Яна Левская - За тёмными окнами

Утомлённый разговором, незаметно превратившимся в монолог Агнете, Лиам отлучился в ванную. Закрыв дверь на ключ, он упёрся ладонями в столешницу по бокам от раковины и хмуро вперился в своё отражение. За прошедшие дни воспаление немного сошло, но сыпь осталась, мучая зудом. Он постоянно ловил себя на том, что тянется к лицу и трёт кожу под носом или на скулах. Этот навязчивый зуд ощущался в дёснах, в сочленении челюстей, в суставах пальцев. Со вчерашнего дня Лиама изводил монотонный гул в ушах. А ещё где-то за стенками желудка зарождалось невнятное беспокойство, поднималось по рёбрам к груди и рвалось из горла рычащим стоном. Лиам еле сдерживал его при сестре. Это всё из-за таблеток. Из-за того, что он уменьшил дозу. Сны становились всё мерзостней, и просыпаться в липком поту по нескольку раз за день уже входило в привычку. Кошмары не отличались разнообразием. Лиам видел себя. Таким, каким боялся однажды увидеть наяву.

Шум в голове вытеснил мысли, под лобной костью будто бы тлели угли. Зеркало почему-то запотело. Непонимающе нахмурившись, он провёл ладонью по холодной поверхности, но туман не пропал. Оглянувшись, Лиам понял, что мутной дымкой подёрнуто всё вокруг. Он склонился над раковиной и, смочив пальцы, осторожно потёр глаза. Проморгавшись, снова посмотрел в зеркало и нахмурился – с лицом что-то было не так, что-то неуловимо-неправильное, ускользающее мучило взгляд. На шее приподнялись волоски, когда Лиам понял, что чем дольше всматривается, тем меньше узнает себя. Стоило моргнуть – и отражение менялось. Совсем немного, и ещё немного и ещё… Кожа натянулась на скулах, ноздреватым полотном язв и шрамов, глаза налились тёмной кровью, веки, воспалённо-красные, потяжелели и обвисли, на месте носа обнажилась кость нелепым и отвратительным обрубком, а верхняя губа иссохла, открыв выползающие из дёсен кривые, словно вывороченные, зубы. Начиная подрагивать, Лиам смотрел на оживающий кошмар, тот самый, что оставлял озноб на коже и вынуждал пить успокоительные, чтобы спать без снов.

Хедегор, не веря глазам, качнул головой, а отражение голову склонило и издевательски уставилось на него исподлобья.

– Не нравится? – услышал Лиам над ухом.

– Это ложь… Этого не будет… Тебя – нет, – прошептал он.

– Я есть. Ты же есть? И я – тоже.

– Галлюцинация.

– Сам такой.

– Нет… Такой – никогда.

– Да прямо уж! Скоро. Очень скоро. Именно такой вот! И никакой другой! Это ты. Это я и – ты. Ты и ты. Я и я.

– Нет!

– Да! Да! Да-а!!! – заорало чудовище.

Лиам схватил стальной дозатор с мылом и, крепче сжав его в руке, начал бить по зеркалу, по этой не прекращающей бесноваться морде. Стекло сорвалось с креплений и ударилось о раковину, со звоном брызнув на пол, на живот и ноги Лиама, но он не почувствовал ни боли, ни влажного тепла, растекающегося под футболкой, куда угодили осколки.

За дверью кто-то кричал и колотил в дерево. Лиам больше не знал, кто это, зачем шумит, куда рвётся. Он смотрел на стену – там снова висело зеркало, и урод внутри него (или перед ним?) никуда не исчез. Лиам отступал, пока не упёрся лопатками в дверцу душевой кабины. Из страшных глаз напротив текли слезы, отражение хныкало и скулило, но продолжало смотреть, так, словно не могло отвернуться. Конечно, не могло. Ведь Лиам не отворачивается. Ведь он скулит и плачет, разглядывая себя… И за дверью тоже кто-то плачет. Тонко и жалобно, бормочет что-то умоляюще, обессилено царапает твёрдую поверхность.

Агнете!

Жар плеснул под кожу, и прояснившееся сознание охватило всю картину целиком: пустая стена над раковиной, блестящие осколки на полу, проступившие на футболке и штанах красные пятна, разбитая в кровь рука, всё ещё сжимавшая дозатор… и сестра, исходящая рыданиями под дверью в коридоре.

Лиам на негнущихся ногах шагнул к порогу и повернул ключ.

Они молчали.

Агнете сидела в кресле и наблюдала за скаляриями. Лиам полулежал на диване, с пристроенными под спину подушками.

Прошло около получаса с того момента, как он открыл дверь.

Сестра за шкирку выволокла его, не державшегося на ногах, из ванной, уложила прямо на пол в коридоре, бросилась за салфетками-бинтами-антисептиками, повынимала увязшие в его теле осколки, ловко обработала порезы и намертво забинтовала. Лиам робко пошутил о том, как лихо у неё получилось, но схлопотал подзатыльник и предупреждение: «Сейчас ты всё мне выложишь».

– Что с тобой происходит? Я не помню таких загонов, пока ты жил с нами. Ты сейчас разговаривал сам с собой! Орал на кого-то, запершись в ванной!

Лиам судорожно выдохнул и рассказал: о вернувшихся кошмарах, о попытке снизить дозу таблеток после разговора с Ольсеном и о последствиях принятого решения.

– Как же тебя теперь дома одного оставлять? Лиам, может, лучше всё-таки пережить ломку в лечебнице?

Он долго смотрел на Агнете, понимая, что за неё говорит беспокойство, что она не так уж не права или права на сто пятьдесят процентов, но он боялся вновь позволить запереть себя. Хватило одного раза. Уже тогда он был совсем не уверен, выйдет ли.

Так ничего и не ответив, Лиам отвернулся. Агнете подтянула ноги на кресло и тоже больше ничего не говорила.

Внезапно в тишине зазвонил звонок. Это было не забавное тилинькание квартирного, а резкая трель домофона. Недоумевая, Лиам поднялся, опередив сестру, и прихрамывая пошёл открывать. Недоумение только усилилось, когда на вопрос «кто там?» он получил ответ.

Полиция.

Второй вопрос уже к себе: «С чего вдруг?» – долгого поиска ответа не требовал. Лиам совсем позабыл о студентке с первого этажа.

Агнете вышла из комнаты и стояла рядом во время разговора с полицейскими. Когда её попросили подтвердить рассказ об упавшем зеркале, потерявшем сознание брате и её истерике под запертой дверью в ванную, она убедительно заявила, что именно так всё и произошло. Когда же Хедегоры показали удостоверения личности с фотографиями и одинаковой фамилией, патрульные окончательно успокоились и ушли, пожелав спокойной ночи.

– Шумно вышло, да? – зачем-то спросил Лиам.

Агнете поджала губы, бледно улыбнувшись.

– Хочешь, сходим к твоей соседке, объясним, что у нас все живы и здоровы? – предложила она.

– Не надо, – поспешно отказался он, не став заострять внимание на дурацкой оговорке про всеобщее здоровье. – Я сам. Завтра.

– Рюмку гаммеля [10] бы сейчас, – пробормотала сестра, возвращаясь в зал.

– Ты же знаешь, мне нельзя. Я и не держу.

– М-гм.

Агнете заснула в кресле, и Лиам, кое-как её растолкав, помог перебраться на кровать. Постелив себе на диване, он лежал до утра, прислушиваясь к дыханию сестры. Она несколько раз начинала тоненько похрапывать, и он тихо свистел, ухмыляясь, когда она со вздохом переворачивалась на бок и умолкала. Комнату делила на гостиную и спальню книжная полка со встроенным аквариумом, поэтому присутствие другого человека ощущалось совершенно явно, и Лиаму было очень странно от этого ощущения.

Когда за окнами рассвело, Лиам встал и прошёлся по комнатам, привычно задёргивая шторы. Агнете спала, как ни в чём не бывало. Не став её будить, он в непривычном «не совсем одиночестве» выпил чаю. Пока пил, придумал, как объясниться с Фрэей. Да легче лёгкого! Почему сразу в голову не пришёл этот способ? Идеальный, позволяющий сохранить дистанцию и уберечь нервы. Тот, к которому Лиам прибегал всю сознательную жизнь, если надо было выйти на контакт с людьми вне круга близких – письмо.

Первая встреча с соседкой, когда он пришёл просить соли, сбила схему общения. Знакомство прошло лично, и он сам только сейчас понял, что на второй раз, когда всего лишь собрался отдать вино, зачем-то снова позвонил в эту дверь, вместо того чтобы просто оставить бутылку с запиской на пороге.

Достав из ящика лист бумаги, он подумал и аккуратно вывел всего одну фразу:

«Фрэя, прошу простить меня за доставленные вчера неудобства.

Перьевая ручка потекла, и он вовремя её убрал, хотя точка всё равно вышла неаккуратной. Лиам нахмурился, разглядывая одинокую строку с неудавшейся точкой на благородном поле листа верже [11]. Эту бумагу он использовал для деловой переписки с клиентами и вряд ли стал бы тратить её на бытовую почеркушку, если бы было из чего выбирать. Но, к несчастью, другой бумаги он не держал – за ненадобностью. Теперь, видимо, придётся обзавестись. Вздохнув, он сложил лист вчетверо и направился к соседке.

На лестнице было тихо. Сойдя по скрипучим ступеням, Лиам остановился перед дверью Фрэи и особенно остро ощутил сгустившуюся тут тишину – ту, какая бывает, когда прячешься и знаешь, что тебя ищут на слух. Замер ты сам, замер тот, кто пришёл за тобой, и вы оба ждёте, кто первым даст слабину: шевельнёшься ты или уйдёт он? Лиам почти позабыл, зачем он здесь – так сильно завладело им это странное чувство.