Брайан Форбс - Порочные игры

Я был далек от мысли, что наши никогда не играют в грязные игры; копаясь в прошлом, я обнаружил слишком много темных пятен, слишком много скрытых фактов, чтобы поверить, будто мы всегда были хорошими, ничем не запятнанными ребятами. Кто-то сделал резкое движение, чтобы отпугнуть меня и показать, что они желают похоронить секрет Генри вместе с ним. Только скромная известность спасла меня на этот раз: еще одна смерть в Москве создала бы трудности, поэтому приговор мне не привели в исполнение при условии, что я не буду ни во что влезать. Этот вкрадчивый тип в аэропорту явно намекнул мне на это на обычном официальном двуязычии: убирайся домой и забудь про все, это не твое дело. С Голицыным можно было не церемониться — еще два трупа на счету страны в переходный период. Всего два.

Я понял, что оглядывался не через то плечо; ждал опасности слева, из России с ее беспорядками, а она таилась ближе к дому. Очевидно, с момента прилета каждый мой шаг отслеживался и привел к Голицыным, а от них — к горничной в гостинице. Успела ли Любава разыскать горничную, и если да, то что узнала? Или горничная тоже замолчала навсегда?

Когда мы разворачивались для захода на посадку, я не отрываясь смотрел в окно. Вечность, от которой меня отделял только слой плексигласа, была столь же непонятна и глубока, как эта тайна, я потерял почву под ногами.

После посадки я решил не покидать аэропорта, пока не придумаю, что делать дальше. Копенгаген казался надежным прибежищем. Я пообедал без всякого аппетита, зато с большим, удовольствием принял две или три рюмки крепкого шнапса, следя за тем, не смотрит ли кто-нибудь на меня. Но в ресторане собрались такие же, как я, пассажиры, коротающие здесь время. Я поселился в одной из аэропортовских гостиниц, радующей глаз современным, без претензий убранством. Аккуратная постель, стерилизованный туалет, обязательные образцы шампуня и горячая ванна — все так привычно и удобно!

Чтобы хорошенько выспаться, я много выпил. Но, проснувшись, вновь очутился в лабиринте проблем, из которого не было выхода. За завтраком я не мог отрешиться от мыслей об иронии своей судьбы. На страницах книг, моих собственных книг, на телевизионных экранах насильственная смерть вполне досягаема. Но в романе можно оставить закладку, отложив продолжение на другой день; герои поднимутся с пола, как только будет отыграна сцена, смоют фальшивую кровь и вернутся домой, к своим семьям. А вот следы кошки были самыми что ни на есть настоящими.

Я не на шутку испугался. Мне явно недостает мужества, которым я наделяю своих героев, а повседневный опыт не в силах помочь мне выработать план действий. В забрызганных кровью спальнях, где нашли свою смерть Голицын и Любава, время словно остановилось. Страх подействовал на меня как слабительное; но именно в туалете я вдруг понял, что нужно делать (кстати, там мне часто приходят в голову лучшие сюжетные ходы). В Скотленд-Ярде я несколько раз консультировался с инспектором Албертом Клемпсоном из отряда по борьбе с терроризмом — он помогал исправлять мне фактические ошибки в романах. Клемпсон сделал блестящую карьеру, начав с отдела уличного движения и пройдя все чины вплоть до своего нынешнего положения. Непримиримый к тому миру, с которым соприкасался, прямой, бесхитростный, лишенный иллюзий относительно возможности победить в своей бесконечной битве, он показался мне лучшим советчиком. И я решил рискнуть.

Я позвонил ему сразу после завтрака и, к счастью (которое так круто отвернулось от меня в последнее время), застал его на работе.

— Алберт, — сказал я, — это Мартин Уивер. Вы меня помните?

— Конечно. Как дела, что-нибудь новенькое на подходе?

— Да нет, не совсем, но мне нужна ваша помощь. Я попал в трудное положение.

Он привык спокойно воспринимать подобные заявления. Телефонный звонок обычно оповещал его о каком-нибудь бедствии.

— Вы лично?

— Да.

Он помолчал.

— И вы считаете, я могу вам помочь?

— Да. Законов я не нарушал, мне просто нужен совет.

— Вы сейчас можете говорить? Вы где?

— В Копенгагене.

— В Копенгагене?!

— Да, я вам все объясню при встрече. Возможно, это вас удивит, но, кажется, я нуждаюсь в защите.

— От кого? Или, может быть, от чего?

— Не знаю, но очень хотел бы знать.

— Вы когда возвращаетесь?

— Если мы сможем увидеться, то сегодня. Это возможно?

— Да, сейчас пока все спокойно, хотя никогда не знаешь, что выкинут эти ирландские ублюдки.

— Сажусь на первый самолет и звоню вам сразу после прилета.

— Отлично. Вы уверены, что больше ничего не хотите мне сказать?

— Пока нет, лучше потом.

— О’кей, надеюсь, я буду на месте, если же нет, вам скажут, где меня найти.

Закончив разговор, я побежал смотреть рейс на Лондон. Уже в конце дня прилетел в Хитроу и позвонил ему сразу же, как только прошел въездной контроль. Он поднял трубку после второго звонка.

— Во время полета я долго думал, — сказал я. — Не могли бы мы встретиться где-нибудь до того, как я отправлюсь домой? Не исключено, что меня навещали в мое отсутствие.

— Конечно. Через час жду вас в баре напротив стенда объявлений на станции «Виктория». Не торопитесь. Я подожду.

Я поехал на метро, а не на такси — опыт подсказывал, что в толпе безопасней. Но удача вновь от меня отвернулась. «Виктория» была оцеплена полицией — в очередной раз появилась угроза бомбы. В последнее время ИРА в Англии действовала так: давала массу ложных телефонных звонков, а когда силы полиции были на исходе, появлялось настоящее предупреждение. Все это обычно происходило в часы пик, когда на улицах полная неразбериха. На сей раз они нанесли двойной удар, вынудив перекрыть станции «Виктория» и «Ватерлоо» на два часа.

Когда пассажиров наконец высадили из вагона, я оказался в нескольких милях от места встречи с Албертом и позвонил ему на работу. Но он, конечно, был занят в связи с возникшим инцидентом. По некотором размышлении я все же решил рискнуть и поехал домой. Но прежде, чем войти в квартиру, позвонил в дверь к соседке. Это была приятная дама средних лет, старая дева, ищущая утешения, которого я не мог ей дать, и склонная изливать мне душу. Она опрометчиво считала, что писатели очень похожи на своих героев. Как правило, я держал ее от себя на почтительном расстоянии.

— О, вы вернулись, мистер Уивер! Как приятно, входите же!

— Нет-нет, благодарю вас, Этель. Я только хотел убедиться, что у вас все в порядке.

— Все в порядке, как нельзя лучше. Правда, на прошлой неделе я схватила небольшую простуду, но полагаю, она не заразная. Как любезно с вашей стороны, что вы обо мне вспомнили. И куда же вас теперь занесла ваша удивительная судьба?

От нее исходил легкий запах растираний. На верхней губе выступили капли пота; она, как обычно, вся сияла и была возбуждена.

— Так, ничего особенного. Всего лишь на юг Франции.

— Это для вас «всего лишь», а для других очень много! Вы правда не хотите зайти?

— Нет-нет, благодарю вас. Кстати, мне не приносили срочной бандероли?

— Не приносили. Вообще никто не приходил. Я бы заметила, ведь всю неделю просидела дома из-за простуды.

— Значит, еще не пришла. Рад был вас видеть.

— Я тоже.

На первый взгляд, не считая кучи старой почты на коврике, в квартире ничего не изменилось. Тщательно осмотрев все комнаты, я вновь позвонил Алберту. И, к счастью, застал его.

— Я выбрал отличное место для встречи, да? — сказал он.

— Ну что, была бомба?

— Была, но не на станции, а недалеко от Британского музея. Хорошо, что успели ее обезвредить. Еще очко в нашу пользу… Не знаю, как быть с вашей проблемой. Сегодня, к сожалению, я не смогу.

— Конечно, понимаю.

Он уловил в моем голосе нотки огорчения.

— Сегодня день рождения сына, и я обещал свозить его в «Старлайт-экспресс». Как насчет завтра?

— Когда вам будет удобно.

— Сейчас взгляну.

Он отложил трубку.

— В девять у меня брифинг. Может, в одиннадцать?

— Отлично. Где встретимся?

— Только не на станции. Вы знаете Нилз-Ярд в Челси? Тот, что на Сидней-стрит в центре сада? Там есть кафе, где можно выпить чашку хорошего кофе с нормальным «дэнишем».

— Не мешает нам всем остаться нормальными, — скаламбурил я, хотя мне было не до шуток. — Ладно, большое спасибо, Алберт, и приятного вечера.

— Это его четвертый поход туда, — сказал Алберт. — Умел бы он ездить на роликах — сам бы меня свозил.

В привычном покое своего дома я впервые после московского приключения стал приходить в себя. Разобрал почту (интересно, сколько леса уходит на издание «Ридерз дайджест»?), принял душ, открыл бутылку кларета, сунул замороженную пиццу в микроволновую печь и включил компьютер, чтобы вспомнить, на каком месте остановился. Я всегда считал, что работа — панацея от любых бед, и теперь надеялся избавиться от всего этого ужаса с помощью сочинительства.