Мишель Ловрик - Венецианский эликсир

Теперь экипаж въезжает на склад на Стоуни-стрит, и двое неизменно бодрствующих подручных, заметив приближение хозяина через глазок, распахивают незаметные ворота и закрывают их, как только экипаж въезжает внутрь.

Валентин выбирается из экипажа и спешит по ступенькам в кабинет, где его помощник Диззом, склонившись над очагом, обжигает кусок веревки, которую позже продадут гинея за штуку как удавку заплечных дел мастера, ведь известно, что она эффективно помогает при болях в ушах. За ним на полке дьявольски поблескивает целый ряд бутылок. Тепло от огня приводит жидкость внутри них в движение, потому трупики различных существ, заспиртованные в них, начинают исполнять медленный балет. Эксперименты Диззома по созданию бальзамирующих жидкостей неожиданно пригодились в одном печальном деле. На этой неделе девять галлонов подобной жидкости было отправлено в Венецию, чтобы уберечь тело Тома от разложения. Его положат в оцинкованный гроб и отправят в Лондон. Валентин хочет поставить этот гроб на Бенксайде, чтобы все друзья смогли прийти и проститься с ним.

— Что нового? — весело спрашивает Валентин. Со времени гибели Тома он уже готов ко всему.

Диззом улыбается. Из-за любви проверять действие собственных препаратов на себе и последующего общения с зубными шарлатанами у него во рту остались только золотые зубы да деревянные пни.

Радуясь приезду хозяина, Диззом забывает о том, чем занят. Часть веревки загорается, источая тяжелый аромат дегтя. Он тут же макает веревку в кувшин с жидкостью, которая начинает шипеть и булькать. Несколько капель попадают на лоб Диззома, на который надвинут грубый розоватый парик, насквозь пропитанный жиром, застывшим в различных причудливых формах. Его ладони покрыты нежной розовой кожей, но тыльная их сторона заскорузла и густо заросла седыми волосками вплоть до второго сустава каждого пальца. У Диззома давно вошло в привычку стоять, повернув ладони к собеседнику. Когда ему приходится что-то делать ими, он отворачивается от возможных свидетелей и так быстро принимается за дело, что со стороны ладони становятся похожи на расплывчатые кляксы.

Валентин делает шаг навстречу ему и кладет ладонь на плечо слуги.

— Чем я могу вам помочь, дорогой мой? — ласково спрашивает Диззом. — Я вижу, вы что-то замыслили.

Он кладет веревку на стол и поднимается, глядя в глаза хозяину.

— Ну, ты прав. Речь идет об одной женщине, — немного застенчиво отвечает Валентин. Диззом мягко усмехается, открывая целую батарею пустых коронок на месте задних зубов, куда, если возникнет нужда, можно спрятать рубин, или изумруд, или даже пузырек с ядом либо снотворным.

Валентину необходимо что-то среднее между двумя последними зельями.

Противочахоточный декокт

Берем пригоршню сушеных цветов нивяника обыкновенного; сухие раковины улиток, три штуки; засахаренный корень синеголовника, пол-унции; перловую крупу, три драхмы; варим в вешней воде, которой набираем полторы пинты, и ждем, пока не останется одна пинта; процеживаем.

Успокаивает соляные частицы крови, замедляет ток крови.

На следующее утро небо на редкость безоблачное. Валентин считает, что багряно-красный рассвет предвещает удачу, но не знает, стоит ли еще раз идти в театр, чтобы посмотреть на актрису, прежде чем она начнет давать ему частные представления. Такой шаг может ухудшить или усилить эффект, достигнутый накануне ночью, потому радость переполняет и бодрит его. Каким-то странным, загадочным образом определенный шанс, о котором ему сообщил Массимо в записке, помогает ему сосредоточиться на повседневных делах.

Вместе с Диззомом он доставляет венецианские стеклянные кинжалы в Сент-Джайлз, потом осматривает упаковку противочахоточных декоктов, предназначенных для отправки в Мейфэр.[10] Он проверяет списки препаратов и обнаруживает определенный недостаток «Бальзама Галаада». Он лично составил рекламные тексты для некоторые веществ, прибывших из Италии, цитируя Шекспира и Галилея, сплавляя воедино язык науки и искусства.

Вероятно, в нем говорит ирландская кровь, однако никто не может превзойти Валентина Грейтрейкса в умении подобрать правильные слова, которые трогают сердца, вызывают острое желание обладать маленькой зеленой бутылочкой и радоваться ее открытию.

Велеречивые тексты Валентина Грейтрейкса редко можно прочесть в газетах, поскольку с 1712 года был введен налог, увы, даже на рекламные объявления. Но на складе в Бенксайде у Валентина имеется собственная небольшая типография, которая штампует рекламные листки сотнями. Они изобилуют заметками о последних научных открытиях с многочисленными ссылками на великих лекарей современности и седой древности. Валентин знает своих клиентов, он знает, что они хотят слышать не о настойках, сваренных из местных растений, а об атомах, напоенных квинтэссенцией и качествами химических масел, секретами, добытыми из гробниц фараонов.

Здесь, в Бенксайде, он также печатает и хранит этикетки для шарлатанских варев. Эти бумажки можно лепить на любую бутылочку, которая покидает его склад. Так можно охватить рынок чудодейственных препаратов максимально широко. В аккуратные стопки сложены этикетки с надписями: «Пищеварительные пилюли для городских чиновников», «Очищенный эликсир для поэтов», «Утешающее зелье для страждущих» и прочие находки для розничной торговли. Эти цветастые этикетки Валентин продает шарлатанам почти безо всякой для себя выгоды, просто способствуя поддержанию их дела.

Дела различной степени доходности и важности задерживают Грейтрейкса в городе до позднего вечера. Даже если бы ему захотелось, у него нет времени еще раз насладиться игрой итальянской актрисы. Время от времени воспоминание о ней затмевает все мысли в его голове, и ему приходится сбивчиво извиняться перед коллегами и друзьями. Ему интересно, говорит ли она по-английски. Он хотел бы поинтересоваться у Массимо, но решает послать курьера, даже если этот его вопрос повысит цену услуги.

Вернувшись за свой рабочий стол, Валентин ослабляет галстук на шее, готовясь переодеться в вечернее платье. Он приветствует вошедшего помощника, моментально понимая, что что-то не так. Глядя на обеспокоенные и покрасневшие глаза Диззома, он понимает, что среди бумаг затерялось еще одно сообщение, связанное с кончиной Тома. Конечно же, вот оно, на самом верху стопки бумаг. В нем сообщается, что тело Тома почти довезли до Базеля, все идет по плану, но с бумагами постоянно возникают задержки. Валентину приходит в голову мысль, что в Англию легче провезти контрабанду, чем мертвого англичанина, заполнив все официальные бумаги. Все, что касается Тома, делается по-честному, чего прежде никогда не было.

Валентин приближается к театру и слышит финальный взрыв оваций. Он вспоминает, как накануне Мимосину Дольчеццу вынесли на руках. До него доносится топот ног и одобрительные крики зрителей, еще более громкие, чем за день до этого.

Конечно, он прекрасно знает, где находится задний вход и как пройти к женским грим-уборным. Он заходит в темный задний коридор, смердящий самыми дешевыми сальными свечами, ведь в задних помещениях театра Массимо нет нужды поддерживать иллюзию роскоши, и не спеша шагает по вытертым половицам. Он по опыту знает, что Мимосина Дольчецца в этот самый момент направляется к той же грим-уборной, что и он, только с другого конца театра. Он почти слышит ее легкую походку и шелест платья. Если он будет и дальше идти медленно, то она опередит его на пару минут. Она сможет привести себя в порядок, сходить по нужде, расслабиться, чтобы быть готовой встретить судьбу — то бишь Валентина Грейтрейкса — в состоянии радостного ожидания.

Молодые танцовщицы пробегают мимо него и, даже не сменив платье, падают в объятия ухажеров, поджидающих на улице. Он улыбается, замечая приятную полноту нескольких лиц, более знакомых в истощенном состоянии. Он частенько пристраивает девушек-курьеров к Массимо после того, как они, несколько раз посетив Францию, становятся слишком узнаваемы на таможне. Одна девушка останавливается возле него. Кивнув в сторону грим-уборных, она вопросительно смотрит на Валентина. Она выглядит озабоченной. В тот момент, когда она, кажется, уже решается что-то сказать, мимо пробегает другая танцовщица и увлекает ее за собой дальше по коридору. Грейтрейкс силится вспомнить ее имя, но подобные воспоминания поглощаются предвкушением предстоящего события.

Валентин попадает в коридор, где расположены самые шикарные грим-уборные. Удивительно, но он нервничает и у него слегка кружится голова. Спина невыносимо чешется, ведь он, естественно, забыл намазать ее лютиковой мазью. Он останавливается, чтобы потереться спиной об оштукатуренную колонну.