Пока ты здесь - Наталья Николаевна Ильина
– Как? – Дина на самом деле хотела знать, как можно оставаться здесь таким спокойным.
Алекс снова усмехнулся, на этот раз смущенно.
– А напоил он меня. Сильно напоил. Я тогда еще мог пьянеть. Ну и рассказал, что здесь да как. Конечно, я не поверил, да только время само все по местам расставило. Это он теперь из своего ларька почти не выходит, читает целыми днями и напиться пытается, только алкоголь его давно не берет, а поначалу со мной ходил. Вернее, брал меня с собой. Поверь, он неплохой дядька.
Дина с сомнением покосилась на спутника и вздохнула:
– Может быть, и неплохой, тебе виднее.
Они шли по самой середине дороги, тени от домов и деревьев никаким образом не могли туда дотянуться. Дина немного расслабилась. Осознание того, что улица казалась знакомой, что она ясно представляла себе, куда идти дальше, присутствие Алекса и, самое главное, участившиеся волны воспоминаний успокаивали. Дарили надежду на то, что из этого безумия можно вырваться. Она приободрилась и даже пошла немного быстрее.
На ум пришла Люська с ее непоколебимой уверенностью в себе. Вот уж кто не растерялся бы! От нее и местные чудища разбежались бы, пожалуй! Дина улыбнулась своим мыслям. Люську в школе побаивались, и не зря…
Воспоминание нахлынуло внезапно.
Она проскальзывает через рамку охранника и быстро раздевается. Слава богу! Большущее зеркало в холле первого этажа загораживает стайка прихорашивающихся девчонок. По виду – класс седьмой, не старше. Дина старается подавить вздох облегчения от того, что даже краем глаза не сможет встретиться со своим отражением, когда одна из девчонок громко ахает и все они, как по команде, поворачиваются в Динину сторону. Она ускоряет шаг, а в спину летит испуганный шепот: «Ну ни фига себе!» Вот этот испуг ранит ее даже сильнее, чем откровенное «Гы! Франкенштейниха!» какого-то долбанутого третьеклашки. «Значит, вот как оно будет теперь?» – думает Дина, пока поднимается на второй этаж к кабинету литературы, глядя на носки своих туфель. Ступенька – левый. Ступенька – правый…
Первая перемена. Дина стоит возле стены в широком школьном коридоре. От напряжения дрожит каждая жилка внутри тела. Нет! Она ни за что не расплачется сейчас, на глазах у этих… этих… Слезы подкатывают к глазам, и она сжимает кулаки изо всех сил.
– Дин, ну ты это… Мы пошли, ладно? – Люська оглядывается на Мару, Мара отводит взгляд.
Они отступают, разворачиваются и уходят, взявшись под ручку. Уходят, ускоряя шаг. Бегут от Дины, словно от прокаженной.
Она не напрасно боялась идти в школу. Она знала, что будет больно, но не знала, что настолько! Если Люська (лучшая подруга!) еще изредка позванивала ей в последнее время и делилась новостями, то Мара, похоже, вычеркнула ее из жизни давным-давно. Даже удалила из друзей «ВКонтакте». Но ведь Дина надеялась, что пластика поможет, что никто ничего не заметит, как заверяли поначалу врачи… Что там пошло не так, она не слишком понимала, но операцию снова перенесли. И вот она здесь, в школьном коридоре, жмется к стене, пытаясь прийти в себя после первой реакции одноклассников на ее новое лицо… Все было предсказуемо, но чтобы Люська?.. «Ой, Ди-и-ин, а я с Марой теперь сижу…» Испуг, растерянность и плохо скрытая брезгливость проявились кривым изгибом тщательно накрашенных Люськиных губ. Аккуратные брови взлетели и заломились. Глаза забегали, как у воришки. Дина никого не предупредила, что придет в школу сегодня, и вот – результат. Одно дело, когда Люська бодро щебетала возле Дининой кровати в больнице, и, как выяснилось, совсем другое – когда стало нужно садиться за одну парту, под тремя десятками чужих взглядов…
Мара, прочно прилепившаяся к Люське в Динино отсутствие, вообще стояла с каменным лицом. Ноль эмоций, словно Дины здесь и не было. От нее прилетело только сухое «привет». И это лучше всего показало истинные чувства Люськи. Все кончено.
Яшка Прохоров, который пытался за ней ухлестывать весь прошлый год, выкатил карие глаза и присвистнул:
– Ниче се…
Никто не двинул ему по башке, никто не заговорил с Диной, чтобы отвлечь. Все стыдливо отводили глаза, будто соглашаясь. Всю литературу Дина просидела, как в пустыне, а сейчас думает: стоит ли вообще возвращаться в класс? Слышать шепоток за спиной было унизительно. Делать вид, что не замечаешь, как убегают в сторону взгляды, полные брезгливого любопытства, больно. Но день еще не закончился.
– Дина?
Она вздрагивает и поднимает голову. Перед ней стоит Нинка-Катерпиллер, Нинка-даун. Маленькие круглые глазки с коротенькими ресницами грустно и участливо ощупывают Динино лицо.
– Чего тебе? – сердито рявкает Дина.
Она не слишком-то травила Нинку, но и любви к ней не испытывала. Толстенькая, коротконогая, краснощекая и пучеглазая Нинка была парией, объектом для насмешек задолго до того, как Дина перешла в эту школу. Грустная и спокойная, как дохлый лев, Нинка получила кличку Даун за полное отсутствие реакции на выходки ребят, а не за тупость. Она была медлительной и дотошной, но училась совсем неплохо. Да еще и списывать давала своим же обидчикам… Рохля, одним словом. И теперь она стоит перед Диной и, кажется, собирается ее пожалеть?
– Можно я сяду с тобой? – тихо спрашивает Нинка.
– Зачем?
Душная волна стыда и злости гонит краску к Дининому лицу.
– Чтобы ты не думала, что осталась одна, – простодушно сообщает Нинка. – Они привыкнут. Они поймут…
Ярость, унижение, обида и гнев взрываются, выбивая из глаз злые слезы.
Дина орет на весь коридор:
– Ты, вообще, кто такая, чтобы меня жалеть? Дауниха чокнутая! Посмотри на себя, чучело жирное, – много они к тебе привыкли? Не нужно мне ничье понимание! И жалость ничья не нужна! Нормально у меня все! Вали отсюда!
Она срывается с места, расталкивая встречный народ, скатывается по лестнице и вылетает из школы мимо обалдевшего охранника в новенькой синей униформе, едва успев заметить его вытаращенные глаза.
– Ох! – вырвалось у нее.
Краска всколыхнувшейся обиды и стыда жгла щеки и глаза. Дина вытянула свою кисть из теплой ладони Алекса и прижала руки к лицу. Понимать себя не получалось. Ладно бы слова! Она чувствовала, видела и думала то, что выкрикивала в лицо несчастной Нинке. И не могла сейчас с этим примириться. Что бы там ни случилось, а случилось что-то ужасное, судя по боли, которую ей причинил тот день в школе, она не могла так быстро измениться! Значит, это она и есть? Пустая и озлобленная девица, готовая разорвать кого угодно за то, что ее посмели жалеть? Или… недостаточно жалели?
– Что с тобой? – нахмурился Алекс и замерцал часто-часто.
– Ничего, – буркнула Дина. – Не переживай, а то ты начинаешь рябить с такой скоростью, что страшно: вдруг исчезнешь.
Он удивленно посмотрел на свою руку.
– Блин! Ладно, не буду. Но и ты меня не пугай. Может,
