умерла уже, — сказала как-то Глэдис.

На стене за ее спиной когда-то висел портрет Делии, теперь на этом месте светилось пятно.

— Это не будто она умерла, — поправил Конрад. — Это будто она и вовсе не рождалась.

Со временем они привыкли к мальчику: радовались его лепету и счастливым крикам, когда он видел, проснувшись, что родители смотрят на него с нежностью. На этот раз они твердо решили не переборщить с добротой и снисходительностью и держали ребенка в строгости. За что и были вознаграждены пусть не очень-то веселым, зато послушным мальчиком.

Беды начались, когда ему исполнилось пять. Сперва держалась повышенная температура, потом появились опухоли. Специалисты определили вирусный менингит, следствие того, что ребенка еще во время пребывания с матерью подвергли сексуальному насилию и заразили сифилисом.

Конрад и Глэдис продали все, что Делия не успела украсть: от бриллиантового кольца до бельгийских кружевных скатертей.

Страховка не могла покрыть новой экспериментальной терапии с замещением спинномозговой жидкости, и Конрад с Глэдис заложили дом. Маленький Адам жил в палате интенсивной терапии в Колумбийской пресвитерианской больнице, и приемные родители практически поселились там же.

В госпитале они впервые увидели, что делает с жертвами вирус. Каким-то чудом они выжили. Часто бывает, что выживают как раз те, кому назначено судьбой испытать все возможные беды и страдания. Удивляясь себе, Конрад спокойно разбил головы двоим зараженным стойкой для капельниц, пока Глэдис вытягивала иглы из рук Адама. Затем все трое удрали. А большинство работавших в госпитале, от администраторов до ученых докторов, перепуганные насмерть, просто сдались новому ужасу. Чтобы сражаться за свою жизнь, нужно поверить в опасность, в необходимость сражаться, а персонал попросту не был готов к этому. Конрад же был готов к чему угодно. Его дочь стала наркоманкой и попала в тюрьму на восемь лет, у внука от легкого прикосновения лопалась кожа, а жена помешалась на христианстве новомодного разлива, молясь за здоровье погибающей семьи. Парочка зомби на фоне всего этого — просто ерунда.

Конрад и Глэдис увезли мальчика в Томз-Ривер. Там Адам и умер у них на руках. Перед смертью смотрел так, будто дедушка и бабушка его предали, будто он считал Конрада всемогущим богом, который мог дать ему здоровье, но решил наказать и погубил.

За стенами ухоженного трехэтажного особняка Конрада и Глэдис завывали сирены, на улицах творился кровавый ужас. Приятель Конрада, Дейл Краутер, ни с того ни с сего промчался нагишом по Принстон-роуд, весь в мыльной пене. Но ожившие мертвецы старались вести себя как и при жизни, а в пригородах к соседям в гости не ходят. Никто не помешал Конраду выкопать неглубокую яму на заднем дворе, рядом с могилой пса Баркли.

Назавтра вечером по телевизору сообщили, что ученые скоро отыщут лекарство. Власти объявили военное положение, ограничили гражданские права и превратили тюрьмы южных штатов в лаборатории, где ставились эксперименты над заключенными. Замещавшая ведущую канала Дабл-ю-пи-ай-экс актриса Рози Перес объявила с бруклинским акцентом, что обнаружили заключенную двадцати трех лет, оказавшуюся устойчивой к инфекции.

— А эта девица разве не из кино про лотерею? — спросила Глэдис, но Конрад закрыл ей рот ладонью, и оба замерли: на экране появилось фото их дочери.

Делия выглядела куда моложе и злее, чем представлял себе Конрад.

— Ее обкололи вирусом, и она не заболела? — прошептала Глэдис. — Слава великому Будде! Дитя мое, я так люблю тебя! Доченька, мама тебя любит!

Глэдис бормотала слова любви, обращаясь к сердитой молодой женщине на экране, а Конрад изучал свои пальцы. Потом жена принялась плакать, но он не мог ее утешить, не мог помочь. Это было невыносимо.

На экран вернулась Рози и принялась вещать, явно не по бумажке.

— В общем, мы пачками губим заключенных, хотя снаружи чертов миллион зомби, которых можно поймать и без помех исследовать. Если Делия Уилкокс поможет нам создать лекарство для всех, оно, конечно, того стоило. Но если нет…

Рози посмотрела прямо в камеру, прямо в глаза через стекло экрана, и Конрад ощутил себя воришкой, пойманным с поличным.

— Люди, вы только представьте! Эти твари не могут видеть и слышать, но будут гнаться за вами двадцать миль, и не потому, что захотели вашей шкуры и мяса. Этот гребаный вирус хочет ваши души. Он жрет души. Мою ему не сожрать. А вашу?

Рози посмотрела в камеру с вызовом. Конни подумал о Делии, о псе Баркли, о песне про тот день, когда море встречается с небом. А Рози вытащила пистолет и приставила к виску. Оператор заорал, и Рози придумала способ получше: сунула ствол в рот и нажала на спуск. На этом трансляция прервалась.

Конрад и Глэдис застыли, едва не уткнувшись носами в мерцающий экран: а вдруг Делия снова появится? Но Делия не появилась. Спустя полчаса начался повтор «Самых веселых любительских видео Америки». Показали, как шаловливая обезьянка стянула гроздь бананов из бакалейной лавки, а затем трансляция закончилась навсегда. С ней кончилась и прежняя Америка, так вот обыденно и просто.

Той ночью Глэдис растолкала Конрада. Супруги спали на матрасе посреди комнаты: Конрад разломал кедровую кровать заодно с прочей деревянной мебелью, чтобы забить окна и двери. Питались они консервами и сушеными овощами. Иногда это напоминало походный лагерь, но большей частью было тяжело и гнусно.

— Конни, я умираю, — сказала Глэдис.

У Конрада в желудке вдруг образовалась ледышка, холодом стиснуло сердце.

— Глэдис, ты здорова, как корова, — ответил он, улыбаясь.

Она обливалась потом, дышала тяжело и часто, и Конрад понял вдруг, леденея от страха, что забыл об очень важном.

— Мое сердце… у нас ведь кончился дигиталис.

— Да я его достану, всего-то дел, — пообещал он.

Почему она раньше не напомнила о дигиталисе?

— Конни, уже бесполезно, — сказала Глэдис, и Конрад вспомнил, как она не помогла копать могилу для Адама.

Видно, не горе тому причиной. Она уже тогда была совсем слаба и больна.

— Я не хотела говорить, чтобы ты не выходил наружу. Слишком опасно.

— Ты это брось, — посоветовал он, вставая.

Сквозь щели заколоченного окна в спальню пробивались оранжевые сполохи: поблизости что-то горело.

— Я еще помню школьный курс химии. Мы сварим снадобье прямо на кухне. Из чего этот дигиталис делают?

— Нет, Конни, я уже одной ногой там. Ты можешь мне кое-что пообещать?

Конрад провел рукой по простыням — они были влажными от ее пота.

— Ничего я тебе обещать не буду. Трусишка. Обманула меня!

— Конни, не надо, прошу. Я и там не успокоюсь, если буду знать, что она осталась одна. Ее же держат взаперти. Наверное, и кормить ее теперь некому. Помнишь, как было с кровью от размороженного мяса? Она всю выпила прямо из пакета. Может, она и не из-за наркотиков убежала. Может, мы неправильно сделали, совсем от нее отказавшись. Мы просто ее бросили.

В отсвете пожара лицо жены казалось оранжевым. За прошедшие тридцать девять лет она растолстела, сделалась вялой, нерешительной и вздорной. Конрад возненавидел ее визгливый ноющий голос, морщины, старушечий запашок, обвисшие дряблые груди. А больше всего он ненавидел ее барахлящее сердце.

— Глэдис, я внутри пустой. Совсем. Я никого больше не люблю. Даже тебя.

Она покачала головой. Потом Конраду показалось, что она хочет засмеяться. Тридцать девять лет брака отлично учат распознавать, где любовь есть, а где нет.

— Старый ты мальчишка, помолчи уже! Иди и найди ее, хорошо?

Утром он нарядил ее в мягкий банный халат и сандалии с пластиковой подошвой, затем на всякий случай отрезал голову и похоронил все вместе рядом с Адамом и псом Баркли. В полдень Конрад ушел из дому, держа путь на юг, к Делии.

Конрад покинул «Севен-элевен» всего два часа назад, но вода уже закончилась, и вернулась жажда. Сумерки ложились на город, словно тень великана. До тюрьмы оставалось еще две мили по темной разбитой дороге, но времени на отдых у Конрада уже не было.

Стычка с «райской бабой» скверно сказалась на спине, потому Конрад теперь ковылял, совсем сгорбившись. Но зато плечо онемело и перестало болеть. Жилы на шее сделались сине-зелеными. Интересно, что сейчас поедает зараза? Наверное, сперва расправится с иммунной системой, а потом возьмется за память.