Вы меня не знаете - Имран Махмуд
– У тебя один шанс, чтобы меня впечатлить, – говорит она и сверкает на меня своими серыми глазами.
Я это расценил как команду начинать чесать языком и следующие четыре часа этим и занимался. До сих пор не знаю, что я ей наговорил, но что-то, видимо, сработало, потому что с того вечера она, судя по всему, стала моей девушкой.
Перерыв: 10:55
7
11:05
Когда мама и Блесс с ней познакомились, они сразу ее полюбили. И Кира их тоже. Иногда с тобой ни с того ни с сего случается что-то хорошее. Она стала таким хорошим для нас всех. Не поймите неправильно, она ни разу не ангел. Иногда она впадала в мрачное состояние, которое могло длиться неделями. Она могла сорваться из-за мелочи и беситься так, будто наступил Судный день, а она – твой судья. Но если отбросить все это, отбросить красивый фасад и раскосые глаза, то в душе она хорошая. Когда она приходила к нам, она всегда готовила что-нибудь для мамы с Блесс и немного прибиралась перед уходом. И хотя Блесс практически все время молчала, присутствие Киры действовало на нее хорошо, и иногда даже казалось, что вот-вот к нам вернется прежняя Блесс.
За те семь лет, что мы встречаемся, Блесс и Кира стали почти как сестры. Блесс нравилось проводить с ней время. Ей нравилось Кирино спокойствие. Иногда они сидели вместе, Ки читала ей книги, а Блесс просто была собой. Она умеет просто «быть», ну вы поняли. И иногда казалось, что им и слова не нужны, чтобы разговаривать. А что касается нас с Кирой, я себе представлял, что мы типа Ромео и Джульетта, ну или Ромео и другая девчонка, которая как Джульетта, но иногда ведет себя как сучка и может тебе вломить, если захочет, особенно если ты называешь ее сучкой, но я так делал очень редко. Но если серьезно, мы правда были близки.
Это странно, но мы сразу сошлись. Мы не слишком похожи. Вообще-то, можно сказать, что мы как мел и сыр-косичка. Мне тогда было шестнадцать, и я бросил школу. Она поступила в колледж. Когда мне исполнилось восемнадцать, я занялся всей этой покупкой-продажей машин. Она сдала выпускные экзамены и пошла в Открытый университет. Я люблю тачки. Она любит книги. А я тогда книги терпеть не мог. Можно даже сказать, что мы на все смотрели по-разному.
Вы сейчас примерно поймете, что она за человек. Года полтора назад она еще жила у себя вместе со своими книгами, частенько приходила ночевать к нам, но все равно в основном это я оставался у нее. Ей в нашей квартире было не особо комфортно, если вы понимаете, но я всегда говорил: «Почему это я всегда остаюсь у тебя, а ты у нас оставаться не хочешь?» – так что время от времени она оставалась. Короче, один раз днем в субботу она приходит и начинает заваривать чай. Я играю в PS3, она подходит, садится рядом со своей кружкой. Через минут пятнадцать я начинаю понимать намек, что игру надо заканчивать. Я такой: «Дай я пройду этот уровень и сохранюсь», но ей вроде как все равно. Сидит и сидит.
Я выхожу из игры, и тут она говорит:
– Ты ведь знаешь того мальчишку, младшего брата такого-то?
Я такой:
– Знаю, ага.
– Он только что вскрыл твою машину.
– Че?
– Ту, красную. С откидным верхом.
– Ты что несешь? Он вскрыл мою Z3?
Я вскакиваю и ищу ключи.
– Не знаю. Красную.
– Ты, что ли, сама видела?
– Да.
– И че ты сразу не сказала?
– Вот сейчас говорю.
– Твою мать, Кира! И ты его не остановила? Полицию вызвала?
– Нет! С чего мне вызывать полицию?
– Ки, он только что влез в мою тачку, а ты ничего не сделала? Да ты че вообще?
Я несусь к машине. Стекло, блин, разбито, бардачок обчищен, он даже мелочь из пепельницы забрал. Но главное – стекло. Разбитое, сука, стекло. Вы, может, думаете, что я слишком бурно отреагировал, но стекла в машине почти нереально заменить как надо. Они уже никогда не будут как заводские. Уплотнитель не поставишь, как было, и каждое утро эти уродские стекла будут запотевать. А эти сраные кусочки стекла ты будешь находить по всему салону еще лет десять. Сука. Извините, я как об этом подумаю, сразу завожусь.
Кира идет за мной на улицу, я все еще психую и ору на нее. Чем она, блин, думала, ну скажите?
– Ты куда? – спрашивает она, видя, что я сажусь в машину.
– Я его прибью, – говорю.
– Никуда ты не поедешь, – говорит она, садится в машину и оставляет свою дверь открытой, так что я не могу тронуться. Я смотрю на нее.
– Назови, блин, хоть одну причину его не прибить.
– Ты не знаешь, что у него в жизни творится, – говорит она. – Может, у него тысяча причин вскрыть твою машину.
– Ки, да мне похер! – ору я. – Пацан должен за это ответить так или иначе.
– Если поедешь, считай, что мы расстались.
– Чего? Что ты мелешь? Тебе-то что до этого говнюка?
– Ты хоть знаешь его? – спрашивает она. – Может, ему есть нечего. Может, он на наркоте. Да может быть все что угодно.
– Какая, на хрен, разница?
– А такая, что никто не творит херню без причины, – говорит она и выходит из машины.
После этого я не разговаривал с ней неделю, но и разбираться с тем пацаном не поехал. Я так и не понял, с чего она так его защищала, она ведь даже его не знала. Но больше это обсуждать она не захотела. Сказала только: «Еще неизвестно, что бы ты сделал на его месте». Ей этого было достаточно. Я ей не сказал, но, кажется, позже я понял, в чем тут дело. Думаю, дело в ее брате, Спуксе. Он мотал длинный срок за наркоту, и она смотрела на это так, как могла на такое смотреть только семья. Он оказался не в то время не в том месте. Она считала, что тот пацан как Спукс. Жертва обстоятельств. Я так ни хрена не считаю. Нельзя проскочить тюрьму и попасть прямо на «Вперед»[4]. Если совершаешь преступление и попадаешься, ты за это платишь. Вот так вот просто.
Но ради нее я забил на это дело. Хотя, по правде, мне не хотелось, и ее аргументы меня не убедили. Как по
