Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве
– Давайте поговорим о безопасности других. Вы хорошо прицелились?
Рид поморщился:
– Судя по трупу, я бы сказал, что он прицелился чертовски хорошо.
Адвокат проигнорировал и обратился к Тиму:
– Вы признаете, что в тот момент, когда вы выстрелили, позади Мендеса находились гражданские лица? Чуть ли не целая толпа.
– Да. Именно об этих людях я и заботился. Именно поэтому я решил стрелять на поражение.
– Если бы вы промахнулись, ваша пуля почти наверняка задела бы одного из этих гражданских.
– Весьма спорное утверждение.
– Но если бы вы промахнулись?
– Когда мы обсуждали предстоящую операцию, нам стало ясно, что преступникам терять нечего и что живыми они не сдадутся. Поведение Мендеса с того момента, когда меня взяли в заложники, подтверждает этот факт. Он, так же как Хайдел и Рамирес, готов был убить сколько угодно людей, чтобы избежать собственного ареста. Вероятность того, что я его застрелю, представлялась неизмеримо большей, чем вероятность того, что он никого не убьет, если ему удастся достать оружие.
– Вы все еще не ответили на мой вопрос, пристав Рэкли. – Адвокат скрестил руки на груди. – Что было бы, если бы вы промахнулись?
– Я выбивал двадцать из двадцати во время контрольных проверок, когда еще был рейнджером, и трижды получал триста баллов по стрельбе, когда стал судебным исполнителем. Я бы не промахнулся.
– Браво. Но судебный исполнитель должен учитывать любую возможность.
Рид наклонился вперед и облокотился на стол:
– Тот факт, что он любезно согласился ответить на наши вопросы, не дает вам права делать ему выговор. В любом решении о применении стрельбы на поражение всегда присутствует элемент субъективности. Если бы вы хоть раз в жизни держали в руках пистолет, вы бы это знали.
– Прекрасно, Денис. Говорят, чем сильнее человек раздражается, тем лучше он начинает интерпретировать закон.
Рид показал на него пальцем:
– Следи за собой. Я не позволю тебе урыть хорошего судебного исполнителя. Только не в моем присутствии.
– Поехали дальше, – сказала женщина. – Насколько я понимаю, вас недавно постигло горе?
Тим подождал несколько секунд, потом ответил:
– Да.
– Вашу дочь убили?
– Да. – Несмотря на все попытки сдержаться, в его голосе зазвучал гнев.
– Как вы думаете, это событие могло повлиять на ваши действия во время перестрелки?
Он почувствовал, как его бросило в жар:
– Это «событие» повлияло на каждую секунду моей жизни. Но оно не изменило мою профессиональную способность адекватно оценивать ситуацию.
– Вы не думаете, что могли чувствовать… агрессию или… хотели отомстить?
– Если бы я не тревожился за собственную жизнь и не боялся за жизнь других, я бы сделал все, что в моих силах, чтобы эти преступники остались живы. Все, что в моих силах.
Адвокат снова откинулся в своем кресле и сложил треугольником свои толстые короткие пальцы:
– В самом деле?
Тим встал и крепко уперся ладонями в стол:
– Я судебный исполнитель США. По-вашему, я похож на авантюриста?
– Послушайте…
– Я разговариваю не с вами, мэм. – Тим не сводил с адвоката пристального взгляда, но тот все так же сидел, откинувшись на спинку кресла и сложив руки. Когда стало понятно, что отвечать он не собирается, Тим протянул руку и выключил магнитофон:
– Я ответил на все ваши вопросы. Если вам еще что-нибудь понадобится, можете обратиться к моему представителю.
Уходя, Тим слышал, как Рид начал отчитывать коллег. Когда он проходил мимо помощницы Таннино, та встала:
– Тим, у него посетитель. Тебе нельзя…
Тим постучал в дверь, потом распахнул ее. Таннино сидел за огромным деревянным столом. Напротив него на диване развалился тучный мужчина в темном костюме. Он курил коричневую сигарету.
– Мистер Таннино, мне очень неловко вас перебивать, но мне срочно нужно с Вами поговорить. Всего минуту.
– Конечно. – Провожая мужчину до двери, Таннино перекинулся с ним парой фраз по-итальянски. Он закрыл дверь, помахал рукой в воздухе, разгоняя клубы сигаретного дыма. Покачал головой: – Дипломаты.
Показал на диван:
– Пожалуйста, садись.
Тим сел, хотя делать ему этого не хотелось. Парадная рубашка жала в плечах.
– Я не собираюсь тебе врать, Рэкли. Отзывы прессы о нас нелестные. Да, я понимаю, что ты не размахивал руками, как те болваны, но ты стрелял, а мы оба знаем, что именно тех, кто стреляет, пресса рассматривает под микроскопом. Заслужил ты это или нет, но начальство отнеслось к этому случаю отрицательно. Однако есть и хорошая новость: комиссия по расследованию перестрелок на следующей неделе соберется в штабе и снимет с тебя все обвинения.
– Что-то не похоже, что они собираются меня оправдать. Смахивает на то, что они ищут козла отпущения в ситуации, когда он совсем не нужен.
– Они тебя оправдают. Все письменные показания уже собраны и проверены. А сегодня они просто послали своих, чтобы прощупать тебя, не вынося дело за пределы нашей службы. Нам здесь не нужны федералы, которые будут во все совать свои носы, или какой-нибудь окружной прокурор со стороны, делающий себе имя.
– А плохая новость?
Таннино вздохнул, надувая щеки:
– Мы тебя переведем на какое-то время. Посидишь тихонько в офисе, пока пресса не успокоится. Через пару месяцев снова перейдешь на оперативную работу.
Сначала Тим подумал, что он ослышался:
– Пару месяцев?
– Ничего сложного, будешь заниматься аналитической работой, вместо того чтобы лезть под пули.
– А пока я буду трудиться, используя на полную катушку свои институтские знания, и составлять расписания дежурств… какую информацию обо мне будут сливать пиарщики?
Таннино подошел к стене и начал внимательно изучать висевший на ней шестизарядный «Уокер» сорок четвертого калибра. Из заднего кармана его брюк выглядывала черная пластиковая расческа.
– Информацию о том, что ты, как ответственный человек, решил записаться на курсы где учат контролировать гнев.
– Всего-то?!
– Вот именно. Всего-то. Ничего страшного. Тогда управление сможет поддержать твое решение стрелять на поражение, и все мы снова станем одной большой счастливой семьей.
– Какое отношение это все имеет к Мэйбеку и Дэнли?
– Абсолютно никакого. Это просто общественное мнение. Если ты когда-нибудь дослужишься до моего ранга, тебе придется это понять. Проклятое общество из-за этого козла-фотографа решит, что мы просто шайка жаждущих отморозков. Если мы дадим знать, что тот, кто стрелял, уделяет повышенное внимание методам сдерживания гнева, мы заткнем обществу рот, а канцелярские крысы, которые строят журналистов, смогут спокойно вернуться к своей обычной работе, то есть ничего не делать. – Он состроил гримасу, выражавшую крайнее отвращение. – Система в действии.
Тим встал:
– Я хорошо стрелял.
– Хорошо стрелять – понятие относительное. Я понимаю, тебе тяжело сделать то, что они просят, Рэкли, но у тебя вся карьера впереди.
– Думаю, моя карьера не будет связана со Службой судебных исполнителей США. – Тим отстегнул значок от пояса и положил на стол перед Таннино. Тот в приступе ярости схватил значок и швырнул его в Тима:
– Я не собираюсь принимать твою отставку, черт тебя подери! Что бы ты там ни сделал. Подожди немного, всего несколько недель. Возьми отпуск, не принимай решение сейчас, в таком состоянии. – Он выглядел усталым и старым, и Тим вдруг понял, как ему было больно и тяжело делать то, что он сам всегда презирал и считал трусостью.
– Я не собираюсь этого делать.
Голос Таннино смягчился:
– Я боюсь, что тебе придется это сделать. От остального я тебя защищу. От всего остального.
– Я хорошо стрелял.
Таннино посмотрел ему прямо в глаза:
– Я знаю.
Тим почтительно положил значок на стол Таннино и вышел.
9
По дороге домой из полуденного потока машин вынырнула белая «камри» и пристроилась рядом с машиной Тима. Маленькая девочка в желтом платье прижималась лицом к стеклу и корчила рожицы.
Тим задержал на ней взгляд. Девочка прижалась носом к стеклу, вытаращила глаза и высунула язык. Потом стала притворяться, что ковыряет в носу. Ее мать посмотрела на Тима извиняющимся взглядом.
Некоторое время их машины ехали рядом, трогаясь с места и тормозя одновременно. Тим пытался сосредоточиться на дороге, но гримасы девочки и ее яркое платьице притягивали его взгляд. Заметив, что Тим опять на нее смотрит, девочка широко открыла рот, как это умеют только дети. Потом посмотрела на Тима, чтобы увидеть его реакцию, и вдруг выражение ее лица изменилось: улыбка стала гаснуть, а затем и вовсе исчезла, сменившись досадой. Девочка сползла вниз на сиденье, и теперь Тим видел только ее макушку.
