Охотник - Френч Тана
Не нравится Лене чувствовать, что она теперь имеет касательство не к кому иному, а к Джонни Редди. Хочется ей только одного: наблюдать, как вся округа встанет на уши вокруг Джонни, пока он не выметется отсюда, а по пятам за ним коллекторы или кого он там взбесил, — а затем вновь выкинут его из головы. Но есть Кел не в своей тарелке — и Трей, поневоле в самой гуще всего этого.
Собаки ускакали вперед к дому, стравливая первый всплеск энергии нового дня. Лена подзывает их свистом и поворачивает к деревне.
У приземистых разномастных домиков Арднакелти, каких всего два недлинных ряда, окна нараспашку, чтоб ловить ветерки, — те окна были заперты не одно десятилетие, а теперь, этим летом, отперты. Все, у кого есть такой выбор, на улице. Три старика, устроившись на изгороди возле грота Девы Марии[12], кивают Лене, протягивают руки ее собакам. Барти, хозяин «Шона Ога», вдохновившись сухой погодой, решил хоть что-то поделать со стенами, каким слой краски не мешал бы лет пять как уж точно: завербовал парочку пацанов Анджелы Магуайр, те свисают с лестниц под опасными углами, вооружены ведрами с краской яростного синего оттенка, из радиоприемника прет на полной громкости «Фонтэн Ди-си»[13]. Три девочки-подростка подпирают стенку лавки, едят картофельную стружку, подставив лица солнцу, и треплются наперебой, сплошь гривы и ноги, чисто полудикие жеребята.
С детских своих лет Лена помнит эту лавку сумрачной и вечно не очень опрятной, заваленной убогим скарбом, какой толком никому не нужен, но его все равно покупаешь, потому что миссис Дугган свой порядок закупок ради таких, как ты, менять не собиралась. Норин, приняв лавку, пометила территорию, вусмерть ее отдраив и заново обустроив так, что теперь даже самое тесное место в ней вмещает втрое больше всячины, в том числе все, что тебе может понадобиться, а также уйму такого, что тебе и впрямь захочется. Лена открывает дверь, колокольчик выдает краткий решительный «динь».
Норин на коленках в углу лавки, задом кверху, переставляет консервы.
— Ах ты ж паршивка-гуляка, — говорит она, с первого взгляда замечая на Лене вчерашнюю одежду. Говорит без неодобрения. Норин, намеренно познакомив Кела и Лену, ставит их отношения целиком себе в заслугу.
— Так и есть, — соглашается Лена. — Тебе помочь?
— Тут места нету. Можешь навести порядок в сластях. — Норин показывает головой на прилавок. — Бобби Фини за шоколадом заходил. Матерь Божья, этот парень чисто как ребенок, пришел карманные деньги потратить: все надо в лавке перетрогать, убедиться, что берет лучшее. После него все вверх дном.
Лена отправляется к прилавку и берется подравнивать шоколадные плитки и кульки со сластями.
— И что в итоге взял?
— Пакетик «Молтизеров» и один леденец-шипучку. Понимаешь, да? Сладости ребячьи. Взрослые мужики берут «Сникерс» ну или там «Марс».
— Видишь, правильно я сделала, что дала ему от ворот поворот, — замечает Лена. До Кела Норин казалось, что Лене стоит как вариант рассмотреть Бобби — пусть даже и только ради того, чтобы ферма не пропала зазря, а досталась по наследству двоюродной родне Бобби из Оффали. — Я бы остаток дней своих смотрела, как этот парень сосет леденцы-шипучки.
— Ой, да в Бобби-то дурного ничего, — тут же отзывается Норин. Она по-прежнему решительно намерена применить Бобби к делу, главное женщину подходящую найти. — Он просто сам не свой из-за того, что Джонни Редди вернулся, вот и все. Знаешь же, какой он, Бобби, — как что поменяется, так он сам не свой. — Норин бросает на Лену взгляд через плечо. У них с Леной внешне общего нет ничего: Норин коренастая, шустрая, с крутой завивкой и проницательными карими глазами. — Джонни уже видала?
— Видала. Догулял до меня хвост распушить. — Лена кладет «Молтизеры» поближе к краю и в самую середку, чтоб Бобби нашел их, не испортив Норин день.
— Не смей только вестись на Джоннину чушь, — говорит Норин, наставляя на Лену банку с фасолью. — У тебя с Келом Хупером все на мази. Он не глядя десяти таких, как Джонни, стоит.
— А то я не знаю. Кел что надо, но вот платочек-то с плеча Кейт Уинслет не добыл.
Норин испускает презрительное «пффт».
— Ты платок тот видала? Шифона клок, им и ляльку-то для тепла не обмотать. В этом весь Джонни: что б ни добыл, все на глаз милое, а проку никакого. И что он тебе сказал?
Лена пожимает плечами.
— Состояния в Лондоне не сколотил, а по полям соскучился. Вот до чего успел договориться, пока я его не погнала.
Норин фыркает и взгромождает банку фасоли на верх стопки.
— По полям. Блядство какое. Туристский треп. Соскучился он, чтоб его обстирывали да кормили, вот что.
— Считаешь, Кейт Уинслет жаркое не управится сготовить?
— Я скажу, управится, что уж там, но еще скажу, что ей соображенья хватит готовить не для таких, как Джонни Редди. Нет, этому парню навешали по заду, вот что с ним сталось. Ты видала, какие на нем патлы? Этот парнишка так себя запустил бы, если б какая бедняжечка присохла к нему как банный лист? Будь он бобыль, полированный ходил бы на охоту. Говорю тебе, была у него девонька, да сообразила, чего он стоит, вот и выкинула его на обочину, а он и поворотился домой, лишь бы самому за собой не присматривать.
Лена подравнивает батончики «Твикс» и обдумывает слова Норин. Под таким углом она это все не рассматривала. Выглядит и достоверно, и обнадеживающе.
— И Шиле лучше б не привыкать к нему в доме, — добавляет Норин. — Если он уболтает подруженьку слева принять его обратно, тут-то и поминай его как звали.
— Подруженька слева его обратно не примет, — говорит Лена. — Джонни из тех, кто с глаз долой — из сердца вон. Домой-то возвращается с большим шумом, но когда уехал, о нем и думать забыли. Я о нем ни слова не слыхала за все четыре года. Никто не сказал, что чей-нибудь племянник на него в пабе наткнулся или брат чей-нибудь с ним на стройке вместе работал. Чем он занимался, ума не приложу.
Норин тут же принимает вызов.
— Ой, да я слыхала то-се. Год-два назад Анни О’Риордан, ну ты знаешь ее, которая поближе к Лиснакарраху? У ней двоюродный видел его в пабе с какой-то девчоночкой в черных кожаных штанах в обтяжку, смеялась до упаду от его шуток. Смекаешь, о чем я? Этот малый и субботу с воскресеньем не отсидит, чтоб женщина за ним не присматривала и не рассказывала ему без передыху, какой он весь из себя потрясный.
— Похоже на Джонни, все так, — говорит Лена. Шила когда-то считала, что Джонни весь из себя потрясный. Лена сомневается, что Шила до сих пор считает так же.
— А еще помнишь Бернадетт Мадиган, с которой мы в хоре вместе пели? У нее крохотная антикварная лавка в Лондоне теперь, и кто, как не Джонни, пытался загнать ей ожерелье, которое, он говорил, брильянтовое, а к нему в придачу слезливую байку про то, что жена от него сбежала и бросила его с тремя голодающими дитятками. Он ее не узнал — Бернадетт жуть как весу набрала, господь ее храни, — зато уж она его узнала. Сказала ему, чтоб засунул себе свои липовые брильянты куда поглубже.
— Она с ним кувыркалась, в школе-то? — спрашивает Лена.
— Это ее дело, не мое, — чопорно говорит Норин. — Но, я б сказала, да.
Вспышка успокоенности у Лены в уме гаснет. Прямо-таки жуликом Джонни не был никогда, однако поди разбери, по стечению ли обстоятельств оно так. Если он эту границу перешел, кто знает, как далеко его унесло и что он на хвосте притащил.
— Когда она его видела? — спрашивает Лена.
— Перед Рождеством. Идиётина, блин, — Джонни, в смысле, не Бернадетт. Она сказала, что даже слепой увидел бы, что никакие там не брильянты.
— Ты мне не рассказывала.
— Я слышу куда больше, чем говорю, — сообщает Норин с достоинством. — Тебе кажется, будто я главная на все графство сплетница, но я, когда хочу, рот держу на замке. Ничего никому не говорила про Джоннины дела, потому что знала, что вы с Келом из кожи вон лезете, чтобы ребенка его блюсти как следует, и потому не хотела баламутить ничего, ославляя эту семейку хуже, чем оно уже и так есть. Вот.
