Охотник - Френч Тана
— Ни один из них мне никакой лазейки не оставил. Все знают, что папаша мой был шалопут, а до него и его папаша, а больше никто ничего и знать не желает. Я б тут сто разных дел себе нашел в округе, но большое везенье, если удавалось хоть день говно лопатой покидать. Фабричную работу я бы взял, с какой и во сне справлюсь, но не успевал я рта открыть, а мне уже от ворот поворот, а работа достается какому-нибудь, блин, идиёту, кто шнурки себе едва завязывает, зато папаша его бухал с управляющим. И без толку было соваться хоть в Голуэй, хоть в Дублин. Слишком маленькая она, эта клятая страна. Вечно кто-нибудь да знает кого-то, чья мамка из Арднакелти, и все мои возможности раз — и нету. — Щелкает пальцами.
Трей узнаёт темную ноту у него в голосе. Раньше она означала, что он шваркнет дверью и вернется домой пьяным — или не вернется вообще. Теперь эта нота тише, всего лишь эхо, но мышцы на икрах у Трей все равно подергиваются — готовы к бегу, если понадобится.
— Это человека точит. Точит, пока он сам себя из виду не теряет. Я становился злым, вымещал это на мамке твоей — у меня отродясь жестокой жилки не водилось, но я с ней был жестокий те последние пару лет. Она такого не заслужила. Останься я, был бы и того хуже. Лондон — самое близкое, куда я мог податься и все ж иметь какие-то возможности чего-то добиться.
Смотрит на нее. Лицо у него в тех же напряженных линиях, какие ей памятны еще с тех ночей, но и они теперь побледнее.
— Ты ж понимаешь, что я правду говорю, верно?
— Ну, — отвечает Трей, лишь бы он оставил эту тему. Ей насрать, почему отец уехал. С тех пор как он уехал, главой семьи был Брендан. Он считал, что это его задача — заботиться о них всех. Если б отец остался, Брендан, может, все еще был тут.
— Не держи на меня зла за это, если можешь. Я старался как мог.
— У нас все было шик, — говорит Трей.
— Было, конечно, — с готовностью соглашается Джонни. — Мамка твоя говорит, ты ей здорово помогала. Мы тобой гордимся, оба-два.
Трей не отзывается.
— Тяжко было тебе небось, — участливо произносит отец, переключая тон. Трей чует, как он ходит кругами, выискивает подходы. — Наверняка — а еще и Брендан уехал вдобавок. Вы двое люто близкие были друг дружке.
Трей отзывается, держа голос ровным:
— Ну.
Брендан был на шесть лет старше ее. До Кела и Лены только он вроде как думал о Трей по собственному желанию, а не потому что должен, и всегда умел ее рассмешить. За полгода до того, как Трей познакомилась с Келом, Брендан в один прекрасный день вышел из дома и не вернулся. Трей не думает о том полугодии, но оно залегает в ней, как кольцо пожара в древесном стволе.
— Мамка твоя говорит, он подался меня искать. Он так тебе и сказал?
— Он мне ничего не говорил, — произносит Трей. — Я слыхала, он, может, в Шотландии. — Это правда.
— Так или иначе, он меня не нашел, — говорит отец, качая головой. — Ни за что б не подумал, что он так близко к сердцу примет этот мой отъезд. Ты хоть какие-то вести от него получала?
Ветер беспокойно перебирает пальцами деревья у них за спиной. Трей отвечает:
— Не-а.
— Отзовется, — уверенно говорит отец. — Будь спокойна. Он там гуляет, только и всего. — Ухмыляется, глядит вдаль, на склоны в темном вереске. — И молится, чтоб гулять, да не нагуливать.
Брендан похоронен где-то в этих горах, Трей не знает, где именно. Бывая там, она все высматривает знаки — прямоугольник рытой земли, пятно, где поросль не успела отрасти, обрывок ткани, вытащенный на поверхность непогодой, — но гор куда больше, чем она в силах осмотреть за всю жизнь. В городке есть люди, которым известно, где Брендан, потому что они же его туда и положили. Кто они, эти люди, Трей не знает. Она высматривает знаки и у людей на лицах, но не предполагает, что найдет. Скрытничать люди в Арднакелти умеют.
Она дала Келу слово, что никому ничего не скажет и ничего не станет предпринимать. Трей, понимая, что мало что еще у нее есть, слово свое ценит страх как высоко.
— Я вернулся, — подчеркивает Джонни. — Видишь? И Брендан так же поступит.
Трей спрашивает:
— Собираешься остаться?
Вопрос простой — она хочет знать, с чем имеет дело, — но отец усматривает в этом мольбу.
— Ай милая, — говорит он, оделяя Трей нежным взглядом и улыбкой. — Конечно. Никуда не пойду. Папка теперь дома.
Трей кивает. Несолоно хлебавши. Ясно, что он верит в сказанное, но так у него всегда, таково одно из его дарований — каждое слово из собственных уст воспринимает как евангельское. Трей успела забыть, как это — разговаривать с ним, сплошь туман и муть.
Джонни подается чуть ближе, улыбка ширится.
— Незачем мне куда-то деваться, ну, — сообщает он доверительно. — Хочешь, скажу кое-что?
Трей пожимает плечами.
— У меня есть задумка одна, — говорит Джонни. — Когда она у меня сбудется, только и денемся мы, что в славный новый дом с большой спальней на каждого. И в дырявых джинсах ты гулять тоже не будешь.
Ждет ее вопроса. Трей его не задает, и тогда Джонни заново пристраивает руки на воротах поудобнее, готовится выложить свою байку в любом случае.
— Познакомился я с чуваком, — говорит он, — там, в Лондоне. Сидел в одном ирландском пабе, с приятелями взяли по пинте, тихо-мирно, и тут подрулил этот парень. Англичанин. Задумался я было, чтó он в таком месте делает, паб-то чуток лихой, а сам он из таких, какие бренди пьют в пафосных гостиницах. Пальто на нем да ботинки — сразу видать, что они стоят больше, чем я в месяц на руках имею. Сказал, что расспрашивает насчет кого-нибудь из Арднакелти, и его отправили ко мне. — Джонни капризно закатывает глаза. — Канеш, я прикинул, что дело худо, как ни крути. Сам-то я не пессимист, но Арднакелти ко мне лицом не повертывалась никогда. Уже собрался сказать ему, чтоб шел нахер, и совершил бы худшую в жизни ошибку, но тут он мне пинту предлагает, а мне в тот день чуток фунтов как раз не хватало. И, поди ж ты, выяснилось, что у него бабка из Арднакелти. Из Фини она была. Уехала в Лондон еще до войны, медсестрой, и замуж вышла за врача — большую шишку. Рассказывала тому парню байки про здешние места, до чего тут красиво, как она носилась по горам — точь-в-точь как ты, ну. — Он улыбается Трей. — И рассказала она ему еще кой-чего. Знаешь ведь, что тут, под низом гор, золото есть, а?
— Учитель говорил, — произносит Трей. — На географии.
Джонни наставляет на нее палец.
— Вот молодчинка, что в школе внимательная. Далеко пойдешь. Учитель прав. Те, кто жил тут тысячи лет назад, они-то знали, где его искать. В этом краю древних золотых украшений найдено больше, чем во всей остальной Европе, тебе про то учитель говорил? Браслеты шириной с твою руку, ошейники здоровенней обеденных тарелок, кругляши типа монет, какие тогда на одежду нашивали. Твои прапрадеды и прапрабабки на всяких праздниках с головы до пят в них были обряжены. Залезали вот на эту гору, сидели у костров и сверкали так ярко, что глазам больно. Откапывали их полные горсти небось, здоровенные слитки, чисто как мы торф режем.
Изображает, как сгребает что-то ладонью, и вскидывает руку. Голос у него летит, возносится. Воодушевление его пытается утащить Трей за собой, но ей это не нравится. Не вписывается оно в тихую ночь. Трей чувствует, будто отец тянет на себя ее внимание так, как ей кажется небезопасным.
— И только когда пришли бриты, — продолжает Джонни, — и землю у наших людей забрали, они уехали и поумирали с голоду, и вот так помаленьку знание и растерялось. Да только вот… — Он подается еще ближе. Глаза сияют. — Не напрочь. Все еще есть несколько семей, какие знание передавали дальше, все эти сотни лет. Чувак тот в пабе — Киллиан Рашборо, так его звать, — дед его бабки объяснил ей, где искать. А она рассказала Киллиану.
Джонни клонит к ней голову, ждет, чтобы попросила рассказать побольше. Глаза у него сияют в лунном свете, на лице полуулыбка, по виду он едва ли старше Брендана.
Трей говорит, беря быка за рога:
