Урс Маннхарт - Рысь
В подсознании обоих Бервартов по-прежнему сидело подозрение, что зять мог предотвратить смерть дочери. Хотя Эрнсту подобных упреков ни разу выслушивать не приходилось. Но молчание давило еще сильнее.
Фриц смирился с судьбой. Приехав ненадолго, он согласился остаться в Лауэнене насовсем, хотя время от времени и порывался пойти на попятный, подыскивая себе в Гштаде место электромеханика.
Фриц Рустерхольц шел не торопясь. Прогулка по свежему воздуху не приносила ему того облегчения, на которое он рассчитывал. Он все думал о пари. Не надо было соглашаться. Ох уж, эти сильные бугристые ладони с шершавой кожей, эти глотки с их зубами, языками, пивной пеной и хохотом, эта протокольно-ведомственная физиономия общинного секретаря Таннера. Рустерхольцу казалось, что своим рукопожатием он только что поздравил Хуггенбергера с победой.
Но сдаваться он не собирался. Он еще задаст этому Хуггеру. Тот еще посмотрит на него, зеландца, по-новому.
На автобусной остановке у почты, прислонив беговые лыжи к стене, стояло несколько людей. Фриц мельком глянул на них. Желание поскорее очутиться дома было написано на их лицах. Поздоровавшись вполголоса, он заковылял дальше. Световая табличка над входом в старое здание почты, пострадавшее от пожара 1982 года, несколько метров освещала лицо Рустерхольца бледно-желтым светом. Не слышно было ничего, кроме течения частично замерзшего Мюлибаха, протекавшего посреди деревни по вымощенному каналу, а затем впадавшего в Луибах.
Фермерам еще не пришло время отправляться на сыродельню. Большинство приступит к дойке — все менее окупавшей себя процедуре — лишь через полчаса. Несколько крестьян недавно расторгли контракт с владельцами сыродельни, фирмой «Swiss Dairy Food». Фирма мало платила за литр и не давала кормить коров силосным кормом, поскольку это запрещалось рецептами по изготовлению твердых сыров. Если б и остальным фермерам удалось найти для своего молока другого покупателя, то сыродельня, возможно, и закрылась бы. Влиятельный и уважаемый в Лауэнене Адольф Аттенхофер остался бы без работы. Проблему с молоком братья Рустерхольцы решили. Для этого им пришлось долго уговаривать Терезу и Теобальда Бервартов. Было ясно, что с надорванной спиной Эрнст не сможет трудиться как раньше. Тереза Берварт хотя и была способна оказать существенную поддержку, но ни она, ни Теобальд не могли трезво оценить объем ежедневных работ. Эрнсту и Фрицу с трудом удалось убедить супругов продать молочные квоты и купить коров на подсосе. Избавившись от молочных квот, братья перестроили дворовые помещения. Теперь они держали двенадцать коров на подсосе и столько же телят. Все были рыжеватыми и относились к породе лимузин, отличались кротким и непритязательным нравом, легко и часто отелялись и не доставляли хлопот на бойне. Телята бежали за коровами по свободному от ограждений Хундсрюггу и сосали молоко. Благодаря такой перемене братья Рустерхольц и супруги Берварт выиграли много времени и обрели спокойствие. Из-за телят появилось много навоза. Поэтому не понадобилось подключать старый крестьянский дом к общей канализационной системе.[7] А это обошлось бы недешево. Лишь пребывая в плохом настроении, Теобальд брюзжал, что ему хочется подоить коров.
Таким образом, они вовремя избежали споров со «Swiss Dairy Food», чему Фриц был несказанно рад, хотя и жалел Аттенхофера. Впрочем, теперь он сам ввязался в спор о рыси.
Брату Фриц о пари ничего говорить не станет. А тем более Бервартам. Сначала ему надо разработать план действий. Несколько раз покосился он на занавешенные окна — не подсматривает ли кто за ним. Деревенский покой казался обманчивым. Как если бы общинный секретарь Таннер уже растрезвонил всем о пари.
Фриц Рустерхольц прошел мимо покалеченной и оставленной перед автомастерской Ойгена Хехлера старой машины и по серпантину начал подниматься на Хундсрюгг. Когда он вышел из центра деревни и преодолел первый подъем, а вдали в темноте и дымке показались силуэты возвышавшихся в сторону Вале гор, на колокольне позднеготической кирхи зазвонили колокола. Они пробили без четверти пять — Рустерхольц мельком глянул на циферблат. С церковью после развода его ничто не связывало. К пасторам, машущим фимиамом, Фрица не тянуло, ему хватало помаваний метлы Терезы Бауэрварт.
Поднявшись выше, он различил трех лыжников, по-прежнему ожидавших на остановке у желтой почтовой вывески. Автобус, стоявший на парковке у «Тунгельхорна», только-только завелся. Беат Бюхи был неизменно пунктуален.
Рустерхольц проследил, как автобус скрылся из виду, проехав между сельхозтовариществом и автомастерской Хехлера, и перевел взгляд на беспросветно темный склон Хунценвальдского леса.
«Три тысячи франков — немалая сумма, Рустерхольц», — звучало у него в голове. Как же он ненавидел этого Хуггера. Как он его сейчас ненавидел.
Фриц Рустерхольц умел обращаться с винтовкой. Кто стрелял в стрелковом клубе, тот стрелял и в лесу. Вот только бы обзавестись желанным техническим устройством. Фриц не был уверен в том, что говорил за столом о сигналах. Однако он действительно служил радистом в армии и кое в чем разбирался. Но этого было недостаточно. Ему нужен был совет профессионала. И он знал, к кому обратиться: к своему другу Роберту Рихнеру из Мюнчемира.
На следующем витке серпантина ему открылась панорама всего Лауэнена. На восток простиралась боковая долина Шёнебодемедера, вершина Ротхорна, склон Тунгельматте, скалы Хольцерсфлуэ, отрезанные вклинившейся в альпийский ландшафт речкой Гельтенбах. Над Гельтенским ледником возвышались вершины Вильдхорна и Арпелиштока, правее — Шпицхорна, у подножья которого на невидимом плоскогорье располагалось Лауэненское озеро. А перед ними, за Хаммершвандом с его лыжным подъемником, двором и домом стрелкового клуба — Луимос, феннлеровские угодья, по которым протекал спрямленный Луибах, потом собственно центр деревни с позднеготической кирхой, у въезда в деревню — Сельскохозяйственное товарищество и автомастерская Хехлера. И за всем этим длинные, в основном безлесые склоны Виспилеграта.
Он вспомнил — чуть ли не впервые — о Дельфинчике. Так за ее татуировку тунгельхорнские завсегдатаи прозвали новую продавщицу деревенского магазина. Она ему сразу понравилась. Не прошло и недели с тех пор, как он покупал у нее сыр. Он заказал четверть кило, Дельфинчик приставила нож и положила на весы 251 грамм. И взглянула на него, утратившего дар речи, так, словно не было на свете ничего более естественного. Поскольку Фриц продолжал молчать и глядел как баран на новые ворота, она переспросила, правильно ли расслышала его, хотелось ли ему четверть. Кое-как кивнув, он снова вернулся к реальности.
Если не считать таланта резать сыр и татуировки, к сожалению — так и не увиденной во время последнего визита — Рустерхольц не знал о продавщице ничего. Она же знала о нем и того меньше, но она еще услышит о нем, узнает о его победе, ей расскажут, как ему удалось подстрелить хищную тварь и обвести Хуггера вокруг пальца.
Вся эта история создаст ему в деревне новую репутацию. Люди взглянут на него по-другому. Дельфинчик заговорит с ним. От одной мысли об этом Фриц растерялся, представил себе, как они поцелуются. Каким будет их первый поцелуй. Быть может, даже за сырным прилавком. Дельфинчик так и не выпустит из рук острого ножа. С ней будет пожарче, чем с прежней женушкой.
У него не было уверенности, стоит ли жениться второй раз. Был ли в том смысл и будут ли шансы на успех, если он начнет ухаживать за Дельфинчиком. Уверен он был лишь в том, что не собирается вечно тянуть лямку в братнином хозяйстве. Что это за жизнь такая — вкалывать на старом дворе, который ему не принадлежит, и каждый вечер общаться с молчаливым братом да дряхлыми Бервартами, поедая пюре из разваренных овощей, политых несъедобным коричневым соусом, и сверля дырку в усеянных цветочками обоях.
Иногда по ночам он сбегал из этого заточения, вырывался на улицу, на свободу, и стоял как вкопанный или слонялся, пока не промерзал до косточек. Если и это не помогало, бежал в подвал, летел по истершимся ступеням, забивался промеж сырых и холодных стен и при тусклом свете неоновой лампы в трудоголическом припадке лихорадочно собирал из присланных деталей штуцеры для жижеразбрасывателей. Иногда за ночь он собирал по два сорокакилограммовых штуцера. И эта подработка, за исключением пособия по инвалидности и нескольких дотаций, которые назывались здесь прямыми выплатами, оставалась единственным источником доходов.
Они с братом оба потеряли жен. Даже если его супругу и не убило сосной, все равно он отчасти разделил судьбу брата. И тем не менее Фрицу не хотелось, чтобы присутствие Эрнста ежедневно напоминало ему об этом. В его памяти роились неизгладимые воспоминания о жене, об этапах некогда чрезвычайно сильной любви. Лишь в последнее время в его мыслях снова нашлось место для других женщин.
