Паранормальное рядом - Макс Гордон
Я сидел и курил в полнейшей тишине, размышляя что случилось со Славиком и жив ли он сейчас. Я не знал, что за чертовщина была в том тоннеле, но не мог забыть вида пустых сапог, носы которых сами собой повернулись в сторону моего друга. Машинально пригладив волосы на голове, я ощутил сильное жжение в правой руке, посмотрев на нее увидел, что кожа на ладони содрана до мяса. Я вспомнил в какой момент это случилось, – когда я, почти, добежал до деревянных щитов, ограждающих вход в тоннель. Возможно это было Борик, который каким-то чудом ухитрился вывернуться и сбежать, во всяком случае, я очень на это надеялся.
Через время, счет которому я потерял, в комнату вошел мужчина в обычной милицейской форме. Он молча пододвинул ко мне пепельницу, осмотрел мою окровавленную ладонь и вышел. Через несколько минут он вернулся вместе с другим милиционером. На врача он не был похож, но вполне грамотно обработал зеленкой рану на моей руке и туго забинтовал. А следом за ними в комнату вошел усталый и грустный Василий Ильич.
Бригадир посмотрел на меня, вздохнул и сел на предложенный милиционером стул, рядом со мной. И только тогда молчаливый милиционер начал говорить…
Его фамилию я не запомнил, но он был старший следователь какого-то района, чего-то там. Я устал и мой мозг слабо воспринимал информацию. Следователь сообщил мне, что я находился в неположенном месте, причем по графику работ и записям в производственном журнале, оформленным бригадиром, находиться там я не должен был. Затем мне прозрачно намекнули что бывает за разглашение секретной информации и далее, далее, далее. Я слушал и кивал, механически соглашаясь со всем сказанным.
Потом слово дали мне. Мне велели подробно изложить о том, что происходило сегодня ночью после ухода бригадира, вплоть до того момента, как я оказался «в помещении категории СКЦ». Я не стал спрашивать у следователя что означает эта аббревиатура и начал рассказывать о том, как мы аккуратно сложили инструменты, умолчав, разумеется, о распитии содержимого Славкиного термоса, о том, как шли по длинному пути к рабочему помещению с целью переодеться и сложить инструмент. И подробно л рассказал о том, как мы со Славиком свернули в заброшенный тоннель метро. Когда я только начал об этом рассказывать, бригадир, который до этого сидел неподвижно, уперев свой взор в край стола, вскинул голову и затараторил скороговоркой:
– Вы заградительные щиты видели? Видели?!! О том, что проход запрещен? Там щиты есть, товарищ капитан, – обратился он уже к следователю из милиции.
Тот молча посмотрел на бригадира, потом кивнул мне, видимо, давая добро на продолжение. И я продолжил… Я рассказал о том, как мы обогнули запрещающие надписи и углубились в заброшенный тоннель. Я помнил, что при поступлении на работу проходил множество инструктажей и расписывался в каких-то инструкциях, которые теперь мы со Славкой грубо нарушили, понимал, что за такое могут быть последствия, но сейчас нужно было рассказывать обо всем без утайки и я рассказал. Рассказал о пустых сапогах, один из которых ударом сбил с ног моего друга, рассказал о таинственных шалашах, собранных из всякого хлама, разбросанного по полу.
– На сколько отчетливо ты видел сапоги? – спросил у меня следователь.
Я ответил, что видел их в нескольких шагах от себя и видел также ясно, как вижу сейчас его. В сапогах никого не было и тем не менее они двигались.
– А что, все-таки, случилось с монтером пути Борисовым? – задал мне вопрос следователь, откладывая ручку в сторону.
– Я увидел палку, валявшуюся на полу и нагнулся для того, чтобы поднять ее, а когда я снова посмотрел в то место, где стоял Борик, то есть, Борисов, его там уже не оказалось. Я позвал его несколько раз, но ответа не было.
– Значит, в том помещении, кстати, что там за помещение? – обратился следователь к моему бригадиру и не дожидаясь ответа продолжил свой вопрос, – в том помещении кроме Борисова, вы никого не видели, но слышали чьи-то шаги и подняли палку для самообороны, так что ли? А это случилось на выходе из тоннеля, когда кто-то, кого вы, также, не рассмотрели, пробегал мимо вас и выхватил у вас из руки ту палку? – указал он на мою забинтованную ладонь.
Я подтвердил, что все было именно так. Я никого не видел. Что-то слышал, но что именно пояснить не могу. Могло ли мне показаться то, что Вячеслав получил удар по ноге именно пустым сапогом, а не иным предметом, брошенным из темноты неизвестным лицом? – Наверное, могло. Чего можно разглядеть в свете двух фонарей…
Далее мне дали расписаться в протоколе, заканчивающимся «с моих слов написано верно». Я пробежал по нему глазами. Подчерк был корявым и неразборчивым, но в целом, то, что мне удалось прочитать, действительно было записано с моих слов и да, – записано верно. Я расписался. Затем следователь дал мне для ознакомления и росписи еще какие-то бумаги, пояснив на словах ответственность и те неприятности, которые могут последовать о разглашении случившегося. Я кивал и уверял его, что понимаю и осознаю всю ответственность и ничего разглашать не собираюсь. Капитан, в свою очередь, уже с легкой улыбкой, сказал мне, что никакого нарушения с точки зрения закона, лично он, в моих действиях не видит. Но сделал особое ударение на том, что оказаться там, где не следует не есть преступление, преступление разглашать это третьим лицам. Я понял, что он имел ввиду, о чем убедительно заверил сотрудника милиции. Затем капитан задал всего один вопрос бригадиру:
– Что будем делать с монтером Борисовым? Есть ли информация о том, где он находится или может находиться в настоящее время и будет ли официальное заявление на расследование случившегося?
Меня сильно удивила реакция бригадира. Василий Ильич вскочил со стула и бегая по кабинету взад и вперед тараторил, что никакого происшествия не было, а поисками Борисова Вячеслава Павловича он займется сам, при необходимости, сам доложит своему диспетчеру о случившемся, все согласно инструкции, – добавил бригадир. А на данный момент никаких оснований считать данный случай опасным он не видит.
После этого нас отпустили, пожелав нам хорошего окончания смены. Мы вышли на улицу под моросящий ноябрьский дождь. Я все еще слабо ориентировался в столице, но посмотрев
