Джастин Кронин - Перерождение

«Мало того что немой, так еще и пришибленный!»

Тео внезапно проснулся, из сетей сна попав в холодную реальность камеры. На лбу проступил вонючий пот — пот кошмара, который Тео уже не помнил. От сна осталось лишь мерзкое чувство, темным пятном растекавшееся по сознанию.

Он встал и шаркая подошел к дыре. Сейчас нужно прицелиться и слушать, как плещется моча. Он ждал этот звук, как ждут приезда старого друга. Он ждал того, что случится дальше. Ждал, что кто-нибудь скажет хоть слово, что объяснит, чего от него хотят и почему его не убили. Все эти беспросветно-мучительные дни он ждал боли: вот-вот в камеру ворвутся люди и сделают больно.

Некто в сапогах появлялся и исчезал — обшарпанные носы Тео разглядел в щели под дверью. Неизвестный приносил еду, забирал грязную посуду, но не говорил ни слова. Близкий к отчаянию, Тео снова и снова колотил в холодную бездушную дверь. «Что вам нужно от меня, что?» Все его мольбы разбивались о тишину.

Как долго его держат в камере, Тео не знал. В грязное оконце не посмотришь: оно слишком высоко. Днем в нем белела полоска неба, ночью сияли звезды. Последними в памяти отложились падающие с потолка вирусоносители — недаром же их пикировщиками называют! Потом все перевернулось. Тео смутно помнил, как удалялось бледное лицо Питера, как его звали по имени, как хрустела шея, когда пикировщики швыряли его в сторону крыши. Он помнил ласковый поцелуй солнца, объятия ветра и летящую вниз винтовку. Винтовка словно дразнила — падала медленно, выделывая безумные сальто.

А дальше — ничего. Дальше в памяти начиналось темное пятно, дыра с рваными краями, словно от выдранного зуба.

Сидя на нарах, Тео услышал шаги. Под дверью появилась щель, и в нее по полу протолкнули тарелку с водянистым супом. Изо дня в день кормили тем же. Иногда в супе плавал кусочек мяса или мозговая косточка. Сначала Тео решил не есть, дабы спровоцировать неизвестных тюремщиков на какие-то действия, но уже через день голод стал невыносим.

— Как самочувствие?

— Отвали! — с трудом ворочая языком, буркнул Тео.

Раздался сухой смешок, и сапоги заскрипели по каменному полу.

— Вот это я понимаю, настрой так настрой! Ай да Тео! — Молодой голос или старый, Тео понять не мог, но, услышав свое имя, почувствовал, как по спине бежит змейка страха. Лучше не реагировать…

— Надеюсь, тебе удобно?

— Откуда вам известно, кто я такой?

— Неужели не помнишь? Похоже, нет. Ты сам мне сказал. Ну, когда попал сюда. Мы с тобой славно поболтали!

Тео отчаянно напрягал память, но в ней было пусто и черным-черно. Может, и голоса на самом деле нет? Может, ему мерещатся и этот странный, называющий его по имени голос, и обутый в сапоги некто? В таком месте подобное рано или поздно случается. Рассудок творит то, что хочет.

— Не желаешь разговаривать? Ничего страшного.

— Делайте то, что решили! К чему медлить?

— Ну, мы уже сделали и делаем в этот самый момент. Оглянись по сторонам, Тео. Что ты видишь?

Тео машинально обвел взглядом камеру: нары, дыра в полу, грязное оконце. На стенах пестрели надписи, точнее, выцарапанные на камне каракули, которые он рассматривал часами. Не слова и не рисунки — сплошная бессмыслица, хотя над дырой на уровне глаз нацарапали целое предложение: «Здесь был Рубен».

— Кто такой Рубен?

— Рубен? Я не знаю никакого Рубена!

— Хорош прикидываться!

— Ах, Ру-бен! — За дверью снова захихикали. Тео правую руку отдал бы за то, чтобы как следует вмазать этому смешливому хлыщу. — Забудь его, Тео! С Ру-беном ничего не вышло. Сейчас Ру-бена можно назвать далеким прошлым! Ну, скажи, как ты спишь? — после небольшой паузы попросил обутый в сапоги.

— Что?

— Ты меня слышал. Как тебе толстуха?

У Тео дыхание перехватило.

— Что вы сказали?

— Ну же, Тео, не валяй дурака! Мы все через это прошли. Я говорю о толстухе, которая тебе снится.

Память взорвалась, как гнилое яблоко. Сны… Толстуха на кухне… Обутый в сапоги знает, что ему снится!

— Честно говоря, мне самому она никогда не нравилась. Целыми днями бла-бла-бла! А запах… Вонища!

Тео сглотнул, пытаясь навести порядок в мыслях. Стены камеры будто смыкались и давили на него. В полном отчаянии он стиснул голову руками и выжал из себя:

— Никакой толстухи я не знаю.

— Конечно-конечно! Прекрасно понимаю тебя, Тео. Мы все через это прошли, ты не одинок! Позволь спросить кое-что еще… — Голос превратился в заговорщицкий шепот. — Ты уже зарезал ее? Ну, тем большим ножом? Дошел до этой части?

Накатила тошнота, и воздух застрял в груди. Нож, нож, нож…

— Ясно, еще не зарезал. Не волнуйся, успеешь! Всему свое время. Уверяю, потом станет гораздо легче. Это, можно сказать, поворотный момент.

Тео поднял голову. Щель под дверью еще не закрыли, и в ней виднелся носок сапога, сношенного чуть ли не до белизны.

— Эй, ты меня слушаешь?

Тео пристально смотрел на сапог: у него возникла идея. Он беззвучно встал, прокрался к двери, аккуратно обогнув миску с супом, и сел на корточки.

— Понимаешь, о чем я? Об облегчении! О невероятном облегчении!

Молниеносный выпад — Тео бросился на сапог, словно кошка на мышь. Слишком поздно — рука схватила пустоту, а потом ее обожгла адская боль: на запястье наступило что-то тяжелое. Каблук сапога! Он мял, давил руку, втирал кости в пол. Тео прижался щекой к холодной стальной двери.

— Мать твою!

— Что, больно?

Перед глазами замелькали блестящие точки. Тео попробовал отдернуть руку, но ладонь, как бабочку, пригвоздили к полу. С другой стороны, боль означала нечто важное: и голос, и его обутый в сапоги обладатель — настоящие.

— Катись… Катись к черту!

Каблук снова надавил на запястье, и Тео взвизгнул от боли.

— Вот так-то лучше, Тео! К черту — это значит в ад? А где ты, по-твоему, находишься? Ад — твой новый адрес, дружище!

— Я… Я тебе не друг!

— Пока, вероятно, нет. Но это временно. Рано или поздно мы подружимся.

Каблук резко перестал мять запястье. «Какое счастье, когда боли нет!» — подумал измученный Тео, отдернул руку и скрючился у стены.

— Хочешь, верь, хочешь, нет, но я далеко не самое страшное! — заявил обутый в сапоги. — Сладких снов, Тео! — Щель под дверью с грохотом закрыли заслонкой.

Часть 8

ГАВАНЬ

Не бойся: этот остров полон шумовИ звуков, нежных, радостных, невнятныхПорой. Сотни громких инструментовДоносятся до слуха. То вдруг голос,И сам он меня от сна пробудит,Опять навеет сон.

Сколько часов они ехали? На жестком металлическом полу кузова не уснешь. Майклу казалось, стоит закрыть глаза, как грузовик налетает на кочку или резко сворачивает, безбожно сотрясая внутренности.

Майкл поднял голову: за единственным окном крытого кузова — квадратиком армированного стекла в верхней части дверцы — занималась заря. Во рту пересохло, тело ныло, словно его целую ночь били молотком. Майкл прижался спиной к трясущейся стенке и протер глаза. Рядом в неудобных позах застыли друзья: кто сидел, кто лежал, обняв рюкзак. В отеле «Милагро» пострадали все, но Алиша — больше остальных. Девушка сидела у стены и смотрела вроде бы на Майкла, а на самом деле в никуда. Лицо бледное, глаза пустые, измученные… Ночью Маусами, как могла, обработала и перевязала вспоротое бедро Алиши, но Майкл видел: рана серьезная. По-настоящему спала лишь Эми — свернулась на полу калачиком, подтянув колени к груди. Темные волосы веером рассыпались по щекам и колыхались в такт движению грузовика.

Тут Майкл вспомнил главное: Сару забрали пикировщики!

Услужливая память воскресила события минувшей ночи: он стремглав бежал на кухню — на дебаркадер — на улицу, а там… Пикировщики были повсюду, улица буквально кишела ими! Тут, откуда ни возьмись, появился мечущий струи пламени грузовик с огромным плугом. «Залезай! Залезай!» — крикнула ему сидевшая у огнемета женщина. Хорошо, что крикнула, ведь в ту минуту Майкла парализовало от страха. «Скорее, Майкл! — звал Холлис и все остальные, а он и шевельнуться не мог, словно забыл как. До грузовика оставалось ярдов десять, однако в состоянии ступора они равняются тысяче. Майкл заставил себя повернуться, но какой-то пикировщик пригвоздил его взглядом. Тварь чуть наклонила голову — у них так смешно получается! — и время превратилось в тягучий сироп. «Черт подери! Черт подери! Черт подери!» — повторял голос в голове Майкла. Женщина выстрелила в пикировщика из огнемета, моментально окутав жидким пламенем. Он зашипел, как мясо на сковородке, Майкл даже хруст слышал! Потом Эми схватила его за руку — откуда у тощей девчонки столько сил? — и запихнула в кузов.