Серенький волчок - Виталий Левченко
Папаня через некоторое время узнал о наследстве. В деревне трудно что-то утаить. Он всерьез думал, что поедет с нами. Рожа у него была довольная. Он присмирел и даже начал подлизываться к Катюшке. Я прекрасно понимал его задумку: наш нынешний домик он бы продал, а на вырученные деньги пил бы на новом месте. Только ему было невдомек, что он не входил в мои планы.
Катюше я объяснил, что скоро мы отсюда уедем и у нас начнется совсем другая жизнь.
Наконец прошли эти полгода. Я снова съездил в новый дом. Все находилось в порядке, хоть сейчас переезжай. Я с легким сердцем вернулся назад.
Было начало августа. Наше северное лето выдалось на редкость жарким и сухим. Старожилы говорили, что не упомнят такой погоды. Ситуация складывалась удачно, и жара оказалась кстати.
Я сходил к Муштакову. Это единственный человек, кроме сестренки, который был мне дорог. Он вытащил бутыль отличной медовухи, и мы выпили за перемены. Я обещал ему захаживать до отъезда.
Дома ждал сюрприз. Оказывается, папаня втихомолку от нас нашел покупателей на дом. В принципе, это не меняло моих планов и даже было мне на руку. Папаша по пьяни раззвонил на всю деревню, что мы переезжаем и станем почти что москвичами.
Тайком я отвез тете Клаве несколько самых необходимых вещей, кое-что из инструментов. И еще накопленные деньги. Из Катюшкиных игрушек взял только ее любимого утенка. Очень жаль было оставлять все остальное, но так требовалось.
Наступил понедельник. В среду должны были прийти покупатели для окончательной сделки. А в субботу мы всей семьей переезжали. Так думал папаня. Он загодя заказал контейнер-трехтонник, чтобы загрузить весь домашний скарб. Контейнер, еще пустой, стоял во дворе. Папаня лазал в нем, чесал затылок и матерился, что не все пожитки влезут.
Нужно сказать: отца поперли с работы за две недели до этого. Но все-таки не забыли, что когда-то он был классным слесарем. Дали хороший расчет. Так что оставшееся до переезда время он праздновал: слонялся по деревне, да бегал то к соседке за самогоном, то в магазин за водкой.
В понедельник я, как всегда, отвел Катюшку в подготовительный класс. По пути из школы остановился поболтать с соседями. Точнее, они сами меня окликнули. Это было очень кстати.
Я пожаловался им, что отец не просыхает, мол, после переезда положу его в больницу на лечение, сделаю все возможное, чтобы вернуть ему человеческий облик. Потом я пошел домой. Можно было не сомневаться: соседи быстро разнесут этот разговор по деревне.
Дальше мне следовало поступать очень осторожно и аккуратно. Я знал, что отец дома. У него выработался режим: с утра он запасался самогоном и шатался по округе, а потом ложился спать и вставал часам к четырем и заправлялся новой порцией.
Так вышло и на этот раз.
Я зашел в дом. В комнатах стоял крепкий запах перегара. За все годы мы с Катюшей так и не привыкли к нему, но сейчас эта вонь была особенно невыносима. Я заглянул в отцовскую спальню.
Папаша лежал на кровати, даже галоши не снял. Сил не хватило. На полу валялась пустая бутылка из-под водки и почти приконченная бутыль самогона. Папаня надрался особенно сильно. Наверное, мне помогала сама судьба.
Я вышел во двор, насобирал в ведре папашиных окурков. Курить он всегда выходил на крыльцо, даже когда был пьяный. Мама рассказывала, что, когда они только сошлись, она попросила не дымить в доме. Как ни странно, но отец никогда не нарушал это правило. Даже после смерти матери.
Я задернул занавески. Раскидал окурки по веранде и в комнатах. Соседи не знали, что папаня до сих пор курит исключительно во дворе. Несколько бычков я бросил возле его кровати.
В нашей комнате я достал из шкафа припасенную бутылку спирта, свечку и вату. Руки у меня дрожали: доставал свечку – и сломал ее.
Я сел на пол возле шкафа и постарался успокоиться. Повторял раз за разом: это не зло, я восстанавливаю справедливость, ради мамы, ради Катюшки, ради себя.
И это подействовало. Мне стало легче, и дрожь почти прекратилась. В голове словно щелкнуло. Я будто раздвоился и видел себя со стороны: кто-то другой, а не я, крался в спальню отца. Очень странное чувство.
Кровать папаши была старого типа, на пружинах. Я отрезал от свечки часть и прикрепил этот кусочек под кроватью. На днях я проверял, сколько времени горит такой огрызок, поэтому знал, что он будет плавиться полтора часа. У основания свечки и по всему полу под кроватью я положил вату. Обильно смочил ее спиртом. Я загодя разбавил его немного водой, чтобы он медленнее испарялся. В бутылке осталась половина. Я укрыл папашу одеялом и вылил под него остатки. Один угол одеяла спустил к полу, на вату. Бутылку протер и запихал в постель, положил на нее папашину руку. Оставшиеся куски свечки сунул себе в карман, чтобы выбросить позже.
Я опустился на корточки, чиркнул спичкой о коробок, поддержал одну руку другой и поднес огонек к фитилю. Свечка загорелась. Пламя потянулось высоко. Я испугался. Хотел загасить огонек, но он быстро поутих и стал ровным. Отсчет пошел. Папаня по-прежнему спал мертвецким сном. У меня появилась уверенность, что все получится. Я не имел права ошибиться. Даже не ради себя, а ради сестренки.
Я прикрыл везде двери и вышел из дома. Следовало попасться на глаза соседям. Еще нужно было зайти к бабке Ульяне и сказать, чтобы она не продавала самогон отцу, что он уже до зеленых чертиков напился, а нам скоро переезжать, и папаша должен хоть немного протрезветь к субботе.
Удача продолжала помогать мне. В конце улицы я заметил бабку Ульяну. Старуха сделала вид, что не замечает меня. Хотела прошмыгнуть мимо. Она снабжала отца самогоном и понимала, что косвенно виновата в его пьянстве. Я окликнул, и ей пришлось остановиться.
Я объяснил ситуацию. Вряд ли жадную до денег барыгу тронула моя просьба, но она пообещала не давать папаше спиртное. Бабка, конечно, врала. Но мне просто нужен был свидетель.
Потом я пошел в магазин.
За прилавком стояла Райка, такая же мелочная и жадная, как бабка Ульяна, только в пять раз толще. Я стал умолять ее не отпускать папаше водку. Райка уперла жирные руки в прилавок и заявила, что, мол, все понимает, но не имеет права отказывать покупателю в приобретении товара и все такое. Я сделал понимающий вид и попросил взвесить колбасы и
