Уильям Лэшнер - Меченый
– Боже мой, – сказал я Слокуму, сидевшему рядом со мной на задней скамье. – Судя по тому, как она без ножа режет этого парня, ей нужно работать хилером.
– А ведь он даже не обвиняемый, – отозвался Слокум.
– Что она собой представляет?
– Прирожденный обвинитель. Никогда не заигрывает с защитой. Ее отец был копом.
– Здесь?
– В Управлении полиции Филадельфии. Служил в убойном отделе, сейчас в отставке. Дочь приняла эстафету от отца.
– Не хотел бы оказаться у нее на мушке.
– Ты уже на мушке, – отозвался Слокум.
Наверное, мы разговаривали слишком громко, потому что Хатэуэй остановилась прямо на середине вопроса и повернулась в нашу сторону. Взгляд голубых глаз уперся в меня, и я съежился, словно упал в бассейн с ледяной водой. И она не сразу отвела взгляд. Хатэуэй пристально смотрела на меня, пока все присутствующие в зале – судья, судебный пристав, обвиняемый, свидетель, присяжные – не повернулись в мою сторону. Это было невыносимо само по себе, а тут еще и Слокум засмеялся.
К. Лоренс Слокум был плотным мужчиной в толстых очках, обладавшим заносчивым характером и громким утробным смехом. Он явно получал необыкновенное удовольствие от моего унижения. Мы не были ни друзьями, ни врагами – просто коллегами, наши офисы находились на одной и той же улице. Я был уверен в том, что Ларри не придерживается самых высоких профессиональных стандартов, а он – в том, что мне лень притворяться, будто я следую его примеру, и это взаимопонимание помогало нам удивительно плодотворно сотрудничать. Он договорился о моей встрече с наводящей ужас Дженной Хатэуэй, помощником федерального прокурора, которая проявляла странный, неугасающий интерес к Чарли Калакосу. Хатэуэй попросила нас подойти к ней после суда – так мы и очутились в зале.
После того как судья объявил перерыв, Хатэуэй собрала документы в огромный портфель и двинулась по проходу к двери. Не говоря ни слова, одним движением головы она приказала нам следовать за ней. Стуча каблуками по линолеуму, она провела нас по коридору в комнату для свидания с адвокатами – мрачное место без окон, где стояли металлические стулья и покрытый коричневым пластиком стол.
Когда она вновь изучающе посмотрела на меня, я изобразил самую подобострастную улыбку и протянул руку:
– Виктор Карл.
Дженна Хатэуэй не обратила внимания на протянутую руку и процедила сквозь зубы:
– Я знаю, кто вы.
– Это хорошо. Я действительно рад возможности встретиться с вами и обсудить соглашение относительно бедняги Чарли. Уверен, что мы все ищем способ, который позволил бы свершиться правосудию и вернул бы чудесное произведение искусства на принадлежащее ему…
– Сделайте одолжение, Виктор, – перебила она меня, – заткнитесь. Не только здесь, в этой комнате, где ваш голос раздражает меня сверх всякой меры, но и перед микрофонами репортеров. Я понимаю, вы обожаете выступать, но разрешите напомнить, что вы не Карузо. Молчание, поверьте, послужит вашим собственным интересам.
Немного ошарашенный, я взглянул на Ларри, который с трудом сдерживал смех, а потом снова на Дженну Хатэуэй.
– Это невежливо, – сказал я.
– А я не стараюсь быть вежливой.
– Поздравляю, вам это удается. Тем не менее мои выступления в прессе привлекли ваше внимание.
– Что нужно сделать, чтобы вы заткнулись?
– Сразу переходите к делу? Я восхищен. Берете быка за рога. Очень часто юристы ведут длительные, бессмысленные разговоры, не затрагивая суть вопроса. Они могут говорить бесконечно, и это…
– Опять? – спросила она.
– Что «опять»?
– Слишком много болтаете. Делаете это нарочно, чтобы меня разозлить?
– Вообще-то да, – признался я.
Она повернулась к Ларри:
– Он клинический болтун или просто полный идиот?
– О, в нем уживается и то и другое, но сегодня он больше похож на полного идиота.
Хатэуэй смерила меня взглядом. Приметив поношенные туфли, двойные складки на брюках, мятую рубашку, таинственно сияющий красный галстук, она закатила глаза, громко вздохнула и опустилась на стул. Я сел напротив.
– Что мне нужно сделать, – спросила Хатэуэй, – чтобы вы исчезли из моей жизни?
– Договориться о сделке.
– На каких условиях?
– Мы возвращаем картину на ее законное место, в фонд Рандольфа, а вы снимаете все обвинения.
– Мы не снимем все обвинения, – сказала она. – Это невозможно. И что насчет его свидетельских показаний? Ему придется заговорить.
– При освобождении от уголовного преследования?
– Это несерьезно.
– Сколько лет вы гоняетесь за бандой братьев Уоррик? – обратился я к Ларри.
– Много, – ответил он.
– С какими результатами?
– Нулевыми.
– Какова продолжительность жизни тех, кто соглашается дать показания против бандитов?
– Короткая.
– Нас уже пытались запугать, моему клиенту и мне угрожает прямая опасность. Первое – в порядке вещей, но второе я воспринимаю очень серьезно. И все же Чарли даст показания о пребывании в банде Уорриков, если вы гарантируете ему неприкосновенность. Он подпадает под программу защиты свидетелей.
– Разумеется, подпадает, – согласилась Хатэуэй. – Он имеет все шансы провести остатки дней в кондоминиуме рядом с полем для гольфа за государственный счет.
– Кстати, он что-то говорил о плазменном телевизоре.
– Он настоящий клоун или только косит под него? – спросила Хатэуэй у Слокума.
– К сожалению, настоящий, – ответил тот.
– Тогда нам не о чем больше разговаривать, – заявила Хатэуэй. – ФБР вот-вот найдет вашего клиента. Пока мы тут сидим, ребята проверяют сведения из надежных источников.
– Даже если так, это не означает, что ФБР найдет картину, – сказал я. – Разве я не упоминал, что мы вернем картину? Разве не ради нее вы охотитесь за Чарли все это время? Разве не ради нее ФБР установило пост рядом с домом его матери?
Она холодно взглянула на меня:
– Мне наплевать на автопортрет какого-то мертвого голландца.
Я в недоумении уставился на нее. Я ничего не понимал. Если она искала не картину, то что? Я вопросительно посмотрел на Ларри. Он лишь пожал плечами.
– Тогда что же вам нужно?
– Я хочу знать, как к нему попала эта картина.
– Она была украдена, – сказал я. – Тридцать лет назад. Что еще вас беспокоит? Вам уже нечего предъявить похитителям. Срок давности истек. Кража сошла им с рук. Иногда случаются несправедливые триумфы. Давайте двигаться дальше.
– Я не желаю двигаться дальше – отрезала Хатэуэй. – Если он явится с повинной, ему придется говорить не только об участии в банде, но и об ограблении фонда Рандольфа. Обо всем. И ему придется назвать соучастников.
– Чарлз не будет этого делать. Он уже заявлял об этом.
– Тогда прощайте. Хотите сделку, заключайте ее с Ларри.
– Но в его юрисдикции только обвинения со стороны штата, а против моего клиента существует федеральный обвинительный акт.
– Правильно.
– Что вам нужно на самом деле?
– Ваш клиент знает.
– Чарли знает?
– Конечно. Вот мои условия. Если он явится с повинной и расскажет правду обо всем – обо всем без исключения, – мы что-нибудь придумаем.
– Я поговорю с ним.
– Хорошо. – Хатэуэй встала, подняла с пола свой гигантский портфель и стукнула им о стол. – Мне нужно идти. Я содрала с бухгалтера не всю кожу. Но вот что, Виктор. Если я еще раз увижу вашу отвратительную физиономию на экране телевизора или прочитаю ваши глумливые интервью, то следующая прямая угроза вашей жизни будет исходить от меня.
– Могу я задать один личный вопрос?
Она наклонила голову и поджала губы.
– Вам нравятся долгие прогулки в полях, застеленных туманом, среди летних сумерек?
– Только с собакой, – сказала она и вышла, стукнув портфелем по дверному косяку. Я остался сидеть за столом со Слокумом.
– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что она ищет? – спросил я.
– Ни малейшего.
– Не думаешь, что тебе нужно это узнать? Может быть, достучаться до начальства, чтобы понять, что происходит на самом деле.
– Хочешь услышать нечто удивительное, Карл? Генеральный прокурор Соединенных Штатов почему-то не отвечает на мои звонки.
– Возмутительное нарушение приличий.
– Да, ты прав. Я бы на него пожаловался вице-президенту, но он тоже не отвечает на мои звонки.
– Ей что-то нужно.
– Несомненно.
– Ты заметил: когда она разговаривает, то почти не двигает губами. Как чревовещательница.
– Заметил.
– Это немножко пугает, – сказал я.
– Да, этой молодой женщины можно испугаться.
– А знаешь, издали она выглядит такой беззащитной.
Глава 14
Ронда Харрис со своим блокнотиком ждала меня у выхода из суда. Откуда она узнала, что я буду в суде, было для меня загадкой, но вид этой длинноногой женщины в темных брюках, белой блузке, с зеленым шарфом и зачесанными назад рыжими волосами оставил этот мелочный вопрос в стороне. Она так напоминала Кэтрин Хепберн, что я почти настроился на то, что сей момент она с подрагивающим новоанглийским акцентом назовет меня своим рыцарем в сияющих доспехах.
