Похороненный дневник - Д. М. Пулли
— Как пропала? Надолго?
— Этого он не сказал.
— А давно это было?
— Мигом захлопнули рты! — ушатом холодной воды окатил их голос из соседней комнаты. — Спите уже, мальчата.
Оба разом рухнули на кровать. Ноги Уэйна — у головы Джаспера, а ноги того — на уровне груди старшего кузена. Миновало еще несколько минут полной тишины, прежде чем Уэйн еле слышно ответил:
— Я слыхал, она не возвращалась, пока ты не родился.
И ничего больше, только тихое дыхание Уэйна да стрекот цикад за открытым окном.
Отец Джаспера приехал на следующих выходных, чтобы побросать с сыном мячик. По сутулым плечам и усталости в его глазах Джаспер понял, что найти маму пока не удалось. Позже Джаспер мельком видел, как отец объясняет дяде Лео, что ему пришлось взять на заводе дополнительные смены, а потом протягивает конверт. Дядя пытался сразу всучить его обратно, но Уэндел наотрез отказался брать.
Самому Джасперу отец и того не рассказывал. Спросил только:
— Хорошо себя ведешь? В неприятности не суешься?
Джаспер мотнул головой в ответ.
— Через неделю начинаются занятия в школе. Ты там смотри, делай все, что скажет Уэйн, слышишь? Не хочу, чтобы на тебя жаловались.
— Да, сэр. — Джаспер бросил ему мяч и уставился на узлы, затянутые на его бейсбольной перчатке. Эту самую перчатку мама купила ему в прошлом году, после того, как среди ночи ушла из дома. «Ты не беспокойся, Джаспер. Я всегда буду возвращаться к тебе. Никуда не денусь. Ясно? Обещаю. — Стерла слезу со щеки и повторила снова: — Никуда я не денусь».
У него накопилось множество вопросов к отцу, но любой из них выдал бы, что он подслушивает чужие разговоры. Стало бы понятно, что они с Уэйном тайком выходили той ночью и прятались под окнами «Талли-Хо», поэтому он молчал.
Тем вечером Уэндел не остался ночевать, не заезжал и в таверну. Нужный вопрос всплыл в сознании мальчика, когда отец уже распрощался и вышел, чтобы вернуться в Детройт: «Может, сходим покататься на роликах?»
За последующие дни случая задать такой вопрос не выпадало. Дядя Лео с Уэйном по двенадцать часов работали в полях, на сенокосе. Даже тетя Вельма оставила хижину, чтобы подсобить.
Как правило, Джаспер катался на заднем бампере трактора, пока Уэйн возил зеленого гиганта взад-вперед по полям, волоча сперва косилку, а затем и грабли. Дядя Лео ходил вслед за трактором, сгребая скошенные стебли в валки и то и дело чихая.
— А что, дядя Лео простудился? — спросил Джаспер у Уэйна, когда тот вырубил мотор в конце поля.
— Не-а. Обычная аллергия.
— На что?
— На сено… Забавно, правда?
Дядя Лео подошел к трактору и ребятам, отирая лицо мокрым платком. Его свекольно-красные глаза и нос источали влагу.
— Хватит на сегодня. Уэйн, отведи трактор под навес. Джаспер, ступай задай воды коровам перед обедом. Мне тут еще надо закончить.
— Да, сэр, — хором сказали мальчики.
Джаспер бегом пустился через скошенное поле к амбару. Он старался так быстро наполнить большие поилки, что вылил на себя с полведра воды, но едва это заметил. Ведро он сразу вернул на крюк и поспешил в дальний, самый темный угол. И хорошенько оглянулся по сторонам, прежде чем вытащить дневник своей мамы из тайника в просвете между стеной и обшивкой.
Глаза в который уже раз обвели контур ее имени, прежде чем вновь впиться в первую запись.
1 августа 1928 г.
Я так и сдохну здесь…
Джаспер уставился на аккуратно выведенное слово «сдохну», не уверенный, что верно его прочел.
— Сдохну? — прошептал он. В который уже раз перевел взгляд на дату. Его маме было тогда не больше четырнадцати.
— Чего это ты тут делаешь? — воззвал к нему голос от ворот амбара. Уэйн успел пригнать трактор на место.
Джаспер обернулся, пряча дневник за спиной.
— А-а… Ничего.
— Да ладно! — осклабился Уэйн, подходя ближе. — Тогда что прячешь?
— Не твое де…
Уэйн дернул Джаспера за руку, прежде чем тот успел закончить фразу. Дневник подлетел в воздух и шлепнулся оземь как раз рядом с оградой свинарника. Бедняга Рой хрюкнул и отошел к дальней стене загона, будто ничего и не случилось.
— Эй!
— Сам ты «эй»! — Уэйн поднял книжицу и повертел в руках. — Что за хрень?
— Не твое собачье дело! — провыл Джаспер, пытаясь вырвать мамин дневник из рук кузена.
— Ты где это нашел? — спросил Уэйн, поднимая дневник высоко над головой Джаспера и пролистывая страницы.
— Он мой, черт тебя дери! Отдай!
— Его твоя мать сочинила, — определил наконец Уэйн и опустил глаза на младшего кузена, отчаянно махавшего руками. — Можешь прочесть?
Руки Джаспера повисли, лишившись силы.
— Нет.
— Но хочешь? А то я мог бы помочь.
Джаспер насупился, лихорадочно соображая.
— Не думаю, что ей бы это понравилось.
— И что? Ее здесь нет. Давай попробуем. Я тебя научу. — Уэйн сел, оперевшись спиной о стену амбара, и начал читать, водя пальцем под каждой строкой:
1 августа 1928 г.
Я так и сдохну здесь, на ферме.
Джаспер с неохотой устроился на корточках рядом и следил теперь, как грязный ноготь кузена медленно ползет по странице:
Уже началось. Такое особое чувство как будто из самых костей, изнутри. Каждый день этот чудовищный распорядок, вечно одно и то же. Подоить коров, перемыть посуду, отбить белье, натаскать воды, покормить свиней, прополоть огород. Конца-краю не видно! То есть я должна вкалывать как рабыня, день за днем, пока не наступит… что, позвольте спросить? Пока не выйду замуж за воняющего потом, загорелого до корочки, нищего как церковная крыса фермера, который и есть мой суженый? Диву даюсь, отчего маменька уже с сотню раз не упала замертво.
Если я здесь останусь, решена моя судьба. Маменька даже не подумывает отправить меня в старшую школу. Говорит, все равно нет смысла. Что хорошего могла дать ей школа? Говорит, как только Перл выйдет замуж, ей уже не справиться с хозяйством, даже с моей помощью. А потом еще и окатит меня всегдашним огорченным взглядом, так что я догадываюсь, про что она думает.
Маменька не хотела меня. Я родилась последней и вижу это в ее глазах всякий раз, как не вытру тарелку насухо или худо прополю овощную грядку. Она считает, хватило бы и трех ребятишек. А я считаю, ей с самого начала нужно было бежать куда глаза глядят. И кричать по дороге.
По всему, я выхожу злосчастным, нежеланным, необязательным номером четыре. Я прямо как тот уродский сорняк,
