Алексис Леке - Хроника обыкновенного следствия
— Значит, ей по голове ударили цветочным горшком?
— Нет, у нашего Шерлока Холмса иная идея — носок или чулок, что-то длинное, набитое землей могло послужить в качестве дубинки.
— Значит, ее ударили, когда она висела?
— Нет, она потеряла сознание от удара, поскольку, похоже, пришла в себя, когда её… вздергивали.
— Понятно.
— И тут мы подходим к главному в рассуждении нашего медэксперта. Этот молодой врач — автор известной работы о разрывах сухожилий и мышц. Он неоднократно наблюдал у множества повешенных, что мышцы шеи и сухожилия рвутся, надрываются и растягиваются по-иному в зависимости от того, что тело или… жертва бросается сама с лестницы, со стула или даже с табурета. Скажем так, отношение между растягиванием и разрывом волокон в каждом случае разное. Так мне сказали.
— Значит, было убийство, — твердо говорю я.
— Да, было убийство. Всё говорит об этом. Слишком мало разорванных и надорванных волокон. Следователь Брийар, получив результаты, сообщил мне о намерении предъявить два обвинения.
— Моей жене и её клиенту?
— Да. Я этим очень огорчен. Вы понимаете, что таким образом ваша жена соучастница, но это еще не говорит о её виновности…
— Я сам следователь, господин прокурор.
— Простите меня, — сказал он, пожимая мне руку. — Все это так неожиданно, так ужасно, так невероятно… У меня в голове все перепуталось. Чтобы такое произошло у нас…
Это еще хуже для него, и я понимаю его. Он разозлен на своего слишком блестящего медэксперта…
— Эти дураки снова арестовали Ханса! — сообщила мне растрепанная Эмильена.
— Ханса?
— Да, моего клиента!
«Наш» уже стал «мой». О бедняге Электре уже забыли. Неужели только я и Брийар будут еще помнить о ней?
— Я только что видел прокурора, — говорю я. — Следователь вскоре предъявит обвинение и тебе. Медэксперт установил, что было убийство. Электру убили.
— Неправда! — кричит Эмильена.
— К несчастью, правда. Все свидетельствует об этом. Не буду утомлять тебя деталями.
— Но кто же это сделал?
— Следователь считает, что это сделали вы с голландцем.
— Но почему? Почему? Зачем нам было это делать?
Она в растерянности хватается руками за голову.
— Ты требуешь от меня слишком многого. Хочешь что-нибудь выпить?
Она пожимает плечами и ходит по комнате кругами. Странно, что она перестала подозревать меня. Однако именно сейчас самый подходящий момент вспомнить о своих подозрениях. Быть может, она никогда всерьез не считала, что я могу убить Электру. В конце концов, она придет к этому. Чуть раньше, чуть позже… Полицейские явятся с обыском завтра. Когда адвокат скажет ей о том, что земля из горшка с геранью идентична той, которой оглушили Электру, или найдут грязный (или выстиранный) чулок, на котором остались частички этой самой земли… Тогда она поймет.
Я соображаю, что прокурор, сообщив результаты вскрытия, дал мне возможность действовать. Только я, хороший муж, могу высыпать землю из горшка или сжечь все чулки Эмильены… Хороший муж поступит именно так, чтобы уничтожить улики. А разве я не идеальный образец хорошего мужа?
Потом понимаю, что мысли прокурора были еще тоньше, — он дал мне право на выбор. Мне решать, либо я раз и навсегда избавляюсь от Эмильены (только ничего не трогать, словно он ничего мне и не говорил), либо отделываюсь от улик, чтобы сохранить Эмильену.
Странно, думаю я, наблюдая, как она в истерике мечется по гостиной. Наконец я добился желаемого. Стал абсолютным хозяином её судьбы, а одновременно и своей. Однако я далеко не удовлетворен. Во всём этом есть что-то незавершенное. Быть может, от того, что она не знает — пока, — с какой легкостью я могу уничтожить или спасти её, а когда узнает, будет уже поздно.
— Что со мной станет? — бормочет она, как бы подтверждая мои мысли. — Что со мной станет? Безумие! Безумие! А ты смотришь на меня и ничего не делаешь! Боже, что мне дает то, что я замужем за следователем!
— Если ты вышла за меня замуж с целью безнаказанно совершать преступления, — я буквально шиплю, — лучше было бы стать женой мафиози или адвоката по грязным делам.
— Прости меня, — говорит она униженно (она перестала быть сама собой), — ничего не знаю, ничего не понимаю… Ты должен мне помочь, Жан. Помочь понять. Я знаю, что не убивала, как, впрочем, и Ханс… Кто-то другой… Вор, бродяга… Не знаю. Твоя профессия видеть, что люди лгут, а ты видишь, я говорю правду!
— К сожалению, и я не безгрешен, — мой голос печален. — А с тобой я уже давно не знаю, чему верить… Но факт есть факт — мне не очень понятно, зачем тебе надо было убивать свою подругу…
— А, ты согласен!
— Что случится с галереей?
— Ты знаешь, она составляла всю её жизнь… Она несколько лет назад оформила у нотариуса какую-то бумагу, по которой ко мне отходило все, если с ней что-нибудь случится. У неё нет семьи… Тут никаких проблем не возникает.
— Напротив, проблема возникает. Для полицейских это подходящий мотив. Я знаю их. Им стоит только начать копать.
Она падает на софу.
— Боже, я никогда не задумывалась об этом! В бумаге отражен и обратный случай — если что-то случится со мной…
— Неприятность в том, что умерла Электра, а не ты.
Мне не удалось скрыть сарказма. Она вскидывает голову, в её глазах, несмотря на отчаяние, вспыхивает огонек любопытства.
— Мне очень жаль, — говорю я. — Я говорю тебе только то, что скажет следователь. Это самый верный способ вести следствие. Мы достигнем чего-то, если не будем прятать лица.
— Ты прав. Я должна быть готовой. Надо будет объяснить, что галерея всего-навсего визитная карточка, инструмент, а не счет в банке или страхование жизни… Больше забот, чем доходов… Без Электры мне одной не справиться.
Одной, нет. Но, быть может, со своим голландским миллиардером. Именно так подумает следователь. Я же киваю, словно полностью согласен с её суждениями.
— Они… они же не посадят меня в тюрьму?
— Ничего не знаю. Это зависит от следователя. Если он решит держать тебя в распоряжении следствия, твой адвокат может потребовать, чтобы ты оставалась на свободе до суда…
— Суда? Ты хочешь сказать — трибунала! Но это же дикость!
— Мы еще не дошли до этого. На твоем месте я бы постарался заснуть. Чтобы твоя встреча со следователем прошла в наилучших условиях. Поверь, первое впечатление на следователя играет важную роль. Если ты спокойна, логична, если его вопросы не приводят тебя в замешательство, возможно, ты убедишь его в своей правоте.
Она послушно встаёт, целует меня в щеку и отправляется в спальню. На пороге она оборачивается.
— Ты… ты не хочешь пойти со мной? — у нее голос девочки.
— Я скоро приду, — отвечаю я. — Мне надо еще подумать. Прими таблетку снотворного, если не поможет, прими две.
9. Седьмой допрос
Когда обвиняемого вводят, я еще не знаю результатов вскрытия его жены. Однако уверен, ответ решит дело, поскольку новый медэксперт уже доказал — он талантлив и кропотлив в работе.
Впервые обвиняемый выглядит по-настоящему обеспокоенным. Его реакцию можно понять. У него круги под глазами, кожа лица посерела. И хотя на нем та же одежда, она словно обвисла на его теле, потому что он держится по-иному.
Впервые мне не удается встретиться с ним глазами. Впервые у него облик виновного человека. Неужели из-за того, что найдены останки его супруги, ведь еще вчера он держался бодро? Я готов ему поверить.
В упор разглядываю его, чтобы смутить еще больше. Сегодня наконец я начинаю понимать, что за преступление он совершил. Пришлось самому стать убийцей, чтобы проникнуть в тайну этого человека. По крайней мере, мне так кажется. Вскрытие даст только подтверждение.
— Прежде всего хотелось бы услышать, ПОЧЕМУ вы солгали? — спрашиваю я его после нескольких минут молчания.
По выражению лица вижу, его раздирают самые противоречивые чувства. Наверное, берет верх чувство облегчения. Плечи опускаются. Лицо светлеет.
— Значит, вы знаете? — шепчет он.
— Да.
— Я и сегодня не могу объяснить, что на меня нашло… Однако…
— Однако?
— Тогда я ни о чем не думал. Вам трудно представить, как я был раздражен, как мне хотелось заставить ее заплатить… Я говорил вам о вареньях, но было столько всего прочего! Её манера есть за столом, манера наводить порядок в нижней гостиной, ма…
— Понимаю.
— А кроме того, у нее была скрытная, отвратительная манера унижать меня…
— У нее были любовники?
— Нет, так было бы лучше… К несчастью, её интересовал только я. То есть та личность, которую она считала мною. Я больше не мог терпеть. Не мог. Все, что я сказал по этому поводу, правда, чистая правда. Я почти уже решил убить её, когда все и произошло.
