Анна Белкина - G.O.G.R.
— Авторитета вы себя уже давно лишили. И свою биографию испортили сами, — спокойно сказал Серёгин. — Следователем прокуратуры вас уже никто не восстановит. Самый лучший выход для вас — всё рассказать.
— Иначе, мы снова посадим вас к Батону, — не вытерпел Сидоров.
Угроза подействовала. Зайцев замахал руками и замотал головой, не желая более выслушивать лекции Батона на тему гуманизма и жалобы на «людей, не ведающих о человечности». За всё время, которое Зайцев провёл в изоляторе, его и пальцем не тронули, однако, зубы у него ныли. Не от побоев, а от слезливых откровений гориллообразных «адептов» Батона Кулака и Камня, да и самого Батона.
— Я не хочу к Батону, — заныл бывший следователь прокуратуры.
— Тогда, в чём же дело? — улыбнулся Сидоров.
— Хорошо, я всё расскажу, — напуганный Батоном, Зайцев стал сговорчивей. — Да, я родился и всю жизнь прожил в Верхних Лягушах. Работал там участковым. И Киева ни разу в жизни в глаза не видел. У нас, в Лягушах, есть заброшенный особняк. А людям казалось, что в нём… чёрт живёт! — Зайцев сделал такое кислое лицо, что Сидоров прямо почувствовал во рту вкус клюквы.
— Чёрт? — удивился сержант и подъехал на своём кресле ближе к Зайцеву.
— Угу, — понуро кивнул Зайцев. — И все без конца жаловались, что чёрт их пугает и может заесть. А меня начальство всё время грызло за этого чёрта!
— Постойте, — перебил Серёгин. — Это всё очень интересно, но никак не относится к делу. Чёрт какой-то… Причём здесь чёрт?
— Это вы постойте, — обиделся Зайцев. — Чёрт этот, как раз, и относится к вашему делу!
— Ладно, — пожал плечами Пётр Иванович. — Рассказывайте дальше.
— Так вот, — продолжил Зайцев. — Грызло, меня, значит, начальство за чёрта. А я всё время думал, что это — не чёрт, а жулики. Я, наверное, раз двадцать туда ходил, в особняк, но всё было бесполезно: никого никогда я там не находил. Но вот, в один прекрасный день, мне вдруг «посчастливилось»… Э-э-эх! — Зайцев безнадёжно махнул рукой. — Чего говорить! Пришёл ко мне в ОПОП тракторист, самый, скажу я вам, дрянной человек во всех Лягушах: пил, дебоширил, водился с кем попало, топил в озере трактор за трактором… — в общем, вы понимаете.
Пётр Иванович и Сидоров кивнули: как им было не понимать, когда у них на учёте стояла чуть ли не целая рота таких голубчиков.
— Он пришёл ко мне и сказал, что со мной хочет поговорить какой-то человек. «Замечательный», как он выразился. Я сразу понял, что жульё это собралось мне взятку дать. Думал накрыть их всех. Тракторист сказал мне прийти в тот особняк, где этот чёрт дурацкий. Я пошёл. Лучше бы не ходил! Да что теперь говорить! — Зайцев горько покачал головой. — Прихожу, а он сидит, хлыщ такой высокомерный, точное жульё. Начал «воду лить», наобещал мне горы золотые. А я ему: «Пройдёмте в отделение!» Да так и не удалось мне его взять! Поработил он меня в полном смысле слова. В общем, я до сих пор у этого хлыща в услужении. Он сказал мне тогда, что вызовет меня, когда понадоблюсь. Уверял, что никакого криминала, всё законно. А оно — жульё. Хоть под чёрта маскируется, хоть под кого угодно!
— Подождите, Зайцев, — сказал Пётр Иванович. — Вы его всё «хлыщом», да «жульём» обзываете, а вы знаете про него что-нибудь?
— Эх! — вздохнул Зайцев. — Практически, ничего. Как зовут, не знаю, он сказал, чтобы я называл его «шеф». И вообще, я его видел только один раз, в особняке. А потом только по телефону с ним общался, — эти слова Сергей Петрович произносил просто с усилием титана, потому что могучая чужая воля опять начинала одолевать его слабые мозги и потихоньку превращать мелкий рогатый скот.
— Отлично! — обрадовался Пётр Иванович. — Номер телефона?
— Не знаю, — пожал плечами Зайцев. — Я ему не звоню. А когда он мне звонит, написано: «Номер не определён».
— А с кем-нибудь ещё из этой компании вы общались? — спросил Пётр Иванович.
— Нет, — сказал Зайцев. — Только с шефом. Он мне звонит и говорит, какое дело «заминать», а какое — нет.
— Фамилия тракториста?
— Я-а не помню… — сипло выдавил Зайцев, выпучив глазки так, словно находился в тихом ужасе.
— Ну, же, постарайтесь! — подогнал его Серёгин.
Зайцев прекрасно помнил, какая у тракториста фамилия, а так же — знал его имя и отчество. Он уже хотел рассказать обо всём, сжал в кулак свою волю, набрал в лёгкие воздух, раскрыл рот и громко, отчётливо выговорил:
— Ме-е-е-е!!
— Зайцев! — Серёгин уже понял, каким образом можно вырвать Зайцева из лап гипноза.
Зайцев замолк, а Пётр Иванович спросил:
— А зачем же вы выкрали Ершову?
— Что? — Зайцев в изумлении выкруглил глаза. — Я не знаю никакую Ершову…
— Ну, как же? — не согласился с ним Серёгин. — А кто же тогда выходил с ней на связь? Кому она передавала информацию о делах Чеснока и Сумчатого?
Зайцев прекратил ёрзать на стуле, поморгал большими глазами и выдавил сквозь изумление:
— Какой Чеснок?.. Вы что-то перепутали…
Серёгин и Сидоров переглянулись.
— А Ершова указала именно на вас, — Пётр Иванович обнаружил в папке фоторобот, который Карандаш «сотворил» со слов Валерии Ершовой, и подсунул его Зайцеву под нос. — Она называла вас Геннадием и описала вас. С её слов составили фоторобот. Это вы, безо всякого сомнения.
Зайцев вытаращился на своего «виртуального двойника», изучил его, и пришёл к выводу, что да, это лицо, действительно, похоже на его собственное.
— Вы… что-то путаете, — повторил Зайцев. — Я рассказал вам всё, что смог… Но вашу Ершову я не знаю… И я никого не похищал… Они заставили меня быть следователем прокуратуры, а не похитителем людей… И Чеснока никакого я тоже не знаю…
Выслушав лепет Зайцева, Серёгин пришёл к выводу, что, должно быть, его недостаточно побили в обезьяннике, раз отказался от Ершовой. Ну, ничего, скоро из Киева приедет третий гипнотизёр — и тогда Зайцеву придётся вынырнуть из лап таинственного «чёрта» и признаться во всём.
Глава 137. Невероятные чудеса
Киев расщедрился спустя недели две. Третий гипнотизёр приехал в среду, и ему сразу же выдали электронный «ключ» от бдительного роботурникета.
— Виктор Павлович Вавёркин, — представился новый гипнотизёр. В отличие от Лисичкина и Маргариты Садальской, внешность Вавёркина не содержала никаких черт колдуна, или дьявола. Он больше походил на румяный добродушный колобок, нежели на представителя «колдовской» профессии. И, если бы Серёгин просто встретил его на улице — ни за что бы не подумал, что Вавёркин является гипнотизёром.
— Меня прислали вместо Лисичкина, — заявил вдруг пухленький Вавёркин, и Пётр Иванович едва не лишился дара речи.
— Ка-как это — вместо Лисичкина? — едва выдавил он деревянным от изумления языком. — А Маргарита Садальская??
— Кто? — улыбнулся Вавёркин дежурной улыбкой психиатра.
— Маргарита Садальская, — повторил Серёгин, машинально вырывая листы из тетрадки в клеточку, что лежала перед ним на столе.
— Хм, не знаю такой… — хмыкнул Вавёркин, не снимая с лица свою дежурную улыбку. — Так, кто там у вас нуждается в помощи гипнотизёра?
— Пя-пятнадцатая ка-камера, Николай Светленко, — Пётр Иванович титаническим усилием заставил себя говорить, Сидоров переминался с ноги на ногу у двери кабинета и хлопал глазами, не понимая, как это Вавёркин, и вдруг не знает «киевскую колдунью»!
— Отлично! — улыбнулся «колобок» Вавёркин и «подкатился» к Сидорову.
— Проводите? — осведомился он, установив на сержанта свои пронзительные голубые глазки.
— Саня, проводи… — икнул Серёгин.
— Ид-дёмте, — пробормотал Сидоров и вышел в коридор.
Сидоров проводил Вавёркина в камеру к «парнокопытному» Светленко, а «поднятый на уши» Серёгин послал в Киев срочный факс, в котором спрашивал о Маргарите Садальской.
«Такого сотрудника у нас никогда не было», — вот что пришло через несколько минут из Киева в ответ на срочный факс. Прочитав этот ответ, Пётр Иванович аж подпрыгнул.
— Чё-ёрт! — чертыхнулся Серёгин и ещё раз прочитал пришедший из Киева факс.
«Такого сотрудника у нас никогда не было», — да, да, Киев написал именно так! Пётр Иванович не ошибся — в Киеве не знали ничего о Маргарите Садальской!
Кто же тогда попал к ним в отделение вместо гипнотизёра?! Уж не Маргарита ли Садальская влезла в сейф? А вдруг она — сообщница Тени? Уж не она ли наводит «звериную порчу»?!
Где-то в архиве должно храниться её личное дело — если оно у неё ещё было…
Серёгин, перескакивая через две ступеньки, примчался в архив. На его коричневой деревянной двери висела аккуратная табличка «Соблюдайте тишину» — как в библиотеке. Пётр Иванович с бега перешёл на шаг и подкрался к молчаливому архиву, почти что, на цыпочках.
