Фоссум Карин - Не оглядывайся!
Когда Сейер уходил, они поблагодарили его за визит и сказали, что всегда будут рады его видеть. Они стояли в маленьком коридоре и смотрели на него. Девочка держалась за платье матери, она напоминала Матеуса темными глазами и черными кудрями. На улице он на секунду остановился. Посмотрел прямо на Скарре, который в ту же секунду вышел из дома номер девять. Они кивнули друг другу и пошли дальше.
* * *– Много запертых дверей? – спросил Скарре.
– Только две. Йонас, номер четыре, и Руд, номер восемь.
– Я взял показания у всех.
– Какие-нибудь общие ощущения?
– Ничего, кроме того, что все ее знали и что она годами бывала в этих домах. И была у всех на хорошем счету.
Они позвонили в дверь к Холландам. Открыла девушка – вероятно, сестра Анни, похожая на нее и все же другая. Такие же светлые волосы, как у Анни, но ближе к корням темнее. Глаза обведены черной тушью, очень светлые и неуверенные. Она была не такой крупной и высокой, как Анни, не выглядела спортивной, была хуже сложена. На ней были лиловые лыжные брюки с полосками по бокам и белая блузка.
– Сёльви? – спросил Сейер.
Она кивнула, протянув ему мягкую ладонь, вернулась в дом и сразу же начала искать прибежище возле матери. Фру Холланд сидела в том же самом углу дивана, что и прежде. Ее лицо слегка изменилось за это время, с него исчезло пронзительно-отчаянное выражение, оно было очень напряженным; она выглядела теперь значительно старше. Отца не было видно. Сейер попытался рассмотреть Сёльви, не глядя на нее в упор. Ее лицо было иного типа, нежели у сестры: ни широких скул, ни решительного подбородка, ни больших серых глаз. Слабее и немного полновата, подумал он. Через полчаса разговора выяснилось, что сестры никогда не были сильно привязаны друг к другу. Каждая жила своей жизнью. Сёльви работала уборщицей в парикмахерской, никогда не интересовалась чужими детьми и не занималась спортом. Сейер подумал: она, видимо, была занята только самой собой. Тем, как она выглядит. Даже сейчас, сидя на диване рядом с матерью, она словно по привычке прихорашивалась. Одно колено подтянуто, голова немного склонена набок, руки сцеплены вокруг голени. На пальцах сверкают блестящие кольца. Ногти длинные и красные. Круглое тело без углов, без характера – ни скелета, ни мышц, только розовая кожа, натянутая на глиняную скульптуру. Сёльви была значительно старше Анни, но ее лицо выглядело детским. Лицо Анни на фотографии было более взрослым. Она смотрела в объектив настороженно – было видно, что ей не хотелось фотографироваться, но пришлось подчиниться. Сёльви позировала все время, в той или иной степени. Внешне она походила на мать, в то время как Анни – на отца, подумал он.
Мать постоянно похлопывала дочь по руке, как будто утешая или предупреждая о чем-то.
– Ты не знаешь, заводила ли Анни новые знакомства в последнее время? Встречалась с новыми людьми? Она о чем-то таком говорила?
– Ее не интересовали знакомства с людьми. Сёльви пригладила блузку. – Ты не знаешь, вела ли она дневник?
– О нет, только не Анни. Она отличалась от других девочек, была почти как мальчишка. Никогда не красилась, терпеть не могла украшений. Носила медальон Хальвора только потому, что он попросил об этом. Вообще-то он мешал ей, когда она бегала.
Голос был светлым и мягким – голос маленькой девочки, а не женщины на шесть лет старше Анни. Будь добр со мной, просил он осторожно, смотри, какая я маленькая и хрупкая.
– Ты знакома с ее друзьями?
– Ну, они младше меня. Но я знаю, кто они.
Она ощупала свои кольца и заколебалась, как будто попыталась найти выход из ситуации, в которой внезапно очутилась.
– Кто из них знал ее лучше всего, как ты думаешь?
– Она общалась с Анеттой только по учебе. Не думаю, что они просто болтали.
– Вы живете на окраине,- сказал Сейер осторожно. – Могла она поехать автостопом?
– Никогда. Я тоже,- быстро сказала она. – Но нас часто подвозят, когда мы идем вдоль дороги. Мы знаем почти всех.
Почти, подумал он.
– Ты не помнишь, она не выглядела в последнее время несчастной?
– Несчастной – нет. Но она перестала всему радоваться. У нее не так уж много было интересов. Только школа и бег.
– И Хальвор, может быть?
– Точно не знаю. Мне казалось, она почти равнодушна к Хальвору. Как будто еще не поняла, что между ними происходит.
Перед внутренним взором Сейера стоял образ девочки с недоверчивым взглядом, как будто отвернувшейся от всех. Она поступала как хотела, шла своим собственным путем и держала всех на расстоянии. Почему?
– Твоя мать говорит, что раньше она выглядела более живой,- продолжал Сейер.- Тебе тоже так казалось?
– Ну да, раньше она была более разговорчивой.
Скарре прочистил горло.
– Эта перемена,- он осторожно прощупывал почву,-как вам кажется, она случилась внезапно? Или Анни менялась постепенно, в течение долгого времени?
Мать и дочь переглянулись. – Мы не знаем точно. Она просто изменилась.
– Ты можешь вспомнить, когда это произошло, Сёльви?
Девушка пожала плечами.
– В прошлом году. Они расстались с Хальвором, и сразу же она бросила гандбол. И потом так ужасно вытянулась. Она выросла из всей своей одежды и сразу же стала такой тихой.
– Может быть, злой или обиженной?
– Нет, просто тихой. Разочарованной, что ли…
Разочарованной.
Сейер кивнул. Он окинул взглядом Сёльви. Эти лиловые рейтузы…
– Ты не знаешь, состояли ли Анни и Хальвор в сексуальных отношениях?
Она залилась краской.
– Точно не знаю. Вы можете спросить Хальвора.
– Так я и сделаю.
* * *– Сестра, – сказал Сейер напарнику, – из тех девочек, которые становятся жертвами мужчин с дурными намерениями. Так занята самой собой и тем, как она выглядит, что не заметит сигналов об опасности. Сёльви. Не Анни. Анни была осторожной и спортивной. Ее не волновало, какое впечатление она производила на людей. Не ездила автостопом, не ставила себе целью знакомства с новыми людьми. Если она села в автомобиль, то только к тому, кого она знала.
– Мы постоянно об этом говорим. – Скарре поднял глаза.
– Я знаю.
– У тебя ведь есть дочь, – продолжал Скарре, – которая прошла через пубертатный период. Как это было?
– О, – пробормотал Сейер, выглянув в окно. – В основном этим занималась Элисе. Но я помню то время. Половое созревание – это полный мрак. Она была как солнечный лучик, пока ей не исполнилось тринадцать, а потом начала огрызаться. Она рычала до четырнадцати, потом начала кусаться. А потом все закончилось.
«А потом все закончилось»… Он вспомнил, как ей исполнилось пятнадцать и она начала становиться маленькой женщиной, а он не знал, как с ней разговаривать. Твой ребенок больше не ребенок, и нужно найти для общения с ним новый язык… Сложно.
– Значит, это заняло год-два?
– Да,- ответил он задумчиво, – год или два.
– Тебя занимает эта ее перемена?
– Что-то могло случиться. Я должен выяснить, что это было. Какой она была, кто ее убил и почему. Пора заехать к Хальвору Мунтцу. Он наверняка сидит и ждет нас. Как ты думаешь, каково ему сейчас?
– Даже не могу предположить. Можно, я покурю в автомобиле?
– Нет. Ты довольно сильно оброс, не находишь?
– Не обращал внимания. На, возьми пастилку от горла.
Они смотрели каждый в свое окно. Скарре поймал сзади у себя на шее завиток и вытянул его на всю длину, а потом выпустил, и тот быстро свернулся, как червяк на сковороде.
* * *Ей почудилось в нем что-то знакомое. Поэтому она подволокла стул поближе и почти засунула морщинистое лицо в экран. Ее залил свет, так, что ему стали видны волоски у нее в носу, которые постоянно росли. Нужно удалить их, подумал он; но он не знал, как ей об этом сказать.
– Это Йохан Олав! – закричала она. – Он пьет молоко.
– Мм.
– О боже, как же он прекрасен! Интересно, понимает ли он сам, что он – произведение искусства, нет, на самом деле! Живое произведение искусства!
Актер вытер молочные усы и улыбнулся, обнажив белые зубы.
– Нет, ты видел, какие у мальчика зубы? Белые, как мел! Это потому, что он пьет молоко. Тебе тоже нужно пить больше молока. И он наверняка посещает школьного дантиста, в наше время такого не было.- Она собрала плед на коленях. – У нас не было средств, чтобы следить за зубами, мы просто вырывали их один за другим, когда они портились, а у вас есть школьный дантист, и молоко, и витамины, и правильное питание, и зубная паста с фтором, и я не знаю что еще. – Она глубоко вздохнула. – Я-то в школьные годы вечно ныла. Не потому, что не знала уроки, а потому что вечно была голодна. Ну конечно, вы красивые, вы, современная молодежь. Я завидую вам! Ты слышишь, что я говорю, Хальвор? Я завидую вам!
– Да, бабушка.
Он дрожащими пальцами вынул фотографии из желтого конверта «Кодак». Тщедушный молодой человек с узкими плечами, он совсем не был похож на прыгуна в высоту из телевизионного рекламного ролика. Рот у него был маленький, как у девушки, один угол был словно натянут, и, когда молодой человек улыбался, что случалось с ним очень редко, этот уголок оставался на месте. От правого угла рта вверх к виску шел шрам. Волосы каштановые, коротко остриженные и мягкие, подбородок практически гладкий. С первого взгляда ему часто давали пятнадцать, а перед киносеансами «до восемнадцати» постоянно приходилось показывать паспорт. Он не поднимал вокруг этого шума, он вообще не любил скандалить.
