Записки мертвеца - Георгий Апальков
— Так чё там, как ты оказался-то тут? — спросил Лёха, чуть повысив голос, чтобы перекричать шум мотора. Было видно, что говорить ему тяжело, поэтому я сам старался его ни о чём не спрашивать. На вопросы же его я охотно отвечал. За всё то время, пока мы ехали по пустынным улицам к Юго-западному мосту, я успел вкратце пересказать ему весь свой путь, начиная от момента, когда мы распрощались, и заканчивая сегодняшним днём. Он был рад, что мне удалось найти Иру. Рад был, что у нас всё получилось с затеей выбраться из города, отправившись на зов ди-джея с Фаренгейта, и ему горько было слышать обо всех тех смертях, о которых мне попутно пришлось рассказать. Он слушал так внимательно и участливо, что у меня как-то даже приподнялось настроение. Я ощущал себя беседующим со старым закадычным другом, хотя с Лёхой нас вряд ли можно было бы справедливо назвать большими друзьями. Тем не менее, он был человеком из прошлого. А люди из прошлого всегда особенно дороги нам, поскольку одним лишь своим видом напоминают о милых сердцу, далёких и притягательных старых-добрых временах.
На подъезде к Юго-западному мосту нам встретился первый блокпост. Там мы довольно долго стояли и ждали, пока караульные получат команду нас пропустить. После нескольких минут томительного ожидания люди в чёрном заметно занервничали. Один даже снял с пояса рацию и вызвал главного:
— Вохр, ну чё там, нас пропускать сегодня будут или нет, приём?
— Вы у Юго-западного? — спросили с другого конца.
— Там, где ж ещё.
— Всё нормально, Второй в курсе, сказал, что всё устроит. Расслабьтесь там, не кипишуйте лишний раз.
— Понял.
Из окна автобуса я увидел здание, позади которого стояла высоченная радиовышка. На самом здании красовался логотип маленькой, некогда неизвестной никому из горожан, кроме любителей околополитической болтовни, местечковой радиостанции. Логотип представлял собой четыре незатейливые цифры «104.3», а рядом с тройкой стояла большая латинская буква «F», справа и сверху от которой был маленький кружок, олицетворявший собой обозначение градуса. Внутрь кружка была вмонтирована красная лампа, которая должна была символизировать то ли пламя, то ли небольшой проблесковый маячок, вроде тех, что обычно расположены на высоких зданиях в черте города для подачи сигнала пролетающим на небольшой высоте самолётам.
Я всё смотрел на эту вывеску, на это здание и на эту радиовышку, пока один из дозорных, наконец, не подошёл к автобусу и не велел водителю проезжать. Водитель так и сделал: нажал на газ и повёл автобус в сторону моста. Мы покидали городскую черту, и я пока ещё не знал, что покидаю её навсегда, и что в город я больше так и не сумею вернуться.
— А что там, в этом Надеждинском-то всё-таки? Помимо мэрской дачи, — спросил Лёха, когда мы заехали на Юго-западный мост.
Я в красках поведал ему о том, как устроен быт в вотчине бывшего мэра города, и о том, каким было время, проведённое мною там. Словом — выложил ему все те подробности, которые упустил в своём прошлом рассказе. Лёхе понравилось, как всё это прозвучало. По всему было видно, что он начинал строить на Надеждинское свои планы. Вот только мне казалось это преждевременным: почему-то я ощущал, что то, зачем едут туда эти ребята в чёрном, каким-то образом пойдёт вразрез с идеей пасторальной жизни за глухим забором вокруг мэрской деревеньки. Однако я был уверен тогда и продолжаю быть уверенным сейчас, что выбор у Лёхи в той ситуации был невелик. А у меня — и подавно. Ну, а что делать? Броситься за руль автобуса и развернуть его в сторону центра? Выхватить из рук одного из людей в чёрном рацию, настроиться на частоту Старкова и доложить ему обо всём? Или, может, уповать на то, что это сделал капитан, раскусив блеф человека с позывным Вохр? Нет. Как только мы пересекли мост, стало ясно, что капитан решил хранить молчание и молча ехал себе в штаб, на доклад к полковнику, чтобы там соврать ему про меня и про весь ход нашей задачи по поиску беглецов. Оставалось только сидеть и ждать, и надеяться, что всё обойдётся.
Всё, о чём беспокоился Лёха — это благополучие ребят, за это время, должно быть, ставших для него почти родными братцами и сестричками. Он совершенно не утруждал себя размышлениями о том, с какой целью едут люди в чёрном в Надеждинское, что за разговор им предстоит с бывшим мэром, и что за авантюру они вообще замыслили. Я же из всего услышанного и увиденного сделал некоторые умозаключения касательно происходящего. Я подозревал нечто вроде заговора. Мне виделось, что люди в чёрном — опальные бойцы отряда вооружённой охраны СТАР-К — стремятся принять участие в зачистке города. Делают они это не только и не столько из альтруистических побуждений: тот, кто освободит город от мертвецов, получит власть над ним. Группа людей, которая прогонит замёрзшую, окоченевшую и обездвиженную смерть с улиц, и хотя бы частично приведёт в порядок привычную инфраструктуру, станет самой влиятельной силой на многие километры вокруг. В свою очередь, те, кто будет руководить этой группой, станут полновесными хозяевами города и, может быть, кем-то вроде правителей своего собственного мини-государства на обломках некогда великой и могучей страны, которой, как и всем прочим державам, положил конец апокалипсис. Группа может состоять из кого угодно: из бывших военных, полицейских, охранников и даже из простых горожан, сумевших самоорганизоваться, вооружиться и дать отпор ходячим трупам. Это могут быть и бандиты, мародёры, бывшие преступники и уголовники, которых неожиданно даже для них самих амнистировала неразбериха судного дня. Кто угодно. Главное, что должна сделать группа — это взять местность под свой полный контроль.
И вот, на сцене появляются опальные бойцы отряда СТАР-К вместе со старковскими дезертирами, которые могли бы выехать на дорогу и отправиться в дальнее путешествие в надежде попытать счастье где-то там, за горизонтом. Пути назад, под начало Старкова, у них точно не было. Даже если бы после возвращения и покаяния Старков оставил бы их в живых, как оставил в живых бандитов из Радуги, положение бы их совершенно точно стало незавидным на долгое, долгое время. Быть может — навсегда. В этой связи, уехать прочь из города и начать всё с нуля где-нибудь там, далеко, в других городах и поселениях, виделось мне самым верным и самым мудрым решением. Но то с моей колокольни: с колокольни хронического беглеца
