Юрий Костин - Убить Горби
Так вот: в их почти семейном кругу скрыть приязнь Вовки к Наде было нереально. Да он и не старался. Дела ему не было до того, какие разговоры ходят по школе. Лишь однажды пришлось расквасить нос Сереге Фонину за то, что тот на переменке что-то нехорошее отпустил по поводу Надькиного характера. За нос Фонин отомстил немедля, посадив Вовке под глаз живописный синяк. Отвечали за потасовку оба, солидарно. Сначала перед директором, потом уже дома, перед родителями.
Обстоятельства сложились так, что именно с тем самым синяком Вовка явился по своей первой повестке в военкомат, где его, как настоящего мужика, тут же пообещали забрить в спецвойска…
Сегодня он твердо решил сказать Наде все, что хотел.
«Но как? Какими словами? Взять примеры из книг? Из «Двух капитанов» или откуда-нибудь еще? – размышлял он. – Да, «Два капитана» – хорошая тема, но какую фразу выбрать? Что там такого особенного сказал Саня Григорьев Катьке, что та в него вдруг взяла да и влюбилась?»
Он этого не помнил. Не листать же книгу перед свиданием. Чутье подсказывало: надо решаться и делать хоть что-то – под лежачий камень вода не течет. Да и время уходит. Еще немного, и будет он совсем старый, поступит в свой институт, а Надька наверняка выскочит замуж. И тогда его дело труба. Новой Надьки не найти, она – лучшая на свете, его принцесса, его Джульетта, его декабристка, которая, узнав, какой он на самом деле отличный парень, пойдет за ним на край света.
После уроков Вовка однозначно решил совершить поступок. Он так и не придумал, что скажет Наде. Но природная решительность взяла верх, несмотря на то, что в голове вместо красивых и ловких фраз вертелась зовущая на абстрактный подвиг белиберда: «Ведь я – советский человек!» Накануне показывали кино про подвиг Мересьева, вот и привязалась фраза из фильма.
Вовка шел по району и отчего-то думал, что, случись и ему быть сбитым немцами над лесом, он бы, скорее всего, тоже дополз до своих. Сил должно было хватить: ведь он отличался завидной выносливостью, даже был чемпионом школы по стайерским забегам на лыжах.
Тем вечером воздух был особенно богат весенними ароматами. Безветренная погода, долгожданное тепло и немного портвейна, которым по дороге угостили Вовку дворовые кореша, добавили решительности. Он смело проследовал к дому Нади, вошел в подъезд и позвонил в ее квартиру. Предварительно удостоверился, не пахнет ли от него спиртным и, приложив руку ко рту, подышал на нее. Ничего не почувствовав, успокоился и стал ждать.
Удача не улыбнулась – дверь открыл ее отец.
– Чем могу? – спросил он, оглядев гостя с головы до ног.
Его до синевы выбритое лицо, пристальный взгляд и слишком ухоженный вид для обычного советского мужчины в это время суток вызвали у Вовки чуть ли не классовую неприязнь. Он слышал, что папаша у Нади человек непростой. Где работает, никто толком не знает. Ездит на «волге» с шофером. Судя по шмоткам, бывает за границей, но дочку не балует совсем. По крайней мере, ничего фирменного сверх «среднедоставательной» нормы Вовка на ней не замечал. Хотя, с другой стороны, что он в этом понимает?
Так они и стояли, глядя друг на друга. Вовка вдруг кожей осознал, какой хороший у него папа, как он его любит за простоту, доброту и отсутствие в лексиконе всяких этих «чем могу».
«Да, неприятный дядька этот мой будущий тесть», – подумал Вовка и мысленно вздохнул.
Ему захотелось тут же уйти, но в коридоре появилась Надя.
– Пап, это ко мне, одноклассник Щедринский.
– Тот самый? Хорошо.
Неприятный дядька ретировался. Они остались наедине. Надо было что-то говорить, а он замялся. Но видя, что Надя вот-вот рассмеется ему в лицо, выпалил:
– Гулять пойдешь?
– Гулять? – она старалась выглядеть удивленной. – Зачем?
Это уже слишком. К таким простым вопросам Вовка не был готов.
Зачем?.. Да как объяснить, зачем, если сам толком не знал, где собирался с ней гулять, что говорить, что делать. Он предполагал, что во время прогулки наступит, быть может, момент, когда он сумеет под каким-то предлогом взять ее за руку или поцеловать при случае… Но не мог же он сейчас поделиться с ней такими далеко идущими планами…
– Ну… так, пройдемся. – протянул Вовка, – Погода… Солнце… Хочешь, в кафе «Мороженое» сходим?
– В «Мороженое»? Не знаю. Мне уроки еще делать. И вообще спать скоро…
– Понятно, – выдавил Вовка. – Тогда я пошел?
Пауза затянулась. Казалось, Надя ждала чего-то, а он, будто заколдованный, стоял и не мог произнести ни слова.
– Ну тогда что ли иди, – пробормотала она и захлопнула дверь.
– Дурак непроходимый, – прошептал Вовка и с размаху хлопнул себя по лбу – Блин, больно как…
Он развернулся и вышел из подъезда. Жадно глотнул весеннего московского воздуха, сел на лавочку. Ему показалось, что вся природа, весь мир смеется над его нерешительностью и слабостью. Он позабыл все свои достижения и победы, все казалось мелким по сравнению с тем, каким жалким он выглядит сейчас в глазах девушки.
Скрипнула пружина двери подъезда, и на улицу кто-то вышел. Вовка оборачиваться не стал. Через мгновение почувствовал аромат сигарет. Не запах дыма, а именно аромат – что-то заграничное.
– Не вышла погулять, а ты и расстроился? – услышал он знакомый голос.
Напротив стоял Надькин отец. Кого-кого, а этого типа он увидеть сейчас не ожидал и совсем не хотел. Вовке вдруг захотелось сказать ему что-то неприятное, однако он не успел.
– Не ерепенься, – посоветовал нежеланный собеседник. – Вижу, переживаешь. А раз переживаешь, получается, хороший ты парень, Владимир.
Вовка удивился столь лестному выводу, прозвучавшему из уст этого человека, но, следуя изначальному импульсу, огрызнулся:
– Не Владимир, а Володя. Владимир уж больно официально звучит.
– И прекрасно, замечательно. Я с тобой и хотел поговорить именно официально.
В этот момент на Вовку нашло невиданное вдохновение. Он встал с лавки и оказалось, что ростом он выше Надиного отца, причем, существенно.
– Простите, как вас зовут?
– Владимир Иванович. Тезка твой. То есть ты – мой тезка.
– Владимир Иванович, я хочу сказать вам, что я собираюсь жениться на вашей дочери. И этот вопрос решен окончательно и бесповоротно. Все, точка.
Тот усмехнулся.
– Раз вопрос решен окончательно, я ничего не могу поделать, сколько бы ни старался. Впрочем, я могу практически все. Однако женитьба для мужчины – не самое главное. Чем собираешься заниматься в жизни? Какие интересы имеются? К чему, так сказать, лежит душа?
– Не знаю, а что?
– Ты вопросом на вопрос отвечаешь, а это, между тем, признак робости, нерешительности. Наконец, невежливо по отношению к будущему тестю. С другой стороны, время терять бессмысленно, ты прав, поскольку я о тебе давно все знаю и уже немало времени присматриваюсь к тебе. Парень ты хороший, патриотично настроен, только идеен излишне…
– Разве это плохо?
Владимир Иванович в ответ только плечами пожал.
* * *
Ребята все еще были во дворе, на лавочке под детским «грибком», курили и неспешно выпивали. Вовка присоединился к компании. С ним пытались заговорить, но он отмахивался и те, наконец, отстали. Он пил, и ему казалось, что вермут теперь его вовсе «не берет». Разговор с отцом Нади ему не то что не понравился. Дело было в другом: Вовка просто не мог до конца осмыслить, зачем Владимир Иванович решил пообщаться с ним на столь неожиданную тему?
Его замутило, но скорее не от вермута, а от стыда. Еще бы, девушку на свидание пригласить как следует не сумел, а с отцом отношения наладил. Более того, сам не понял, как превратился в его протеже.
«Ну и охмуряло же этот Владимир Иванович, – со злостью и досадой в душе размышлял Вова. – Не надо было с ним вообще разговаривать. Но ведь интересно, с другой-то стороны! Дело это, конечно, для меня новое, необычное, но зато что может быть полезней стране? Одними политинформациями ей не поможешь. Да и не в военное же училище идти!»
– Мужики! – Вовка, наконец, ожил, поднялся с лавки и ударился лбом о край «грибка»».
«Мужики» захохотали.
– Ничего смешного, – проговорил Вовка. – Человек ударился о деревяшку, а им смешно. Я хотел выпить…
Его перебили:
– Клевая идея, давай, выпей!
– Молодец!
– Наконец-то…
– А до этого ты че тут делал?
– Я серьезно. Хотел выпить за нашу страну… За то, что мы родились именно тут. За счастье жить в Союзе Советских Социалистических Республик!
Без особого энтузиазма народ поддержал Вовку. Когда все расходились, Колян, сосед по подъезду, комиссованный из армии, как говорили, по ранению, удержал Вовку за плечо.
– Ты про счастье жить в СССР серьезно говорил? – спросил он, строго глядя в Вовкины глаза.
– Вполне серьезно, – подтвердил тот.
