Эрик Ластбадер - Сирены
— Черт возьми, но этот козел заслужил, чтобы ему дали пинка под зад, — сказала Мэгги, отпивая из своего стакана. — Хорошо, что ты избавилась от него, Дайна. Полагаю, что могу объяснить теперь, почему он мне никогда не нравился.
— Не нравился?
— Я относилась к нему с подозрением. Его политические взгляды... Не знаю. Этот альтруизм, слишком чистый, для того чтобы быть настоящим. У него хорошо подвешен язык... даже чересчур. Марк мог бы говорить о своем где и с кем угодно.
Дайна кивнула.
— Именно поэтому, надо полагать, он был способен даже стрелять в людей в Южной Азии.
— Как его фильм? Уже почти закончен?
— Думаю, что так. Перед возвращением сюда он как раз занимался накладыванием последних штрихов. Стрельба закончилась, и у него появилось время для..., — судорожным движением она схватилась за стакан.
— Погоди, — сказала Мэгги, — Дайна, я подолью еще. — Забрав пустой стакан из рук Дайны, она взялась за бутылку. — Извини, у меня такой беспорядок, но когда Крис работает в студии, все идет вверх тормашками.
— Как дела с новым альбомом? — спросила Дайна, принимая стакан.
Улыбка на лице Мэгги растаяла так же быстро, как появилась.
— Пока трудно сказать. Там по-прежнему полная неразбериха. Когда они собираются в студии, то постоянно возникает множество прений и тому подобных вещей. Напряжение очень велико, а некоторые из них... все так же безответственны, как и прежде. Естественно, это дело Криса «заводить» их и следить, чтобы работа продолжалась. — Она плюхнулась в глубокое кресло и, прижав стакан к щеке, на мгновение закрыла глаза.
В комнате было довольно темно, даже несмотря на свет нескольких ламп, стоявших в разных углах. Снаружи доносился тихий шелест волн, но в самом доме царила полная тишина. Мэгги, сидевшая абсолютно неподвижно и крепко зажмурившая глаза, казалась неживой. Дайна отвернулась, ее взгляд упал на персидский ковер, лежавший на полу, весь покрытый замысловатыми узорами синих, зеленых, коричневых и черных тонов. Стены комнаты были покрыты ровным слоем умбры,[7] однако их однообразие нарушалось подлинниками Кальдера, Лихтенштейна и, совершенно неподходящего к обстановке, Утрильо. У противоположной от Дайны стены располагалась чудовищная студийная стереосистема, включавшая в себя катушечную и кассетную деки, а также пару огромных колонок четыре фута высотой каждая.
Внезапно Мэгги открыла глаза и, наклонившись вперед, поставила стакан на кофейный столик из черного дерева. Не прикоснувшись к пачке папиросной бумаги и полиэтиленовому мешочку с травой, она принялась отскребывать влажным пальцем остатки белого порошка с маленького квадратного кусочка отшлифованного стекла. Собрав, все что было возможно на одном краю стеклышка, Мэгги потерла его вдоль розовых складочек на своих деснах. Этот жест показался Дайне удивительно неприличным.
— Тебе действительно стоит слегка отпустить вожжи и попробовать хоть немного, — сказала Мэгги. Однако она была слишком поглощена собой, чтобы обратить внимание на отрицательный жест подруги.
Мэгги провела ладонью по краю стола. Она приобрела эту типичную для жителей Лос-Анджелеса привычку прикасаться к предметам подушечками пальцев, чтобы не запачкать сверкающую поверхность длинных, тщательно ухоженных ногтей. Она вздохнула.
— Ты помнишь, как все было, когда мы только начинали? Мы обе так трусили и были... равными.
— Мэгги, нельзя думать...
— Теперь это не так, правда? — она бросила на Дайну проницательный взгляд. — Ты изменилась, черт возьми! Почему это должно было произойти?
— О, ради бога!
— Но реклама — не мое занятие! — завопила Мэгги. — Это одно сплошное унижение. Какое, черт возьми, она имеет отношение к искусству, к актерской работе! Я всего лишь манекен и только! — зажав большую серебряную зажигалку между ладоней, она то извлекала из нее маленький язычок пламени, то тушила его. — Мне до смерти надоело ждать, пока подвернется что-нибудь стоящее. Я схожу с ума!
— Ты ведь разговаривала с Виктором, — спокойно произнесла Дайна. — Что он говорит?
— Он говорит, что я должна набраться терпения, что он делает все от него зависящее, чтобы найти мне хоть какую-то работу. — Мэгги вскочила и принялась расхаживаться по комнате в поисках чего-то, словно чувствуя потребность избавиться от избытка энергии. — С меня довольно. Дайна. Я говорю совершенно серьезно. Мне нужен кто-то, кто действительно сделал бы что-нибудь для меня, — она вернулась на место, держа в руках маленький конверт из пергамина[8], и вывалила белый порошок на квадратное стеклышко.
Дайна молча наблюдала, как ее подруга поглощает очередную порцию кокаина. Шмыгавшая носом Мэгги повернулась к ней.
— По-твоему как мне следует поступить? Может быть, уволить Виктора?
— Виктор — хороший агент, — возразила Дайна. — Это не выход. Точно так же, как и та дрянь, которой ты забиваешь нос.
— Зато я чувствую себя так, словно покорила весь мир, — прошептала Мэгги. — Ты ведь знаешь. Поэтому, пожалуйста, не набрасывайся на меня за это в очередной раз. У меня просто нет другого выбора.
— Есть, — настаивала Дайна, — но ты не хочешь искать свой шанс. Ты изменилась, Мэгги. Прежде ты верила в свои силы, считала себя лучшей. Ты помнишь наши споры длиной в целую ночь о том, кто из нас лучшая — ты или я?
— Детские забавы, — ответила Мэгги. — На поверку мир оказался совсем другим, чем мы полагали, а? — Она пристально смотрела на Дайну из-под полуспущенных ресниц, и в ее взгляде читалась боль и обида. — Ты получила все, а я застряла посередине пути, ведущего в никуда. — Она наклонилась и отсыпала еще немного кокаина из конверта. — Так что не говори больше ни слова о наркотиках, ясно? Когда я под кайфом, то мне удается забыть, что я не больше чем разряженная группи[9], прицепившаяся к Крису...
— Зачем ты так говоришь, Мэгги. Крис любит тебя...
— Не болтай о том, чего не знаешь! — отрезала Мэгги. — Ты не знаешь ровным счетом ничего о моих отношениях с Крисом, понятно? — Трясясь от гнева, она просыпала кокаин на подол платья. — О, черт! Ты видишь, что я натворила из-за тебя? — Она начала плакать, пытаясь собрать порошок обратно в конверт. Однако большая его часть упала на ковер. — Проклятье! — Судорожным движением Мэгги отшвырнула конверт в противоположный конец комнаты.
— Будь умницей, воздержись от этой дряни, — мягко обратилась к ней Дайна. — Хоты бы на несколько дней.
— Я делаю это, потому что так хочется Крису, — ответила Мэгги слабым голосом. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони, усыпанной веснушками.
— Но ведь это не основание делать что-либо.
— Я не хочу потерять его. Дайна. Я умру, если он бросит меня. В любом случае, это мне понравится.
— Мэгги, ты не...
— Боже, какое я дерьмо. Ты — последняя, на ком мне следовало срывать свою злость.
Дайна притронулась к мягкому ворсу на рукаве платья подруги.
— Как насчет кофе?
Мэгги утерла остатки слез, улыбнулась и кивнула.
— Я мигом.
Через пару мгновений ее голос уже доносился из кухни.
— Я забыла сказать. Пользуйся ванной в нашей спальне. Та, которая в холле, сейчас ремонтируется.
Спальня, располагавшаяся в передней части дома, представляла собой довольно просторное помещение, полное света и воздуха. Из двух высоких окон открывался вид на океан. На покрашенных темно-синей светящейся краской стенах были развешены, заключенные в рамки из серебристого металла, афишы, рекламирующие конверты в «Филмор Ист» и «Филмор Вест» — двух самых известных рок-аренах в шестидесятых, ныне не существующих. Названия группы и фамилии музыкантов были написаны различными цветами: «Хартбитс» вместе с Би Би Кингом и Чаком Бер-ри — голубым и серебристым; «Крим» — бледно-желтым и темно-коричневым; Джимми Хендрикс — темно-красным и песочным; Джефферсон Эйрплейн — зеленым и светло-коричневым, при помощи красок и психоделического шрифта художник Рик Гриффин представлял каждого ведущего исполнителя или группу в почти средневековой манере, точно смелых и доблестных рыцарей с их разноцветными вымпелами и стягами, готовящихся к выходу на поединок. И так же как рыцари, подумала Дайна, они все исчезли так или иначе: группы распались, музыканты умерли или преобразились до неузнаваемости. Все, за исключением «Хартбитс», бывших на вершине уже семнадцать лет и по-прежнему не желавших сдаваться.
Она обошла сбоку огромную кровать, прикрытую стеганным полосатым одеялом, откинутом назад так, чтобы была видна его нижняя сторона, обшитая тканью кремового цвета, похожая на живот гигантской спящей ящерицы. На нем стоял переносной кассетный магнитофон с открытой крышкой, но кассеты в нем не было. Рядом валялись несколько книг: «Getting into the Death» Тома Диша в изжеванном переплете, «Берлинские рассказы» Кристофера Ишервуда, толстенная «Ветер в ивах» Кеннета Грэхэма с иллюстрациями Артура Раккэма и «Аутсайдер» Колина Уилсона в мягкой обложке с загнутыми уголками страниц.
