Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве
То, что отец сказал затем, удивило Тима больше, чем все, что он когда-либо от него слышал:
– Я скучаю по Вирджинии.
Тим сделал глоток воды – главным образом для того, чтобы выиграть время:
– Ты не так уж часто с ней встречался.
Тот кивнул, снова слегка наклонив голову, как будто слушал звучащую вдалеке музыку:
– Знаю. Я скучаю по самой идее Вирджинии.
Тим поймал себя на том, что он тупо смотрит на фотографии на каминной полке:
– Она не была простой идеей.
– Я такого и не говорил.
Тим сделал над собой усилие и выдавил:
– Мне нужна помощь.
– Как и всем нам. Деньги?
– Нет. Информация.
Отец торжественно кивнул, как судья, который предвидел это.
– Ты не мог бы порасспросить о Джинни своих парней? У тебя везде знакомые – может, кто-то что-то слышал?
– Насколько я понял из газет, есть подозреваемый, Кинделл.
– Да. Но у меня такое чувство, что есть еще кто-то.
– Почему бы тебе самому не покопаться в этом деле? У тебя есть надежные информаторы, коллеги.
– Использовать служебное положение я не могу. Я никогда не сделаю этого в личных целях.
– А-а, суперэго заговорило! – Отец сделал губки бантиком. – Ты готов привлечь меня и мои сомнительные контакты, но только не свои собственные.
– Я рискую себя скомпрометировать. Но, думаю, если ты наткнешься на что-то серьезное, возьмешь след, мы могли бы рассказать об этом властям.
– Я не очень симпатизирую властям, Тимми.
Тим постарался взять себя в руки. За тридцать три года он выработал в себе привычку справляться с тем состоянием беззащитности и отчаянья, которое появлялось вместе с ожиданием чего-либо от отца.
– Я никогда раньше не приходил к тебе за помощью. Никогда. Не просил помочь с работой, деньгами, личными вопросами. Пожалуйста, помоги мне теперь.
Его отец вздохнул, притворяясь, что огорчен:
– Знаешь, Тимми, в последнее время дела у меня идут не важно, а вокруг меня не так уж много людей, от которых я могу потребовать ответную услугу. Я должен грамотно распорядиться оставшимися услугами.
– Я бы не стал просить, если бы это не было важно.
– Да, но, понимаешь ли, то, что важно для тебя, не обязательно в данный момент важно для меня. Не то чтобы я не хотел тебе помочь, Тимми. Просто у меня есть некоторые приоритеты. Боюсь, у меня сейчас нет никаких лишних знакомых, кто бы мне что-нибудь задолжал.
– Никаких или никаких лишних?
– Никаких лишних, я полагаю.
Тим на несколько секунд так сильно прикусил губы, что боль стала почти невыносимой:
– Я понял.
Отец провел по уголкам губ большим и указательным пальцами, будто приглаживая усы:
– Блюститель порядка пришел к преступнику за помощью. Думаю, это и есть ирония, а, Тимми?
– Наверное, ты прав.
Отец встал, поправляя брюки. Тим тоже поднялся.
– Передай привет Андреа.
– Передам.
В дверях отец вытянул руки, хвастаясь пиджаком:
– Тебе нравится мой новый костюм для церкви, Тимми?
– Не знал, что ты ходишь в церковь.
Он подмигнул:
– Подстраховываю свои сделки у Главного.
7
Патологоанатом не обнаружил на теле Джинни никаких существенных улик. Обширный вагинальный разрыв, но без следов спермы. Использовали презерватив – в лаборатории установили его марку. Но в доме Кинделла на месте преступления не было обнаружено ни запакованных, ни использованных презервативов этой марки. На седьмой день судмедэксперт наконец позволил забрать тело. Из-за тяжести причиненных Джинни повреждений у Тима и Дрей не было другого выхода, кроме как похоронить Джинни в закрытом гробу, хотя для них самих это роли не играло.
Они заплатили за похороны, взяв нужную сумму из денег, отложенных на обучение Джинни.
Служба была милосердно короткой. Четверо братьев Дрей появились первыми – здоровенные, как морозильные шкафы, у каждого бутылка бурбона. Они сбились в кучку, как футбольная команда в раздевалке, бросали на Тима обвиняющие взгляды. Медведь одиноко сидел на задней скамье, опустив свою громадную голову. Мак пришел вместе с Фаулером и не упустил ни единой возможности быть рядом с Дрей.
На Дрей было серое пальто поверх черного платья, и она казалась элегантной, несмотря на свой истощенный вид.
Отец Тима пришел поздно – худой, чисто выбритый. Он поцеловал Дрей в щеку и мрачно кивнул Тиму:
– Я очень сочувствую вашей потере.
– Спасибо, – сказал Тим.
Похороны состоялись на кладбище Бардсдейл, на влажном ветру. Грязь, прилипшая к ботинкам Тима, напоминала ему о грязи на ботинках Кинделла. Пятно вины. Тим подумал, есть ли на нем это пятно, из-за того что он не покарал убийцу своей дочери.
Отец ушел с середины церемонии. Тим смотрел, как он одиноко спускается по поросшему травой холму. Его плечи, всегда решительно расправленные, были понуро опущены.
По дороге домой Тим съехал на обочину и положил голову на руль, тяжело дыша. Дрей протянула к нему руку и нежно, понимающе помассировала ему шею.
– Я так хотел дать ей то, чего у меня никогда не было. Надежный дом. Поддержку. Я хотел научить ее уважению к людям и обществу – вещам, которым меня никогда не учили, вещам, в которых я должен был разбираться сам. Теперь ее нет. Я потерял будущее. – Тим порывисто выдохнул: – Какой теперь смысл во всем? Каждое утро вставать на работу и каждый вечер ложиться спать?
Дрей смотрела на него, вытирая слезы:
– Я не знаю.
Они сидели, пока дыхание Тима не выровнялось, потом молча поехали домой.
На крыльце их ждала утренняя газета. На фото на обложке были изображены Мэйбек и Дэнли, размашисто пожимающие друг другу руки в коридоре у номера 9 в отеле «Марциа Доме», в то время как двое полицейских несли на носилках мешок с трупом. Судебные исполнители улыбались, и перчатка Дэнли была испачкана в крови – скорее всего потому, что он только что проверял в номере пульс Хайдела. Заголовок гласил: «Судебные исполнители США празднуют устроенную ими кровавую баню в центре города». Не говоря ни слова, Дрей отнесла газету к забору и выбросила в мусорный ящик.
Посреди ночи спящего на диване Тима разбудил доносившийся сверху плач. Он подошел к спальне и увидел, что дверь заперта. На его осторожный стук Дрей ответила голосом, прерываемым рыданиями:
– Мне просто нужно… немного поплакать одной.
Он вернулся на диван и сел.
В последнее время Тим, уважая свободу Дрей, начал чистить зубы и принимать душ в другой ванной, рядом с гаражом, заходя в спальню лишь для того, чтобы взять чистую одежду. На кофейный столик возле дивана он поставил будильник и настольную лампу. Таннино попросил его несколько дней не выходить на работу, пока все более-менее не уляжется, и Тим все время пытался чем-то себя занять: качал мышцы, что-то по мелочам ремонтировал в доме, вместо того чтобы жалеть себя и упиваться своей ненавистью к Кинделлу.
Они с Дрей ели в разное время, чтобы не пересекаться в кухне, а когда доводилось встретиться, чувствовали себя неловко и не могли смотреть друг другу в глаза. Отсутствие Джинни в доме становилось все заметнее.
Если бы Тим потрудился включить телевизор или прочесть газету, он узнал бы, что перестрелка с Хайделом стала настоящим гвоздем сезона. Время от времени ее вытесняли с передовиц газет отчеты о судебном процессе над Джедедайей Лейном, крайне правом экстремистом, но и история Джинни оказалась на редкость долгоиграющей. Сначала из СМИ поступали редкие звонки, потом они набрали сумасшедший разгон. Скоро Тим мог угадать, звонил уже тот или иной журналист, – судя по тому, насколько резко Дрей клала телефонную трубку. Тим завел разговор о том, чтобы сменить телефонный номер, но Дрей, не желая еще одной перемены, пусть даже совсем незначительной, не дала этого сделать. Слава богу, никто из журналистов не попытался проникнуть в дом.
Перед Комиссией по надзору за правомочностью перестрелок Тим должен был выступить за день до начала предварительных слушаний по делу Кинделла. Он проснулся рано и принял душ. Когда он вошел в спальню, Дрей сидела на кровати, сложив руки на коленях. Они обменялись вежливыми приветствиями – это уже начало входить в привычку.
Тим подошел к своему шкафу. У всех трех его костюмов пуговицы на пиджаках располагались в центре, чтобы не оттопыривался пистолет на бедре. Все ботинки были на шнурках. В том, что в мокасинах крайне неудобно прыгать через перила и решетки ограждений, он убедился на первом же своем задании.
Он быстро оделся, потом сел на кровать напротив Дрей, чтобы надеть ботинки.
– Волнуешься? – спросила она.
Он завязал шнурки и направился к сейфу с оружием, забыв о том, что там нет служебного оружия.
– Да, но больше из-за завтрашних слушаний.
