Джон Соул - Манхэттенский охотничий клуб
Этих людей Джаггер не помнил, потому что потом было еще множество других. Он постоянно переезжал из дома в дом, нигде не оставаясь достаточно долго, чтобы считать его своим. Люди брали его на несколько недель или месяцев, но не больше. Все они перемешались в его голове. Джаггер помнил имена и фамилии, но не мог соединить их с конкретными лицами.
Единственный, кого он помнил – и даже хотел помнить, – был Джимми.
Джаггер познакомился с Джимми три года назад и сразу понял, что они станут друзьями. У Джимми была такая улыбка... У Джаггера от нее внутри все теплело. С тех пор как ушла мать, он не ощущал ничего подобного. Они сразу же начали держаться вместе, выпивали, покуривали. Джимми не имел жилья, и Джаггер пригласил его к себе. Он даже отдал ему свою кровать, а сам устроился на диване. И тут Джимми сказал, что кровать большая и они вполне могут уместиться на ней оба. Это чуть все не поломало. На секунду Джаггер захотел убить Джимми, но быстро взял себя в руки. Только произнес с едва сдерживаемой яростью:
– Я не педераст.
Улыбка на губах Джимми растаяла.
– Ты что, приятель, у меня и в мыслях такого не было. Я тоже не пидор. Я ведь только сказал, что кровать большая. Неужели мы будем ссориться из-за такой чепухи?
И все пошло по-старому. И было хорошо, пока не появилась Шери.
– Мое имя произносят на французский манер, – сказала она при знакомстве. – Что означает «любимая». – Произнося эти слова, она улыбнулась Джимми, а он – ей.
Вот тогда-то Джаггер понял, что рано или поздно Шери уйдет с Джимми, как его мать ушла с Тедом. И не позволил, чтобы это случилось. Он знал их планы, даже в какой день это может произойти. Джаггер был очень наблюдательный. Они думали, что Джаггер ничего не замечает, а он видел, как они смотрели друг на друга, что и как говорили. И совершенно точно знал, что замышляют.
Джаггер даже спросил у Джимми:
– Ты собираешься отвалить, верно? С ней, так же как моя мать отвалила с Тедом?
– О чем ты толкуешь, приятель? – притворно удивился Джимми. Но Джаггер смотрел ему в глаза и понимал, что не ошибается. – Зачем это мне нужно с ней отваливать? С тобой гораздо интереснее, Джаг. Мы же друзья!
Джимми улыбнулся, и Джаггеру очень захотелось поверить. Но он не поверил, потому что этой же ночью, когда они курили травку, которую Шери откуда-то приволокла, у него как будто открылось второе зрение.
Он смотрел на Джимми, в его глаза, на стройное тело, на то, как он улыбается. И вдруг осознал, что его приятель очень красивый. Настолько, что хочется поцеловать. Джаггер попытался выбросить эти вздорные мысли из головы. «Откуда они у меня, черт возьми? Ведь я же не пидор!»
Но чем сильнее он старался об это не думать, тем больше думал. Джаггер понимал, что это неправильно.
«Черт возьми, ведь Джимми – парень. У него член! Ну а если бы у него не было члена, если бы он имел сиськи... такие, как у Шери?..»
Джаггер сделал очередную затяжку из общей закрутки. Это последнее, что он помнил. Потом все окутал плотный туман. Ему остро захотелось прикоснуться к Джимми. По-настоящему. Овладеть им.
«Но это все неправильно... неправильно! – кричал Джаггер себе. – Он же парень, такой же, как я и все остальные...»
Но затем Джаггер неожиданно придумал, как с этим справиться. Оказывается, все очень просто. Нужно только кое-что изменить.
У Джимми.
Шери заснула, и теперь Джимми улыбался только ему, отчего у Джаггера заболело в паху, а потом возбудился член.
– Ну что ж ты, – прошептал Джимми. – Давай же, Джаг... давай. Я знаю, чего ты хочешь. Так давай же, получи это. – Он лег на спину, на пол, и Джаггер понял, чего приятель от него желает.
Джимми хотел, чтобы партнер его изменил... изменил так, чтобы они действительно могли заняться любовью.
Нож вошел в Джимми легко – просто скользнул сквозь рубашку, а потом между ребер, прямо в сердце. Джимми не было больно, Джаггер очень не хотел сделать ему больно. Приятель посмотрел на него удивленно, всего секунду, а потом затих. Совсем затих, распростершись на спине, глядя Джаггеру прямо в глаза и продолжая улыбаться.
Джаггер понял, что он на правильном пути, и всадил нож в Шери. Она даже не проснулась. Лежала спокойно, только сиськи перестали подниматься и опускаться.
Он осторожно раздел их обоих, стараясь не потревожить Джимми. Затем отрезал сиськи Шери и аккуратно пристроил на груди Джимми.
Потом настала очередь самого неприятного. Джаггеру не хотелось прикасаться к члену Джимми – даже смотреть было противно, – но пришлось, иначе нельзя было бы его отрезать. У приятеля он был больше, чем у Джаггера, и пришлось повозиться. Наконец Джаггер справился с работой, то есть навел полный порядок.
Джимми больше не был парнем. Он стал девушкой. Симпатичной девушкой. Наверное, о такой дочери мечтала его мать.
Джаггер разделся и лег рядом с Джимми. Он гладил его лицо, обводил пальцем контуры улыбающихся губ, ворошил волосы и целовал, вначале нежно, затем сильнее. Потом прижал Джимми к себе и начал тереться о его прекрасное тело, пока...
Джаггер очнулся, когда пришли полицейские. Он сказал им, что Джимми и Шери сами виноваты. Если бы Джимми не собирался свалить с Шери... Но его все равно увезли в тюрьму. Заперли и сказали, что он больше никогда оттуда не выйдет.
Но недавно ночью за Джаггером пришли. Вывели из камеры и посадили в машину. Он молча повиновался, не задавая вопросов.
Когда приехали, Джаггер увидел, что его привезли в больницу.
Он догадался, что это должно иметь какое-то отношение к Бобби Брину. Джаггеру нравился Бобби Брин почти так же сильно, как и Джимми. И он тоже нравился Бобби Брииу. Но с Бобби что-то случилось, а что именно, Джаггер не мог вспомнить. Они работали на кухне и зашли за чем-то в чулан рядом. И там вдруг с Бобби начало что-то происходить. Он превращался в женщину, красивую женщину. Джаггеру захотелось поцеловать ее, заняться с ней любовью.
И она ему это позволила. Позволила делать все, что угодно. Не двигалась, не пыталась оттолкнуть. Просто лежала на полу, очень тихо. Он занимался с ней сексом, а затем долго любовался. Она была красивая, даже лучше, чем Бобби Брин. А потом опять провал в памяти. Появились какие-то люди, начали спрашивать что-то, допытываться, зачем Джаггер сделал это. А он смотрел на них, ничего не понимая, но зная, что правду говорить нельзя, все равно не поверят.
Его привезли в больницу и поместили где-то внизу, в подвале. Ему это не понравилось, и он наконец заговорил:
– Куда, черт возьми, вы меня привезли?
Но вместо ответа получил удар от одного из санитаров, такой сильный, что даже отключился.
Очнулся Джаггер вот в этой комнате без окон, где пахло мочой, калом и гнилью. На полу валялись два ветхих матраса, а с потолка свисала голая лампочка. Дверь, разумеется, была заперта.
Джаггер понятия не имел, как долго он здесь находится, который сейчас час и какое время суток. Еду давали. Не часто, но давали. С ней являлся один из тех парней, которые доставили его сюда. Отпирал дверь и ставил миску. Еда была скудная: черствый хлеб, жидкая похлебка, иногда чуть-чуть сдобренная мясом, и вода, чтобы все это запить.
Когда за дверью раздались шаги, Джаггер думал, что опять принесли еду. Он услышал, как в замке поворачивается ключ и отодвигают засов.
Дверь распахнулась, чтобы впустить человека, а затем ее снова заперли. Надежно. Джаггер посмотрел на нового сокамерника. Молодой, не старше двадцати двух – двадцати трех лет. Значит, примерно такого же возраста, что и Джимми. Но глаза были не голубые, как у Джимми, а карие. Как у мамы.
И волосы вьющиеся. Тоже как у мамы. Парень выглядел испуганным.
– Как тебя зовут? – спросил Джаггер.
– Джефф, – ответил он после небольшой паузы.
– Джефф, – тихо повторил Джаггер, потом кивнул. – Мне нравится это имя. Очень.
Глава 9
По дороге обратно в Бриджхамптон Кит и Мэри молчали, но не потому, что понимали друг друга без слов, как иногда бывает у счастливых супругов, проживших много лет вместе. Их нежелание говорить скорее свидетельствовало о пропасти, уже давно возникшей между ними, которая теперь расширилась настолько, что даже случившаяся трагедия, затрагивающая их обоих, была не в силах заставить их общаться.
И тем не менее Мэри чувствовала, что должна сказать что-то, потому что знала: у Кита нет такого мощного источника утешения, как вера, и ему одному со своей болью, – настолько осязаемой, что ее можно почти потрогать руками, – не справиться. Когда Мэри наконец мысленно прочла о спасении души Джеффа все молитвы, какие знала, она повернулась к сидящему рядом мужчине, который много лет был ее мужем.
– Кит, я знаю, как тебе тяжело. Но Господь, взваливая нам на плечи ношу, сам же и помогает ее нести. И если ты позволишь Ему тебе помочь... – Она прикусила губу, зная, что ее следующие слова будут Киту неприятны, но понимая, что их обязательно следует произнести. – Это наша вина, – продолжала Мэри. – Тогда, много лет назад, когда я позволила тебе... – Она замолкла, не желая даже произнести это вслух. – Ты знаешь, о чем я говорю. Мы виноваты... во всем.
