Пока ты здесь - Наталья Николаевна Ильина
Она вздрогнула, снова окунувшись в водоворот страха и восторга, который накрыл ее тогда с головой. Дина была влюблена. Так она теперь помнила и так сейчас чувствовала.
– Отдохнула немного? – поинтересовался появившийся в дверях Алекс.
Умытый, он выглядел получше, только распухшая губа и коричневые пятна на воротнике жилета не позволяли забыть о происшествии. Дина кивнула, невольно сравнивая его с Игорем. Алекс был совсем другим. Как обозвал его мерзкий Витек? Ботаном? Худой, длинный, стеснительный, деликатный… Надень на него очки и прилижи торчащую дыбом русую челку, получится бы классический образ ботана. Но Дина знала, что ни один ботан не сможет быть таким, как Алекс, делать то, что он делает. Хотя с Игорем его, конечно, не сравнить.
Было что-то неправильное в том, что она шла, держа Алекса за руку, а думала о другом. Дина почувствовала, что краснеет, но заставить себя переключиться не получалось. Взгляд рассеянно скользил вдоль пустой улицы, не задерживаясь ни на однотипных домах, ни на голых деревьях, ни на сизом мареве низкого неба, в котором застыл смазанный кружок солнца.
Папе Игорь не понравился сразу. «Фальшивка» – так он его охарактеризовал. Не помогли ни Динина обида, ни увещевания мамы, которая, напротив, выбор Дины оценила. Ну да, он любил покрасоваться. Мог прихвастнуть, а почему бы и нет? Единственный сын папы-замминистра, бывающего дома только наездами. У Игоря имелось все, чего он только мог пожелать. И даже Дина. «Не сердись, – шептала ей как-то вечером мама, – похоже, наш папа просто ревнует. У пап это случается». А Игорь словно и не заметил папиной неприязни. Обычно полный сарказма и довольно злой на язык, он умел держаться подкупающе вежливо. Зная, что Дина безумно любит отца, ни разу не позволил себе ничего лишнего в его адрес, хотя дразнить, выводить ее из себя, а потом извиняться было его любимой игрой.
«Любимой игрой». Дина вздрогнула. Мысль резанула, словно ножом, но и только. Память возвращалась, как летний ливень, – короткими полосами. Нахлынет и стихнет. И никак не получалось сложить нечто целое из разрозненных фрагментов.
Справа потянулась полоса Удельного парка, где местами даже желтели на деревьях редкие листья, силясь разогнать тусклую серость красок. Не слишком-то у них получалось: даже солнечный желтый казался пыльным.
Слева, в широком кармане перед корпусами завода «Светлана», все деревья стояли голыми. И – ни единого звука, кроме шагов Дины и Алекса, идущих прямо посередине улицы, по трамвайным путям. Это могло бы показаться забавным, словно попал в кино про апокалипсис или в компьютерную игру, но Дине было не до веселья. Тишина угнетала, пустота выглядела обманчивой, и Дина готова была шарахаться от любой тени, крепко сжимая ладонь Алекса. Впереди показалась Светлановская площадь, обычно под завязку забитая машинами, а сейчас пустынная и оттого нереальная, словно во сне. Дина оглянулась. Ее нечеткая тень все еще оставалась короткой, а если и стала длиннее, то совсем чуть-чуть.
Затянувшееся молчание прервал Алекс:
– Дин, ты бы рассказала, что вспомнила. Пока говоришь, может, придут другие воспоминания. Это работает, поверь.
«Расскажи…» Дина посмотрела на стальную полоску рельса, которая убегала из-под ее ног, тускло отсвечивая под лучами тусклого же солнца.
– Что рассказывать? Как в пустую голову заливаются воспоминания о чьей-то (кто сказал, что именно моей) жизни? – Она сердито взглянула на своего спутника. – Меня словно стерли. Ну, как в фотошопе: раз-раз – и остается только пустое место.
Перед ней, как наяву, появился белый кружок электронного ластика, который затирал лицо Игоря. Меховой воротник его куртки странно топорщился вокруг исчезающей шеи. Пальцы щелкали и щелкали клавишей мышки. Мгновение назад Дина понятия не имела о фотошопе, а сейчас смогла бы при желании снова вернуть его лицо в кадр… Когда это было? Почему?
Отогнав воспоминание, она продолжила:
– Все перемешалось. Я и узнаю, и не узнаю себя. Иногда мне кажется, что я совсем не такая! Как я могла говорить то, что говорила, и делать то, что делала? Не понимаю! Это какая-то совсем другая я. Глупая. Жестокая… А иногда верю: да, это действительно я.
Дина понурилась, сунула в карман куртки свободную руку и сказала, глядя себе под ноги:
– Там, дома, я вспомнила кое-что. О себе и родителях. – В голосе зазвенело отчаяние, переполнявшее сердце. – Я их просто ненавидела! Не понимаю почему, за что? Ведь я точно знаю, что люблю их! Это не могла быть я! Все похоже на плохой сон. Я просыпаюсь, и вот я здесь. Совсем-совсем другая…
Она шмыгнула носом. Сердито потерла глаза, уничтожая непрошеные слезы. Попыталась улыбнуться, чувствуя, что улыбка не получилась, вышла жалкой и натянутой.
– Прости, в жизни, наверное, столько не ревела…
– А знаешь? – Алекс неожиданно повеселел. – Оставшись без памяти, мы как будто остаемся без одежды – такими, какие есть на самом деле. Поэтому, если тебе что-то не нравится в воспоминаниях о себе, утешься. Лично я считаю тебя очень хорошей. И смелой. И кое-что еще: тут далеко не всем так везет получить воспоминания о себе. Какие угодно…
Дина посмотрела на него и с удивлением отметила, что Алекс покраснел.
Решив, что отвечать на последние слова не стоит, просто сказала:
– Спасибо, но это здорово смахивает на лесть.
Она едва удержалась, чтобы не хихикнуть, нервно, глупо и пошло, – таким забавным выглядело его смущение. Но на самом деле искренность парня смутила и ее тоже. Дина потупилась, чувствуя, как и у нее краснеют щеки, наливаясь жаром. Было глупо краснеть из-за похвалы едва знакомого парня. Глупо и… приятно.
Алекс положил руку ей на плечи и несмело, по-приятельски, притянул к себе, не останавливаясь и не замедляя шаг. Дина прислонилась щекой к прохладной синей ткани его жилета, и дальше они пошли в обнимку. Короткая двухголовая тень отставала от них всего на шаг.
«Делать то, что делала». Дина опять нахмурилась так, что заныл лоб. Перед глазами то и дело начинало плясать воспоминание об экране мобильника и ее собственные фото в соцсетях. Вот это убожество, выпячивающее губы перед зеркалом школьного туалета, – это она? Как получилось, что вещи, которые она должна была бы презирать, она же и делала? Кадры, кадры, кадры. Людный, ярко освещенный зал, Дину почти
