Джон Гришем - Адвокат
– Наверное, видеть этих людей вошло у вас в привычку? – обратился я к Долли.
Мы стояли у плиты, прислушиваясь к перебранке, смолкшей, однако, после вмешательства Мордехая и молодого священника.
– Да Бог с вами, милый, – откликнулась Долли, вытирая полотенцем руки. – Смотрю на них, и сердце разрывается. Но, как сказано в Писании, “счастливы те, кто утешает обездоленных”. Это и придает мне силы. – Мягким, домашним движением она помешала суп в кастрюле. – Курица сварилась.
– И что теперь?
– Нужно достать ее и положить на тарелку. Когда остынет, вынуть из нее кости.
Предложенная Долли технология превращала прозаическое занятие в высокое искусство.
Овладевая им, я чувствовал, как у меня горят пальцы.
Глава 8
Вслед за Мордехаем я поднялся по темной лестнице в алтарную часть.
– Смотрите под ноги, – едва слышно предупредил он, толкнув створчатые двери.
Храм был полон людей, застывших в причудливых позах. Спали на длинных деревянных скамьях. Спали на полу под ними. Спали в центральном проходе, почти впритирку.
И с переполненных хоров доносился храп. Матери тихо увещевали беспокойных детей.
– Очень немногие церкви решаются на такое, – прошептал Мордехай, стоя у алтарного столика и обводя взглядом зал.
Мне было легко понять это нежелание помочь ближнему.
– А что происходит по воскресеньям? – так же шепотом спросил я.
– Все зависит от погоды. Здешний священник – один из наших. Вместо того чтобы выгонять людей на улицу, он иногда просто отменяет службу.
Выражение “один из наших” было мне не вполне понятно – я не ощущал принадлежности к какому-то клубу. Над головой раздался скрип. Я поднял глаза. Вдоль стен тянулся балкон, темный от множества людей, вяло шевелящихся на скамьях. Мордехай тоже посмотрел вверх.
– Сколько народу… – Закончить фразу мне не хватило Духу.
– Мы не считаем. Мы только кормим и предоставляем убежище.
От внезапного порыва ветра задребезжали стекла. Здесь было заметно холоднее, чем в подвале. Пробравшись на цыпочках между спящими, мы вышли через дверь за органом.
Стрелки часов приближались к одиннадцати. Людей в подвале не убавилось, но очереди к кастрюлям уже не было.
– Давайте за мной, – сказал Мордехай.
Он взял пластиковую тарелку и протянул ее стоявшему у плиты добровольцу.
– Посмотрим, что ты тут настряпал. – По губам Мордехая скользнула улыбка.
Мы уселись за складной столик в самом центре подвала, плечом к плечу с бродягами. Как ни в чем не бывало, Мордехай ел и говорил, говорил и ел; мне это было не по силам.
Болтая ложкой в супе, который благодаря стараниям мисс Долли оказался вкусным, мне никак не удавалось отрешиться от мысли, что я, Майкл Брок, состоятельный белый человек, уроженец Мемфиса и выпускник Йельского университета, удачливый юрист из прославленной фирмы “Дрейк энд Суини”, сижу, окруженный бродягами, в подвале церкви, расположенной на северо-западной окраине Вашингтона. Только одно белое лицо за все это время я видел здесь – испитую харю алкоголика, зашедшего проглотить суп и сразу исчезнуть.
Я был уверен, что машину мою давно угнали, что, выйдя на улицу, не выдержу там и пяти минут. Надо было держаться Мордехая – когда бы и куда бы он ни отправился.
– А суп неплох, – заявил он. – Вообще-то случается по-разному, в зависимости от того, чем мы располагаем. Да и рецептура на каждой кухне своя.
– У Марты на днях давали вермишель, – сообщил бродяга, сидевший справа от меня; локтем он был ближе к моей тарелке, чем к своей.
– Вермишель? – с шутливым недоверием переспросил Грин. – Ты обнаружил в миске вермишель?
– Ага. Примерно раз в месяц у Марты можно наткнуться на вермишель. Правда, теперь, когда об этом почти все знают, столик там не очень-то получишь.
Трудно было понять, балагурит бродяга или нет, однако в глазах у него мелькали искорки смеха. Мысль о бездомном, сетующем на нехватку столиков в его излюбленной общественной кухне, показалась мне довольно забавной. Надо же – проблема заполучить столик! Часто ли я слышал подобную фразу от своих друзей в Джорджтауне?
Мордехай улыбнулся:
– Как тебя зовут?
Я заметил, что, обращаясь к человеку, он всегда стремился узнать его имя. Похоже, бродяги были для Грина не жертвами судьбы, а родственными душами. Мордехай любил их.
“Интересно, – подумал я, – как человек превращается в бродягу? Что за поломка произошла в огромном механизме социальной помощи, из-за которой граждане Америки становятся нищими и ночуют под мостами?”
– Драно, – сказал бродяга и сунул в рот выловленный из моего супа кусочек моркови, покрупнее выбрал.
– Драно? – удивился Мордехай.
– Драно.
– А фамилия?
– Отсутствует. Для этого я слишком беден.
– Кто тебя так назвал?
– Мамочка.
– А сколько тебе было тогда лет?
– Около пяти.
– Но почему Драно?
– У нее был ребенок, который вечно орал и не давал нам спать. Ну и однажды я накормил его “Драно” <Патентованное средство для прочистки канализации, смесь поташа и алюминиевого порошка> , – разъяснил бродяга, помешивая ложкой в моей тарелке.
Я не поверил ни единому слову из этой хорошо отрепетированной и умело поданной истории. Зато ее завороженно слушали окружающие. Драно наслаждался всеобщим вниманием.
– Что же было дальше? – невозмутимо спросил Мордехай.
– Ребенок помер.
– Но это был твой брат!
– Нет. Сестричка.
– Значит, ты убил собственную сестру?
– Зато потом мы спокойно спали по ночам.
Мордехай подмигнул мне, давая понять, что наслышался подобных баек предостаточно.
– Где ты живешь, Драно? – полюбопытствовал я.
– В Вашингтоне.
– Где твой дом? – уточнил Мордехай.
– Здесь, там… Много богатых дамочек, которым нравится мое общество.
Соседи Драно не выдержали: один фыркнул, другой заржал.
– А куда приходит твоя корреспонденция? – продолжил беседу Грин.
– На почту.
Было очевидно, что за словом в карман Драно не лезет.
Мы оставили его в покое.
Приготовив для добровольцев кофе, мисс Долли выключила плиту. Бродяги принялись устраиваться на ночь.
Мы сидели у стола, пили кофе и смотрели, как люди в полутьме сворачиваются калачиками на полу.
– Вы долго намерены пробыть здесь? – осведомился я.
– Трудно сказать. – Мордехай пожал плечами. – Сейчас тут около двухсот человек. Как правило, всегда что-нибудь да случается. Священник хотел, чтобы я остался.
– На всю ночь?
– Как обычно. А вы можете уйти, когда пожелаете.
Делить сон с присутствующими не входило в мои планы.
Но и покидать церковь в одиночку было боязно.
Белый человек за рулем дорогой машины в пятницу ночью на безлюдной улице весьма сомнительного квартала? Я был очень далек от мысли испытывать судьбу – пусть даже снегопад прекратился.
– У вас есть семья? – возобновил я разговор.
– Да. Жена работает секретаршей в министерстве труда.
Три сына. Один в колледже, другой в армии. – Голос Мордехая дрогнул, и я не стал спрашивать о третьем. – Третьего мы потеряли десять лет назад. Его убили на улице.
– Простите.
– А у вас что?
– Женат, детей нет.
Впервые за последние часы я вспомнил о Клер. Как бы она повела себя, узнай, где я нахожусь? Мы всегда были слишком заняты, чтобы тратить время на что-то, хоть отдаленно похожее на благотворительность.
Клер наверняка пробормотала бы нечто вроде: “Он совсем рехнулся”, – только и всего.
Плевать.
– Чем занимается ваша жена?
– Проходит хирургическую практику в Джорджтауне.
– Так у вас все впереди, не правда ли? Через пару лет вы станете компаньоном в известной юридической фирме, а ваша супруга – хирургом. Воплощенная Американская мечта.
– О да!
Неизвестно откуда взявшийся священник увлек Мордехая в угол кухни, приглушенно заговорил. Захватив несколько штук печенья, я направился к молодой женщине с детьми.
Она спала; голова ее покоилась на подушке, правая рука обнимала младенца. Ребята лежали под одеялами рядом, старший не спал.
Присев на корточки, я протянул ему одно печенье. Глаза мальчишки блеснули, он мгновенно сунул лакомство в рот.
Маленькое худое тельце, никак не больше четырех лет.
Голова матери соскользнула с подушки; женщина проснулась, взглянула на меня усталыми печальными глазами, заметила печенье, слабо улыбнулась, поправила подушку и снова задремала.
– Как тебя зовут? – шепотом спросил я малыша. Угощение сделало нас друзьями.
– Онтарио, – без всякого выражения протянул он.
– Сколько же тебе лет?
Паренек поднял четыре растопыренных пальчика, подогнул один, но после некоторого колебания распрямил.
– Четыре? – уточнил я.
Он кивнул и протянул руку за новым угощением. Мне стало приятно. Я дал печенье. Я готов был отдать ему все, что имею.
– Где ты живешь?
– В машине, – прошептал он.
