Стюарт Вудс - Полицейская сага
— Телефон в порядке? — спросил он, похлопывая по аппарату.
— Работает отлично, Идес. Нам уже звонили в субботу вечером, еще до официального открытия.
— Да, слышал об этом. Бить жен мужьям, конечно, нельзя. И все-таки не знаю, стоит ли полиции тратить время на такие дела.
— Ну, я полагаю, что это как раз и является тем самым видом полицейской работы, который называется «защита мира и спокойствия». Нельзя, чтобы публика колотила друг друга, даже у себя дома.
Брэй хмыкнул, что, по-видимому, означало согласие.
В течение следующего часа подошли прочие члены совета, не преминули заглянуть и просто прохожие. Все делали комплименты Уиллу Генри и Холмсу по поводу того, с какой тщательностью был запроектирован и оснащен полицейский участок. Скитер Уиллис скрепил печатью акт о приемке тюрьмы в эксплуатацию и похвалил новую форму Уилла Генри, отчего тот откровенно смутился. Сам он размышлял над тем, когда же, наконец, к ней привыкнет.
Наконец, каждый занялся своим делом, и Уилл Генри остался один. К нему зашел почтальон Джордж Питтмен и принес почту. Сунув нос в тюремное помещение, он поспешно сбежал, точно боялся, что его там оставят и запрут, если он хоть чуть-чуть задержится. Уилл Генри стал вскрывать корреспонденцию.
Тут он услышал, как кто-то мощным движением распахнул дверь и стал с шумом вытирать ноги о половик. Он оторвался от почты в тот самый миг, когда Фокси Фандерберк прошагал через контору и направился в тюремное помещение. Он встал и пошел следом. Фокси деловым шагом прошелся по всем четырем камерам, пощупал матрасы, спустил воду в унитазах, попрыгал по полу, заглянул под нары и проверил крепость решеток.
— Доброе утро, Фокси.
— Взаимно, Ли.
Фокси устроился в простенке между камерами и стал осматриваться. Очевидно, он был раздражен, поскольку не обнаружил никаких недостатков. Он важно проследовал мимо Генри и вернулся в конторское помещение, небрежно окинув его взглядом. Уиллу Генри стало тревожно на душе.
— Можно предложить чашечку кофе, Фокси? — Больше ничего не пришло ему в голову.
— Никогда не пью эту отраву. Съедает внутренности.
Уиллу Генри показалось, будто Фокси имел в виду занимаемую им должность.
После этого Фокси секунд тридцать в упор глядел на него, не произнеся ни слова. Уилл Генри вынужден был отвести взгляд. Он сел за стол и стал перебирать почту.
— Ты не годишься для этой работы, Ли.
Уилл Генри бессмысленно посмотрел на Фокси, потрясенный этим заявлением.
— Я делаю все, что могу, Фокси. Послушай-ка, надеюсь, мы не будем дуться друг на друга из-за того, что это место досталось мне. Я…
— Тебе суждено умереть на посту. Кто-нибудь тебя убьет.
Настало недолгое молчание, оба, не говоря ни слова, глядели друг на друга. Первым заговорил Уилл Генри.
— Ну, если услышишь, что кто-нибудь намеревается сделать это, так ты уж приходи и расскажи.
Фокси еще секунд десять сверлил его ледяным взглядом, затем почти что по-военному развернулся и, чеканя шаг, вышел из помещения участка.
Разговор потряс Уилла Генри. Он не привык иметь дело с людьми, которые выражали бы свои мысли обиняком. Вдобавок, за этой дурацкой эксцентричностью Фокси проглядывало что-то еще, чего многие просто не замечали. Что-то злое — и угрожающее. Уиллу Генри стало не по себе.
Глава 12
За исключением происшествия с неудачливыми банковскими грабителями, первый месяц пребывания Уилла Генри в должности начальника полиции не ознаменовался сколько-нибудь серьезными обращениями к нему, как к полицейскому. Благоприятное стечение обстоятельств, отсутствие серьезных инцидентов позволили ему без труда войти в курс служебных обязанностей, привыкнуть к ним и почувствовать себя в новом качестве комфортно. Но в первую же среду после официального открытия полицейского участка этот период окончился.
В тот день Уилл Генри явился на службу ровно в восемь и обнаружил, что у дверей сидит и ждет его маленький мальчик, держа на поводке охотничью собаку и рыдая, словно близится конец света. Уилл Генри встречался с мальчиком в церкви. Его все звали Братцем, а сестру его — Сестричкой.
— Доброе утро, Братец, — приветствовал его Уилл Генри, стараясь говорить спокойно. Ему не хотелось, чтобы мальчик заметил его озабоченность, потому что тогда он будет плакать еще сильнее; так он поступал со своими детьми, когда они расшибали пальцы ног о пенек. — Чем могу быть полезен? Что случилось? — Братец от облегчения чуть не свалился на пол и попытался начать свой рассказ, но рыдания сдавили ему горло и не дали говорить. Уилл Генри присел рядом с ним на ступеньки. — Ладно, не волнуйся. Не торопись и дыши глубже. Рабочий день только начался, так что спешить некуда. — Братец, наконец, пришел в себя и заговорил.
— Там, в лесу, этот парень.
И он опять умолк.
— Значит, в лесу.
— Да, сэр, рядом со скаутской хижиной, прямо у подножия Обрыва Голо.
— И что этот парень там делает, Братец?
— Он ничего не делает, сэр. Он мертв.
У Уилла Генри перехватило дыхание.
— А раньше, Братец, ты когда-нибудь видел мертвецов?
— Нет, сэр.
— Так откуда ты знаешь, что он мертв? — Уилл Генри подумал, что, быть может, мальчик наткнулся в лесу на спящего бродягу.
— Ну, он голый, сэр. А в глазах у него муравьи.
Братец Мэйнард проснулся ровно в шесть утра. Будильник был ему не нужен. Он почистил зубы, оделся и отправился на кухню. Сделал яичницу, поджарил два ломтика бекона и положил их в сэндвич, аккуратно завернув его в вощеную бумагу. Собака Бастер, почти что чистокровная гончая, следила за всем этим с интересом и за внимательное ко всему отношение заработала кусочек хлеба. Братца звали Джон, но родители звали его Братцем, а сестру Сестрицей, и чужие люди тоже стали их так называть. Братцу было четырнадцать.
Он тепло оделся и поехал на велосипеде в депо МБЖД. Бастер семенил поблизости. Где-то около шести тридцати поезд из Атланты, проходя станцию, сбрасывал 400 экземпляров газеты «Атланта Конститьюшн». Братец отсчитывал 172 и складывал каждый из них в форме шляпы-треуголки, пока грелся у печки в кабинете начальника станции. Газеты он ровной стопкой укладывал в велосипедной корзинке, предназначенной для перевозки продуктов, затем, крутя педали, объезжал практически весь «город» (в противоположность «рабочему поселку») по эту сторону железнодорожной линии и аккуратно раскладывал их на крыльце каждого из подписчиков. Он редко клал теперь газеты на крышу или под крыльцо. В завершение пути он стал изо всех сил крутить педали, взбираясь вверх по Широкой улице, где у него жили еще одиннадцать подписчиков. Этот район он всегда объезжал в самом конце, чтобы потом получить удовольствие от свободного спуска с горы. Последней точкой доставки был почтовый ящик Фокси Фандерберка, который тот, чтобы не ездить за газетой в Делано, приколотил к одинокому столбу, установленному на гребне горы, как раз на границе города. А дом Фокси стоял на целую милю дальше, по ту сторону горы, которая находилась уже в графстве Тэлбот.
Когда Братец опустил «Конститьюшн» в почтовый ящик Фокси, он свернул с дороги на тропу, прорубленную бойскаутами и шедшую от вершины горы мимо бойскаутской хижины прямо к концу Четвертой улицы. Тропа была достаточно широкой и ровной, вполне пригодной для езды на велосипеде, и Братец уже предвкушал долгий, крутой и практически беспрепятственный спуск с горы. Солнце уже встало, и половина горы была ярко освещена его лучами, в то время, как вторая половина покоилась в холодном голубом мареве. Братец поехал вниз со все возрастающей скоростью. Ему еще никогда не удавалось проехать весь путь, ни разу не воспользовавшись тормозом, но в это утро он был преисполнен решимости. Велосипед несся все быстрее и быстрее. Бастер стал отставать и, задыхаясь от быстрого бега, сумел пролаять лишь считанное число раз. Сильный встречный ветер заставил Братца зажмуриться. По щекам его текли слезы. От пронизывающего холода онемели руки, их не спасали даже шерстяные перчатки, а лоб, щеки и переносицу страшно ломило. И он подумал, что если налетит на камень или отломившуюся ветку, то изуродованное тело его так и будет лететь до самой бойскаутской хижины.
Вдруг скорость резко замедлилась, так как начался небольшой подъем, сменившийся ровным участком дороги перед самой хижиной. И лишь теперь он нажал на тормоз и остановился у подножия Скалы Годо, стеной возвышавшейся почти на сто футов вверх. Велосипед он прислонил к дереву, а сам устроился на земле среди листьев и сосновых иголок. Сердце бешено колотилось. Подбежал Бастер и упал рядом, как подкошенный. С минуту оба выравнивали дыхание, и, наконец. Братец сумел собраться с силами и развернул пакет с сандвичем. Бастер жадно заглотал причитающийся ему кусочек, а затем, вопреки очевидности, стал ждать еще.
