Николай Волынский - Год беспощадного солнца
Продуктов все равно не хватало. Мяса исчезло совсем, хотя до прихода демократов в городе было две трети своего, из совхозов Ленобласти. Теперь вместо мяса предлагалась заграничная тушенка. Консервы, многократно просроченные, предназначенные для помойки, пришли из стратегических запасов НАТО.
Тогда же у демократов стали складываться первые миллионные состояния. Когда в голодающий город пошла из-за границы бесплатная гуманитарная помощь, самые шустрые депутаты попросту захватывали консервы фурами и пускали в продажу без карточек. Это примитивное воровство они называли коммерцией.
Начало девяностых… Салье в телевизоре. Она добровольно возлагает на себя обязанности главного продснабженца города. Обещает беспощадно пресечь воровство и спекуляцию продуктами. Но к процессу подключилась только что созданная мэрия, и воровство увеличилось в несколько раз. В отличие от мэрских, сама Салье и ее немногочисленные соратники и друзья, не украли ни копейки.
А вот Салье в Мариинском дворце, на трибуне уже Петросовета. Перед ней гора бумаг – результаты депутатского расследования. Она обвиняет лично мэра Собчака и его первого зама Путина в неслыханных кражах, в контрабанде редкоземельными металлами, в превышении полномочий… Салье требует отставки Собчака и Путина и их ареста. И обещает, что все мэрское ворьё очень скоро окажется за решеткой.
Но это ее обещание, как и все другие, осталось пустыми словами. Собчак бежал за границу, прямо из-под ареста, а Путин совершенно некстати сделался президентом всей России. И тогда Салье бесследно исчезла.
Больше десяти лет о ней не было ни слуху, ни духу. Нет, слухи ходили, вспомнил Мышкин. Говорили, что спецслужбы сработали, как всегда, безупречно. И от Салье даже пепла не осталось. Конечно, врали. Единственное, что позволял себе Путин, расправляясь с личными врагами, – сажать их пожизненно.
В 2010 году демократическая общественность России и все прогрессивное человечество праздновали (именно праздновали!) очередной юбилей подозрительной смерти Собчака. И неожиданно из небытия всплыла Марина Евгеньевна, словно таинственная подводная лодка из-под арктических льдов. Ее чудом отыскали корреспонденты радио «Свобода» в глухой псковской деревушке, куда даже автобусы не ходят и где был всего один телефон, мобильный, да и тот у Салье.
Бабушка русской демократии дала мировой прессе большое интервью. Она заявила, во-первых, что Собчак никогда демократом не был, а вот диктатором – да. Причем, продажным. Сожалела, что бонапартик Собчак и его подельник Путин так и не сели за решетку. Заодно рассказала о причинах своего исчезновения.
Оказывается, когда Путин въехал в Кремль, он очень скоро личной телеграммой поздравил бабушку русской демократии с Новым годом. И пожелание высказал. «Свобода» процитировала: «Желаю Вам, Марина Евгеньевна, крепкого здоровья, а также возможности им воспользоваться ».
Бабушка всегда была сообразительной и сразу поняла: такой возможности может и не представиться. Поэтому и находилась в бегах целых десять лет.
Тут Дмитрий Евграфович вспомнил, как три месяца назад его вызвал начмед профессор Крачков. У него сидела седая, расплывшаяся старуха, на лице которой Мышкин сразу определил все признаки facies Hippocratica [6] .
Старуха что-то говорила с жаром, необычным для онкологической больной. Когда вошел Мышкин, она резко осеклась и с ненавистью посмотрела на него.
– Ничего-ничего, – успокоил ее Крачков. – Доктор Мышкин нам нисколько не помешает, даже совсем наоборот. Это один из лучших наших специалистов. Можете ему доверять. Все пациенты ему доверяют. Особенно, когда попадают к нему.
Мышкин скромно кивнул.
Тем не менее, старуха долго собиралась со словами, мяла мокрый носовой платок, прикладывала к носу и громко фыркала в него, словно лошадь в намордную торбу с овсом. В конце концов, Крачкову надоело.
– Поймите, Марина Евгеньевна, еще раз, – заговорил он. – Конечно, курс лечения необходимый вам, может показаться несколько… э-э-э… дороговатым, всего двести пятьдесят тысяч долларов. Но разве ваша жизнь, как и жизнь любого другого человека, не дороже стоит? Особенно ваша, – с уважительным значением добавил он.
Салье горько усмехнулась:
– Не нужно демагогии, Борис Михайлович, я ее наслышалась. И еще лучше умею. Жизнь вообще любого человека бесценна. Но где ему взять четверть миллиона долларов? Мне Чубайс не подарил нефтяную скважину, как Абрамовичу. Где взять нормальному человеку эти двести пятьдесят тысяч, скажите мне, где?!
– Пусть ищет, – дипломатично посоветовал Крачков.
– Где?! – взревела старуха совсем по-мужски. – Где это место, скажите мне? Под каким фонарем? В каком сундуке? Где может найти такие деньги простой школьный учитель? Или даже я – доктор геолого-минералогических наук?
Крачков равнодушно пожал плечами.
– Пусть ищет, где ему хочется. У нас теперь свобода. Никто ему не будет мешать.
Салье сникла, некоторое время оторопело смотрела на начмеда, на его щеки нежно-ветчинного оттенка, и заговорила – тихо и робко, словно решилась в первый раз в жизни просить милостыню:
– Но ведь существует страховка… У меня их даже две. Это такие огромные деньги! Все граждане России застрахованы, все предприятия платят огромные взносы на обязательное медицинское страхование, а на больных, при любом, самом затратном, раскладе уходит всегда три-четыре процента от всех сборов, не больше! Остальное – в карман страховщикам. Я специально интересовалась и все подсчитала. Почему я не могу лечиться у вас по страховому полису – даже по двум полисам сразу? Ведь это еще больше! Это очень большие средства! Вот!..
Она тыкала в нос Крачкову две бумажки с водяными знаками – желтую и синюю. Он осторожно, но решительно обе бумажки от носа отвел и сообщил с подчеркнутым пренебрежением:
– Страховых денег, госпожа Салье, по вашим двум полисам не хватит даже на зарплату нашей уборщицы.
Старуха отшатнулась, как от удара, и глухо замычала:
– Ну почему-у-у? По-че-му-у-у? – слезы хлынули ручьем и закапали на ковер. – Ведь у них, у страховщиков, такие огромные деньги!..
Крачков стал терять терпение.
– Да потому, дорогая моя, – хамски-игривым тоном ответил он, – что на таких клиентов, как вы, у страхователей денег никогда не хватает! Вы для них нерентабельный субъект.
– Ну что же это за государство? – еле слышно простонала старуха. – Теперь идти и помирать? Всё?
Крачков очень удивился.
– Государство? Это вы меня спрашиваете? Не я строил это государство. Вы строили. Со своими коллегами. Помнится, вы очень жарко требовали именно платной медицины. Вот и сбылись ваши мечты.
Салье встала, отшвырнула кресло в сторону и ушла, громко стуча пятками.
Крачков перевел дух.
– Видал? – спросил он. – Как они мне надоели! Представить себе не можешь, Дмитрий Евграфович!
– Ну почему же, – возразил Мышкин. – Представить я могу. Что же ей, в самом деле… Откуда взять?
– Найдет! – весело заверил Крачков. – Знаю, что говорю. У нее трехкомнатная на Васильевском острове, на берегу залива – красота! Воздух, солнце, шум волны… Миллиончиков на пять потянет. Я бы сам у нее купил. Для дочки, без посредников, – он задумался на несколько секунд. – Да! Так и надо сделать. Очень хорошая идея.
– Там, наверное, дороже, – усомнился Мышкин. – Там очень дорогое жилье. Трехкомнатная да у залива – восемь лимонов, не меньше.
– Отсталый ты человек, Дмитрий Евграфович! Восемь было вчера! А сегодня там строят порт, пассажирский, никому не нужный: рядом один уже есть. Теперь собираются превратить его в грузовой. Вместо морского фасада будет обычная промзона. И никаких просторов Финского залива, потому что его уже до половины засыпали. Так что цены уже сейчас упали. Но все равно дорого.
– Продаст квартиру, а потом ей куда? – спросил Мышкин.
– А зачем ей квартира на том свете? – резонно возразил Крачков.
«Значит, продала. И без толку, – подумал Мышкин. – Интересно, кто купил? Крачков ни за что не признается. Так ведь и обвинить его можно… в вымогаловке, например».
Он бегло перелистал историю еще раз и отложил.
– Ладно, – сказал он, обращаясь то ли к Большой Берте, то ли к самому себе. – Не вскрывать – нам же лучше, меньше работы. Только в башку я ей все же загляну.
Ему нужны были срезы головного мозга для докторской диссертации.
– Успеете, пока никого? – огляделась по сторонам Клементьева.
– А долго ли нам умеючи! – бодро заявил Мышкин.
– Так ведь все равно получится вскрытие.
– Все равно, но не совсем! – отрезал Дмитрий Евграфович. – Нужны мне срезы? Или ждать эпидемии флорентийской чумы? Так никогда докторскую не закончу. Все-то дела на пару минут!
Сделав круговой надрез на голове покойницы, Мышкин ловко завернул скальп в сторону. Потом провел электрофрезой вокруг верхней части черепа и снял аккуратную круглую крышку теменной кости.
