Стиг Ларссон - Девушка, которая играла с огнем
Нечувствительный к боли Рональд Нидерман, похожий на бронебойного робота, всю жизнь не любил темноту. Сколько он себя помнил, темнота всегда таила для него какую-то угрозу.
Он своими глазами видел живущие в темноте существа, и его постоянно подстерегал неописуемый ужас. И вот сейчас ужас обрел ясные очертания.
Девка, сидящая на полу, была покойницей. В этом не было никакого сомнения.
Он сам зарыл ее в могилу.
Следовательно, существо на полу было не живой девкой, а исчадием загробного мира, против которого бессильны человеческие руки и оружие.
Превращение из человека в мертвеца уже началось. Ее кожа стала чешуйчатой, как у ящерицы. Оскаленные зубы сделались острыми, как лезвие бритвы, чтобы вырывать ими клочья живого мяса. Изо рта высовывался и облизывал губы змеиный язык. На окровавленных пальцах отросли длинные, как клинки, заостренные когти. Он видел, как горели во тьме ее глаза. Он услышал ее глухое рычание и увидел, как она напрягла мускулы, чтобы броситься и разорвать ему глотку.
Он вдруг ясно и отчетливо увидел, что у нее сзади хвост, который извивается и яростно колотит по полу.
И тут она подняла пистолет и выстрелила. Пуля пролетела так близко от уха Нидермана, что он услышал свист поднятого ею ветра. Он увидел, как у нее изо рта вырвался ему навстречу язык пламени.
Это было уже слишком!
У него отшибло все мысли.
Он повернулся и помчался прочь что было духу. Она сделала еще один выстрел, на этот раз совсем мимо цели, но после этого выстрела у него словно выросли крылья. Будто лось, он одним прыжком перемахнул через забор и исчез во тьме в направлении проезжей дороги. Он несся, подгоняемый безотчетным страхом.
Лисбет изумленно смотрела ему вслед, пока он не исчез из глаз.
Она дотащилась до двери и выглянула в темноту, но его и след простыл. Залаченко наконец перестал орать, он лежал на полу и только постанывал. Она открыла пистолет и увидела, что в нем остался только один патрон. Она подумала, прострелить ему башку или нет, но потом напомнила себе, что в темноте где-то еще бегает Нидерман, так что последний патрон лучше было на всякий случай приберечь. Если он нападет на нее, против него, вероятно, будет мало одного патрона двадцать второго калибра. Но и это все-таки лучше, чем ничего.
*Она с трудом встала, хромая, вышла из сарая и закрыла за собой дверь. Целых пять минут ей понадобилось, чтобы поставить на место засов. Шатаясь, она пересекла двор, зашла в дом и нашла телефон, который стоял в кухне. Она набрала номер, которым не пользовалась вот уже два года. Его не было дома. Заговорил автоответчик.
– Здравствуйте! Это Микаэль Блумквист. Сейчас я не могу вам ответить. Оставьте ваше имя и номер телефона. Я позвоню вам, как только смогу.
Пи-и-и...
– Микаэль! – начала она и поняла, что говорит так, точно во рту у нее каша. Она прокашлялась. – Микаэль, это Саландер.
Дальше она не знала, что говорить, и медленно положила трубку.
«ЗИГ-Зауэр» Нидермана лежал на кухонном столе в разобранном виде, приготовленный к чистке, рядом виднелся «ванад» Сонни Ниеминена. Она бросила браунинг на пол, подковыляла к столу и взяла «ванад», собираясь проверить магазин. Там же она нашла свой мини-компьютер и засунула его себе в карман. Затем она проковыляла к мойке и налила полную чашку ледяной воды. Выпив четыре чашки, она подняла глаза и неожиданно увидела в старом зеркале для бритья свое собственное лицо. С перепуга она чуть было не выстрелила в отражение.
То, что она там увидела, скорее напоминало звериную морду, чем человеческое лицо. Она увидела сумасшедшую с искаженным лицом и раскрытым ртом. Кожу покрывала короста из затвердевшей глины, смешанной с кровью. Теперь она поняла, отчего убежал Рональд Нидерман.
Она подошла к зеркалу поближе и тут вдруг заметила, что волочит левую ногу. В бедре она ощущала резкую боль – там, куда попала первая пуля Залаченко. Вторая угодила в плечо, парализовав левую руку, и там тоже болело.
Однако сильнее всего болела голова, от этой боли она шаталась на ходу. Медленно подняв правую руку, она провела пальцами по затылку и нащупала огромную дыру входного отверстия.
Потрогав пальцем дырку в черепе, она вдруг с ужасом поняла, что прикоснулась к собственному мозгу и ее рана настолько серьезна, что она находится на краю смерти. Скорее всего, ей уже давно бы полагалось умереть. Единственное, чего она не могла понять, это как она до сих пор еще держится на ногах.
Внезапно ее одолела смертельная усталость. Не понимая, что с ней происходит – накатывает ли на нее обморок или сон, – она дотащилась до кухонного диванчика, осторожно опустилась на него и легла головой (здоровой стороной) на подушку.
Ей необходимо было прилечь, чтобы собраться с силами, хотя она сама понимала, что спать нельзя, пока на улице бродит Нидерман. Рано или поздно он сюда вернется. Рано или поздно Залаченко выберется из сарая и притащится в дом, но у нее больше не было сил стоять на ногах. Ее зазнобило. Она сняла пистолет с предохранителя.
*Рональд Нидерман в нерешительности остановился на дороге между Соллебрунном и Носсебру. Он был один. Кругом царила тьма. К нему вернулась способность соображать, и ему было стыдно вспоминать о своем бегстве. Он не мог понять, как это случилось, но пришел к логическому заключению, что, по-видимому, ей удалось выжить и каким-то образом откопаться из могилы.
Залаченко требовалась его помощь. Следовательно, он должен вернуться в усадьбу и свернуть ей шею.
В то же время у Рональда Нидермана было такое чувство, что все уже кончено. Это чувство появилось у него давно. После первого же разговора с Бьюрманом все, что бы они ни делали, постоянно шло не так. Залаченко словно подменили, как только он услышал имя Лисбет Саландер. С этого момента он отбросил все принципы осторожности и умеренности, которые проповедовал в течение долгих лет.
Нидерман не мог решить, что делать.
Залаченко нужна медицинская помощь.
Если только она не успела его убить.
В связи с этим перед ним вставали вопросы.
Он кусал губы.
Много лет они с отцом были партнерами. Это были очень успешные годы. За это время он скопил довольно много денег и, кроме того, знал, где Залаченко прячет свое состояние. Он обладал необходимыми средствами и навыками для того, чтобы продолжить дело. Поэтому самым разумным было бы уйти отсюда, не оглядываясь. Одну вещь Залаченко надежно вбил ему в голову: если ситуация стала неразрешимой, уходи без лишних сантиментов. Это основа выживания – ради проигранного дела не стоит даже пальцем шевельнуть!
В ней не было ничего сверхъестественного. Но ее присутствие было тем, что называется bad news.92 Она приходилась ему сводной сестрой.
И он явно ее недооценивал.
Рональда Нидермана раздирали два желания. Одна его часть хотела вернуться назад и свернуть ей шею. Другая часть хотела бежать дальше, пока темно.
Паспорт и бумажник лежали у него в заднем кармане. Ему незачем возвращаться. В усадьбе не осталось ничего нужного.
Разве что машина.
Он все еще стоял, раздираемый сомнениями, когда из-за пригорка вынырнули огни автомобильных фар. Он повернул голову. Возможно, он сумеет раздобыть себе транспорт другим способом. Все, что ему нужно, – это машина, на которой он сможет добраться до Гётеборга.
*Впервые в жизни – по крайней мере с тех пор, как она вышла из младенческого возраста, – Лисбет Саландер оказалась не в состоянии самостоятельно справиться с ситуацией. За свою жизнь ей не раз приходилось участвовать в драках, переносить побои, становиться по воле государства объектом принудительной госпитализации и терпеть насилие со стороны частных лиц. Ей, кажется, выпало на долю больше издевательств морального и физического характера, чем может вынести обыкновенный человек.
Но в ответ она всегда могла взбунтоваться. Она отказалась отвечать на вопросы Телеборьяна, а когда подвергалась какой-то форме физического насилия, могла вырваться и спрятаться в одиночестве.
Перелом переносицы можно было пережить.
Но жить с дыркой в черепе было невозможно.
На этот раз она не могла уползти домой в свою кровать, укрыться с головой одеялом и проспать два дня, а потом встать и вернуться к обычной жизни так, словно ничего не случилось.
Сейчас она пострадала так серьезно, что сама себе ничем не могла помочь. Ее одолела такая усталость, что тело перестало повиноваться.
«Нужно немного поспать», – подумала она. И вдруг с непреложной уверенностью осознала, что если она даст себе волю и закроет глаза, то, вероятнее всего, никогда уже больше их не откроет. Проанализировав этот вывод, она затем поняла, что ей уже все равно. Эта мысль показалась даже приятной. Дать себе отдых. И чтобы не нужно было просыпаться.
