Александр Бородыня - Зона поражения
6
Военный самолет поднимется с аэродрома в девятнадцать ноль-ноль. Пропуск они сами приготовят, его можно получить прямо при посадке, очень удобно. Быстрее все равно не получится. Если бы не связи главного, то и этого не получилось бы. Гражданские самолеты в Ханкалу не летают. Пришлось бы в Москву ехать и уже там российских военных просить. Комиссия по расследованию чисто украинская. Удачно получилось, как раз накануне взяли двух украинских боевиков, и теперь они должны как-то смягчить, им совсем неуправляемый журналист на борту не нужен. Но с другой стороны, и отношений портить не хотят.
Дмитриев, уже в костюме, с вымытой и высушенной феном головой, поправлял перед зеркалом галстук. На часах два, до аэродрома на такси минут сорок — пятьдесят. Если не тянуть, то он вполне успеет в больницу.
Сама снимая цепочку и открывая дверь, мать повернулась и посмотрела на Дмитриева. Она стояла, кутаясь в синий байковый халатик, и по всему ее виду было понятно, не хочет отпускать. Но никаких лишних эмоциональных проявлений себе просто из гордости не позволит.
— Макар, ты еще вернешься сегодня? — спросила она. Он отрицательно качнул головой, наклонился и поцеловал ее в лоб. — Ладно тебе… — Она неловко отстранилась. — Позвони, когда долетишь.
— Обязательно. — Он взял чемодан и зачем-то остановился на пороге.
— Обещай, что позвонишь.
— Обещаю, ма. А ты обещай мне, что подумаешь о том, чтобы к нам в Москву переехать.
— Обещаю. Подумаю.
Он ушел с таким чувством, будто только что попрощался с ней навсегда. Никуда она не поедет и думать не станет, все она уже решила. Если она что-то решила, тут все, точка, скала, не пробить. Раньше надо было думать, раньше. Но, уже сидя в такси, Макар Иванович переключился. Не выходил из памяти телефонный звонок главного. Наверно, в редакции паника, траурные речи готовят. Ходят из комнаты в комнату с темными лицами, и всем про всех все понятно. Кто-то шутит, предполагая за шуткой таким образом скрытую скорбь. А в общем-то, всем наплевать на Пашу, если чеченцы его укокошат, то тираж газеты автоматически вырастет, тираж вырастет, и зарплата у всех вырастет.
Корпуса Малого онкологического центра стояли на возвышенности, и огромная серая новостройка была как бы под ними. Бетонные серые волны девятиэтажек в движении легкого снега и солнца, казалось, облизывают красивые стеклянные скалы. Увидев эти шикарные корпуса, Дмитриев припомнил, что писал когда-то о Малом онкологическом, несмотря на все финансовые сложности все же открывшемся в Киеве. Припоминая фамилии и лица людей, с которыми тогда работал, он расплатился и вышел из такси. Поставив чемодан на промороженный асфальт, он вытянул иголку-дозиметр из отворота плаща и воткнул ее себе в пояс. Если защелкает, пиджак погасит звук.
Он был здесь в восемьдесят пятом, еще в начале перестройки, и, вероятно, те люди, с которыми он тогда встречался, больше не работают здесь. Но время было ограничено, и, убавляя шаг, Макар Иванович восстановил постепенно все имена, все лица, с которыми тогда встречался. Он даже еще раз, много лет спустя, прокрутил в памяти весь скандал. Тогда он писал для «Известий», и скандал подавался с конкретной позиции. Позиция его тогда была глубоко партийной.
7
Огромный мраморный холл первого этажа был совершенно пуст. Окошки регистратуры закрыты. На ярких мозаичных панно, изображающих подвиги советских хирургов, лежит солнце. Фонтан не работает. Небольшая чаша пуста, торчат вверх, как трубы органа, сложенные в обойму бронзовые рассекатели. Нигде никакого объявления. Металлические белые двери, ведущие во внутренние помещения, также плотно закрыты. На секунду Дмитриев растерялся. Толкнул огромную стеклянную вертушку, вошел — гулко прозвучали собственные шаги — и замер. Присел на кушетку. Он с удовольствием сейчас, как и главный, раскрошил бы в пальцах парочку сигарет, стряхнул желтые крошки на этот до блеска вымытый пол, не курил уже три года, а вот, захотелось покурить.
Кушетка была розовая, изящная, он припомнил: вся мебель приобреталась в Швеции за валюту, за государственный счет, потом не хватило на операционное оборудование, в смету не уложились, это была только часть скандала, разразившегося здесь много лет назад.
«Тимофеев… — всплыла в памяти нужная фамилия. — Тимофеев Александр Алексеевич. Разглашение медицинской тайны, дело о хищении в особо крупных размерах. Тогда он был главным врачом клиники и под суд не попал. Моя статья в «Известиях», кажется, спасла его от экзекуции. Может быть, он и теперь здесь работает? Ну, не главным, ну, хотя бы просто хирургом. Кажется, он был гениальным хирургом. И тема у него была хорошая… по медицинской радиологии что-то».
Внутренний телефон находился за мраморным выступом слева от закрытых окошечек регистратуры. Дмитриев снял трубку.
— Справочная! Говорите!
— Меня интересует, работает ли еще в клинике Тимофеев Александр Алексеевич.
— Да, это наш главный врач. — Голос у диспетчера был холодный и звонкий.
— В таком случае как бы я мог с ним связаться. Он сейчас здесь?
— По какому вопросу?
— Я журналист. «События и факты».
— Хорошо. Соединяю с его кабинетом.
В трубке защелкало, и через секунду уже другой, не такой холодный и не такой звонкий женский голос сказал:
— Александра Алексеевича нет. Он на операции. — Голос показался Дмитриеву знакомым. — Пожалуйста, представьтесь, я должна зафиксировать ваш звонок.
«Ну и порядки… Даже в Кремле они помягче. Пентагон какой-то, а не больница. Хотя, может быть, так оно правильнее даже. Все официально, ничего лишнего… — И вдруг он вспомнил этот голос. — Неужели она? Как она могла оказаться здесь, да еще в роли секретарши?»
— Простите, — сказал Дмитриев осторожно. — Вы ведь Валентина Владиславовна Иващенко, обозреватель из московского радио? Простите, если ошибся.
— Нет, Макар Иванович, ты не ошибся, — вздохнула она. — Только вот с добавлением «экс». — Она постучала ноготком в микрофон. — Ты меня слышишь, Макар.
— Вполне. Очень хорошо слышно.
Он пытался сообразить, что же еще можно сказать этой женщине. Когда-то они плотно общались, и их отношения можно было назвать даже дружбой. Небольшая совместная работа, несколько ночей, проведенных вместе. Жена ничего так и не узнала. Никто ничего так и не узнал, Валентина умела помолчать, когда надо. А потом она как-то выпала из поля зрения.
— Зачем тебе наш Тимофеев понадобился? — спросила она. — Скажи честно, Макар, я ведь тебя знаю, ты мелкую яму копать не станешь.
— Может быть, мы без помощи телефона как-нибудь поговорим? Я ведь рядом, Валя, я в холле стою. Давай-ка я лучше поднимусь к тебе. Или, может быть, ты ко мне сюда спустишься.
Непонятно почему, но почти целую минуту она думала, взвешивала, вероятно, что-то.
— Ладно, поднимайся. Четвертый этаж, комната четыреста семьдесят четыре. Там кодовый замок, не ломай его. Я сама открою.
8
За прошедшие после строительства годы в клинику не было вложено ни одного государственного рубля, он почти наверняка знал это, но все, начиная от розовой шведской кушетки в роскошном холле и кончая дверью с кодовым замком, выглядело как новенькое. Здесь работали, как следует, и, вероятно, за хорошие деньги работали.
Новенькими выглядели даже кремовые ковровые дорожки, застилающие полутемные тихие коридоры. Дорожка глушила шаги и быстро впитывала в себя темные мокрые отпечатки его обуви. Валентина уже поджидала его. Она стояла в проеме раскрытой двери, и в руке ее была зажженная сигарета.
— Ну и порядки у вас!
— Тише говори! — попросила она, указывая сигаретой направление. — Курить можно. Шуметь нельзя.
— А почему курить можно? — игривым шепотом поинтересовался он.
— Вытяжка хорошая!
После всей этой роскоши Макар Иванович ожидал увидеть за кодовой дверью что-то совсем уже фантастическое, но апартаменты главного врача оказались не столь шикарны. Он прошел за Валентиной по коридору, мимо каких-то стеклянных пустых стеллажей, потом была еще одна дверь с кодовым замком, и только уже за ней кабинет и маленькая приемная, всего две комнаты.
— У нас есть два часа! — указывая на кресло, сказала Валентина и затушила свою сигарету в пепельнице. — Дольше операция продлиться не может. Когда шеф вернется, тебе лучше здесь не находиться.
— А если я хочу взять у него интервью?
— Он не дает интервью. — Она вынула из пачки и прикурила новую сигарету. — Он вообще с журналистами не разговаривает. Какое у тебя дело?
На мониторе компьютера, стоящего на столе, быстро сменялись какие-то цифры. Поворачиваясь в кресле, Валентина следила за ними.
— Почему ты ушла из «Останкино»?
