Стивен Кинг - Игра Джералда
– А-а!!! – кричала она. – Я дала тебе-е-е, а-а-а!
Пес отскочил после удара, а потом и отбежал, когда пепельница упала и загремела по полу. Его слух чутко уловил перемену интонации Хозяйки. Теперь это был уже не страх, а триумф. Скоро она поднимется с кровати. Пес понял, что его побьют, как били не раз в последнее время. Надо бежать.
Он повернул голову, чтобы убедиться, что путь к отступлению свободен, но волнующий аромат свежего мяса и крови снова ударил ему в нос. Его желудок судорожно сжался, требуя еды, и пес заскулил. Он остановился, раздираемый двумя позывами, и это напряжение вызвало у него новую судорожную струю. Чувство страха и неуверенности охватило его, и он начал нервно лаять.
Джесси снова сжалась в комок при звуках этого противного лая – она с удовольствием заткнула бы уши, если бы могла. – и пес почувствовал новую перемену. Запах Хозяйки вновь изменился, в этом свежем запахе уже не было триумфа победы, и пес подумал, что, вероятно, новых ударов не будет. Да и первый-то поразил его скорее неожиданностью, чем болью. Пес сделал неуверенный шаг к руке, которую он выпустил.., к толстому куску мяса в крови. При этом он внимательно наблюдал за Хозяйкой и ее поведением. Его первое впечатление о ней как о беспомощном и безобидном существе могло оказаться ошибочным. Нужно соблюдать осторожность.
Джесси лежала на спине, теперь снова ощущая, как мучительно болят плечи и першит в гортани. Все было напрасно: несмотря на брошенную пепельницу, собака оставалась здесь. И, что хуже, пес снова приближался к телу Джералда. Медленно и неуверенно, но приближался.
Она чувствовала, как внутри ее тела пульсирует смесь отчаяния и ярости, как яд, парализующий члены. Она боялась задохнуться от собственной бессильной ненависти.
– Пошел отсюда, мерзавец, – сказала она псу грудным низким голосом, который дрожал от напряжения. – Пошел или я убью тебя! Не знаю как, но, клянусь, убью!
Пес снова остановился, уставившись в ее мечущиеся зрачки.
– Слышишь – убью! – кричала и металась в постели Джесси. – Убирайся отсюда!
Пес, который когда-то был Принцем малышки Кэтрин Сатлин, перевел взгляд с Хозяйки на мясо; потом снова с мяса на Хозяйку. Он пришел к решению, которое мистер Сатлин назвал бы компромиссом. Он наклонился, одновременно не выпуская из поля зрения Джесси, оторвал кусок мяса от жирного правого плеча того, что когда-то было Джералдом Бюлингеймом, и, рыча, отступил. Рука Джералда дернулась и поднялась, а пальцы указали на «мерседес» у дома.
– Стой! – крикнула Джесси. Это был голос раненого зверя. Он достиг верхнего регистра, где полетел скрежещущим фальцетом:
– Оставь его в покое!!!
Никакого внимания. Пес помотал головой из стороны в сторону, как он делал в играх с Кэтрин, волоча по полу одну из ее резиновых игрушек. Но тут была не игра. Клочья пены слетали с клыков пса, когда его челюсти отрывали мясо от кости. Ухоженная рука Джералда болталась в воздухе. Он теперь был похож на дирижера, который требует от джаза усилить темп.
Джесси снова услышала звук разрываемого мяса и поняла, что ее сейчас вырвет.
«Нет, Джесси! – это был встревоженный голос Рут. – Нет, этого нельзя допустить! Запах приведет его к тебе.., к тебе!» Ее лицо исказила напряженная гримаса – Джесси пыталась совладать с желудком. Звук раздираемого мяса последовал снова, и она взглянула на пса; тот стоял, уперев напряженные лапы, над темной влажной плотью… Она не выдержала, снова закрыла глаза и попыталась закрыть ладонями лицо, забыв о том, что прикована. Ее руки остановились в полуметре одна от другой, и цепочки звякнули. Джесси застонала. Это был стон отчаяния. Это было признание поражения.
Она снова услышала этот страшный, влажный звук разрываемого мяса. Он перешел в довольное чавканье. Джесси лежала с закрытыми глазами.
Пес начал осторожно отступать к двери в зал, при этом его глаза ни на миг не отрывались от Хозяйки дома. В его пасти был окровавленный кусок Джералда Бюлингейма. Если Хозяйка на кровати захочет отнять кусок, она сделает движение сейчас. Пес не умел размышлять – во всяком случае, так, как это слово понимают человеческие существа. – однако сложная система инстинктов весьма успешно заменяла ему мысль, и она говорила совершенно ясно: то, что он сделал, и то, что еще собирался сделать, собаки и люди не делают. Но он был голоден слишком долго. Его оставил в лесу человек, насвистывая тему из «Рожденных свободными», и теперь пес боролся за свою жизнь. И если она попытается отобрать у него кусок, он будет драться.
Пес бросил на нее последний взгляд, увидел, что она не встает с кровати, и, успокоившись, побежал прочь. Он протащил кусок до входной двери и улегся, положив его между лап. Легкий ветер приоткрыл дверь, потом захлопнул ее снова.
Пес бросил на дверь взгляд, удостоверившись, что он легко сможет одним ударом лапы открыть ее и удрать, если возникнет опасность. Решив эту последнюю задачу, он начал есть.
Глава 9
Тошнота проходила медленно, но все же проходила. Джесси лежала, плотно закрыв глаза, и теперь она начала ощущать новый приступ боли в плечах и запястьях. Боль ходила волнами, и Джесси с тоской поняла, что это только начало.
«Я так хочу спать. – подумала она. Это был голос ребенка, испуганный и дрожащий. В нем не было логики, он не взвешивал все за и против. – Я уже почти заснула, когда явилась эта страшная собака, и теперь я снова хочу спать…» Конечно, хорошо было бы сейчас забыться, но она знала, что не уснет. Джесси только что видела, как собака оторвала кусок тела ее мужа, и ужас прогнал сон.
Но оставалась жажда.
Джесси открыла глаза, и первое, что она увидела, был изуродованный Джералд, который лежал рядом с собственным отражением на хорошо натертом полу спальни. Его глаза были все еще открыты и глядели в потолок, но очки теперь сползли, так что одна дужка попала в ухо, вместо того чтобы покоиться на нем. Его голова была заломлена под неестественным углом, теперь левая щека лежала на плече. Между правым плечом и локтем виднелась красная выемка с белыми краями.
– Господи, – прошептала Джесси. Она взглянула в западное окно. Слепящий луч заходящего солнца упал на ее лицо, и она снова закрыла глаза, видя лишь мельтешение красных и черных точек, в то время как сердце гнало и гнало волны крови, приливавшей к векам. Через несколько секунд она заметила, что узоры повторяются. Это было то же самое, как смотреть в микроскоп на окрашенную красным протоплазму. Она решила, что этот повторяющийся узор успокаивает. Когда привычный образ жизни человека разрушается, да еще так внезапно, он должен уцепиться хоть за что-то понятное и предсказуемое. И если этот случайный орнамент, созданный за веками пульсирующей кровью и заходящим октябрьским солнцем. – единственное, что у тебя осталось, будь благодарен за эту малость. Потому что если совершенно не за что уцепиться, если рядом нет ни одной вещи, в которой была бы хоть капля смысла, этот новый порядок вещей бросает человека в пропасть безумия.
Опять эти отвратительные звуки доносились до нее из коридора. Чавканье грязного, голодного пса, пожирающего человека, с которым связаны твои самые яркие впечатления, с которым ты прожила семнадцать лет.
– Ну и дела, – сказала она. – Кошмарные дела. Ее голос потускнел. Он просил дать ему отдохнуть, однако отдыха не было. Вновь возвращалось, накатывало порывами отчаяние. Джесси нуждалась хоть в каком-то просвете. Парень в лесу, видимо, решил, что на сегодня довольно, и выключил свою пилу, но гагара изредка издавала одинокий крик, а ветер становился резче по мере наступления сумерек, хлопая дверью чаще и сильнее.
Но ужаснее всего было чавканье пса, который пожирал плоть ее мужа. Джесси вспомнила, что, пока Джералд расплачивался за сандвичи от Амато, она зашла в соседнюю дверь, где располагался «Мишо маркет». У Мишо всегда была хорошая рыба – такая свежая, что могла бы еще поплавать, как выражалась ее бабка. И она купила аппетитное филе палтуса, чтобы поджарить его, если они останутся на ночь. Палтус подходил вполне, ибо Джералд, который ел только бифштексы и жареных цыплят (плюс эпизодически жареные грибы), вдруг заявил, что хочет палтуса. Она купила рыбу, но съесть ее он не успел.
– Это просто джунгли, – сказала Джесси своим потускневшим, хриплым голосом и поняла, что она не просто думает голосом Рут Нери: она и ощущать стала, как Рут, которая в их студенческие годы могла жить на диете из одних «Мальборо», если бы не было ничего другого.
Голос Рут снова заговорил:
«Помнишь ту песню Ника Лоу, когда ты вернулась домой после занятий по керамике прошлой зимой? Ты слушала и смеялась, помнишь?» Да, она помнила. Помнила эту песню Ника Лоу, в которой были слова вроде «Она была царицей удачи, теперь же стала обедом собачьим» – грустное размышление об одиночестве, посаженное на довольно прыткий, солнечный ритм. Да, Рут права, черт, это было смешно той зимой, но совсем не смешно сейчас.
