Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира
Ответ вгонял в тоску.
«Не выданы», — упорствовал экран.
Я в расстройстве отправилась из подвала в абонемент, где студентка за стойкой предложила мне провести осмотр стеллажей.
— Осмотр стеллажей? — переспросила я, не веря ушам. — Вы хотите послать какого-то бедолагу перелопатить одиннадцать миллионов книг ради четырех?
— Всего три с половиной миллиона, — пожала плечами она. — Хотя своей вы скорее всего среди них не найдете.
Я задумалась. Что бы Роз ни открыла, читая «Елизаветинский театр», она наверняка сделала в книге пометку на этот счет — как обычно, выделила что-нибудь карандашом. Эта ее привычка превратилась в подобие тика, автоматического, как дыхание. Однажды я видела, как она, увлекшись погружением в историю иных культур, рисовала у себя на лбу. По слухам, ее даже выставили из Британской библиотеки за пометки в рукописи тысячелетней давности. Правда, бритты (в лице библиотекарей-педантов) оказались людьми великодушными и простили ее рассеянность, поскольку скоро пригласили снова. Время от времени Роз писала на полях, причем раз или два я видела у нее целые карандашные трактаты… Вот почему мне нужен был экземпляр, который она считала своим. Местный, «уайденеровский».
— Спасибо, — ответила я и, тяжело вздохнув, подписала заявку на осмотр стеллажей. На выходе в фойе замерла, раздумывая, куда идти дальше.
Я уже свернула направо — к выходу, как вдруг заметила в глубине широкую мраморную лестницу. По форме библиотека напоминает квадратный колодец, обрамляющий внутренний дворик; и в центре этого дворика возвышается куполоверхий мавзолей юного Гарри Уайденера. Правда, там покоится не прах, а его книги. С основным зданием его соединяет узкий проход. В мраморных недрах мавзолея была построена точная копия его кабинета из темного дерева. Туда ежедневно приносят живые цветы.
Я взбежала по ступенькам на просторную площадку из бледного, точно пергамент, камня. За арочным порталом в неоклассическом стиле открывался проход в полукруглую комнату, из которой можно было попасть в кабинет. Из-за двери виднелась темная обшивка стен, корешки книг за стеклом и красные, слегка поникшие гвоздики. Однако дальше я не пошла: моей целью было это полутемное фойе. В центре его на постаменте под стеклом лежали две книги, раскрытые на две стороны: первейшая из печатных книг, Библия Гуттенберга с ее мерной латынью, красными и голубыми буквицами и черной дробью строчных литер. Рядом с ней лежал — благодарение тонкому вкусу и толстому кошельку юного Гарри Уайденера — гарвардский том первого фолио,
В комнате никого не было: студенты нечасто сюда забредали. С открытого титульного листа смотрел Шекспир — копия знаменитой гравюры, на которой у него блуждающий взгляд, лоб, как у Шалтая-Болтая, и воротник-жернов, создающий иллюзию блюда с отрубленной головой.
«Комедии, исторические хроники и трагедии мистера Уильяма Шекспира, — было крупно выведено над портретом. — Издано в соответствии с тремя предоставленными рукописями». Снизу значилось: «Лондон. Отпечатано у Исаака Яггарда и Э. Блаунта. 1623».
Я изучила страницу. Никаких следов вандализма. Может, Роз делала пометки в менее очевидном месте или вообще отказалась портить столь почитаемый фолиант?
«Отгадку надо искать у Чемберса, — подумала я. — Один из четырех томов «Елизаветинского театра» подскажет, куда держать путь. Если так, нужно будет найти эту книгу на полках мемориала». Я вздрогнула. А что, если убийца меня опередил? Нет, не может быть. Подсказка Роз все время была у меня в кармане — и во время убийства, и после него.
Не могла ли Роз сама взять эти книги? Если да, то скорее всего она отправилась в Лондон вместе с ними. Можно поручить сэру Генри это проверить. А что дальше? Явиться к Синклеру и, невинно хлопая глазками, попросить книги профессора Говард — просто так, с бухты-барахты?
Позади прошаркала стайка туристов с экскурсоводом, которая звучно призывала беречь наследие. Мне вдруг подурнело: на месте мраморного зала возникла чудовищная пасть, щерясь колоннами и балюстрадами. Я проскользнула мимо толпы и по лестнице выбежала во двор. В противоположном его конце на ступенчатом постаменте стояла часовня. Пять лет назад, одним майским вечером, я ставила там свой первый, еще студенческий спектакль, «Двенадцатую ночь». Задником служили строгие формы часовни, кулисами — кусты кизильника в цвету, а кроны вязов, казалось, ловили наш смех.
Я до сих пор горжусь той постановкой — задорной, а местами и злорадной — там, где таинственное, а по сути шутовское послание превращает спесивца и пуританина Мальволио в посмешище, а после — в безумца. При мысли о нем у меня засосало под ложечкой. Неужели и Роз сыграла со мной такую шутку?
Нет, это уж слишком. С болью в сердце я вспомнила, как нашла ее под скамьей «Глобуса», глядящую в никуда.
«Ну и кабинетик!» — сказала Роз.
«Ну и выходка!» — ответила я.
«После случившегося, Кэт, я ждала чего-то возвышенного. Чего-то… шекспировского, что ли».
А я без слов глазела на нее. Положение исправил сэр Генри.
«К тебе взываю: Гамлет, — сказал он, — повелитель, отец, державный Датчанин».
— К тебе взываю: Гамлет, — прошептала я, и в тот же миг в уголке моего сознания что-то щелкнуло. Я на секунду замерла, не смея дохнуть. Потом отыскала сотовый и набрала сэра Генри. — След от иглы! — выпаливаю в трубку, едва услышав его «алло». Мой голос срывается от напряжения.
— И тебе привет, Котик.
— След от иглы, что нашли на теле Роз. Где он был?
— Странный вопрос, — засопел он. — И ответ на него необычен. Я знаю его, поскольку мне довелось еще раз пообщаться с инспектором Синклером. Поразительно мрачный тип — этакий Достоевский.
— Так где же, сэр Генри?
— На вене за правым ухом.
Над головой сквозь древесный полог струился зеленый свет — так солнце пронизывает водную толщу и мерцает на дне лагуны. Однако у земли лучи едва рассеивали мрак, не говоря о том, чтобы согреть.
— Кэт, ты меня слышишь?
— Ведь и он так погиб, — прошептала я.
— Кто? Кто еще погиб?
— Отец Гамлета. Гамлет-старший. Именно так он стал призраком.
На миг все звуки вокруг меня смолкли, кроме стука крови в висках. Потом сэр Генри медленно, со свистом, выдохнул.
— «В преддверия ушей», — пробормотал он. — Боже, Кэт, как я сразу не… Родной брат отравил его во сне, влив настой белены в ухо. Все сходится, кроме одного.
— Чего?
— Предварительного заключения, деточка, — печально ответил он. — Токсикологи ничего не нашли.
— Совсем ничего?
— Я не уверен, что они проверяли наличие яда. Наркотики — может быть. Хотя не нашли ни того ни другого.
— Значит, недоглядели. Не могли бы вы связаться с Синклером…
— Я получил результаты от самого Инспектора Тучи.
— Ради Бога, сэр Генри! — сорвалась я. — Вчера днем Роз появилась в театре в роли отца Гамлета. «Глобус» сгорел в годовщину первого пожара. Книги, за которыми она меня послала — фигурально, — исчезли. Не выданы. Просто исчезли. Думаете, совпадение?
В трубке повисла зловещая пауза.
— Я пойду к Синклеру, но с одним условием, — сухо произнес сэр Генри. — Ты возвращаешься к себе в номер, запираешь дверь и ждешь моего звонка. Я как-никак волнуюсь.
— А Чемберс? — начала было я.
— Ты сама сказала, что книги исчезли!
— Но…
— Жди звонка. — Он был непреклонен. — Получим ответ от Синклера — тогда и решим, что делать дальше. Если ты права, чего я не утверждаю, тебе не стоит соваться в это одной.
Я колебалась. Взять и все бросить сейчас значило бы совершенно отказаться от версии с Чемберсом. Однако терять помощь сэра Генри я не имела права.
— Ладно, — буркнула я. — Подожду.
— Вот и умница. Позвоню, как только что-нибудь выясню.
Я захлопнула мобильник, обхватила руками колени и стала вспоминать Роз — какой нашла ее под закопченной скамейкой «Глобуса», с лиловым кровоподтеком на шее. Во что, черт подери, она ввязалась? Во что ввязала меня с сэром Генри? Во что?
Я оглянулась на библиотеку — гармошку пологих ступеней у входа, увенчанную рядом колонн. Внутри притаился железобетонный бункер для семи миллионов книг, но внешний наблюдатель видел античный храм, рвущийся из ханжеского кирпичного корсета. Дом Афины, грозной богини мудрости. Дом ее жрецов — цвета Гарвардской школы, к которым принадлежала и Розалинда Говард. «Моя тайная келья, — так назвала она свой кабинет, вручая мне ключ, когда я стала ее ассистентом. — Покои сердца».
Я встрепенулась. «Что это?» — всплыли слова меньшей давности. «То я замкнула в сердце, — ответила она, — а ключ возьмешь с собой».
Тогда я еще подумала: «Неуместная цитата». Убедила себя, что она относится к коробочке. Только сейчас до меня дошло: это тоже был код, путеводная нить! Я выудила из кармана цепочку. Мне в ладонь легли пять ключей, среди которых один был темнее, увесистее и длиннее остальных, — ключ от кабинета Роз. Я взяла его, уходя, и все три года хранила, обещая себе отдать по первой же просьбе. Роз так и не попросила. Это было не в ее характере.
