Харлан Кобен - Чаща

Марго Грин, девочка из богатой семьи, стояла по центру. Как и всегда. В лагере на нее у многих были виды, и она это знала. Светловолосая, с большим бюстом, она не стеснялась пускать в ход свои чары. Обычно, во всяком случае, до Джила, встречалась с парнями постарше, и простым смертным, которые окружали Марго, ее жизнь казалась телесериалом, мелодрамой, за перипетиями которой наблюдаешь затаив дыхание. Теперь же, глядя на ее снимок, я видел взрезанную шею. На мгновение даже закрыл глаза.

Был на фотографии и Джил Перес. Потому-то я и спустился в подвал.

Направил на снимок свет настольной лампы, присмотрелся.

Наверху я вспомнил кое-что важное. Я правша, но когда в шутку бил Джила кулаком, то делал это левой рукой. Потому что не хотел прикасаться к этому жуткому шраму. Да, рана зажила, но я все равно боялся шрама. Будто он мог раскрыться после моего удара и брызнула бы кровь. Так что я использовал левую руку и бил его по правой. Я прищурился…

Увидел нижнюю часть шрама, выглядывающую из-под рукава футболки.

Комната пошла кругом.

Миссис Перес сказала, что шрам у ее сына был на правой руке. Но если бы я бил правой рукой, то попадал бы Джилу в левое плечо. Однако я никогда так не делал. Всегда наносил удар левой, то есть в его правое плечо.

И теперь передо мной лежало вещественное доказательство.

Колючая проволока порвала Джилу левую руку.

Миссис Перес солгала.

Вот я и задался вопросом: почему?

ГЛАВА 7

Следующим утром на работу я приехал рано. Через полчаса Шамик Джонсон, жертве изнасилования, предстояло давать показания. Я просмотрел свои записи, а ровно в девять, решив, что с этим все ясно, позвонил детективу Йорку.

— Миссис Перес солгала, — сообщил я ему.

Он выслушал мои объяснения.

— Солгала, — повторил он. — Вы не думаете, что это перебор?

— О чем вы?

— Может, она просто ошиблась?

— Перепутала, на какой руке шрам?

— Почему нет? Она уже знала, что это не он. Обычное дело.

Меня такой ответ не устроил.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Мы думаем, Сантьяго жил в Нью-Джерси.

— У вас есть адрес?

— Нет. Но мы нашли его подружку. Во всяком случае, мы думаем, что она его подружка. Так или иначе, она его знает.

— Как вы ее нашли?

— Благодаря мобильнику. Она ему позвонила.

— Так кто все-таки он? Маноло Сантьяго?

— Не знаю.

— Подружка вам не сказала?

— Он для нее — Сантьяго. Да, есть еще один важный момент.

— Какой?

— Тело перевозили. Мы догадывались об этом с самого начала, но теперь получили подтверждение. И наш медэксперт говорит, что Сантьяго умер за час до того, как тело сбросили в проулке. Обнаружены какие-то ковровые волокна и все такое. Предварительные исследования показывают, что это автомобильный коврик.

— То есть Сантьяго убили, сунули в багажник и привезли в Вашингтон-Хайтс.

— Это наша рабочая версия.

— С автомобилем определились?

— Пока нет. Но наш специалист говорит, он был старый. Это все, что он пока знает. Но мы над этим работаем.

— Насколько старый?

— Не знаю. Не новый. Это все, что нам известно, Коупленд, что вы так наседаете?

— У меня к этому делу личный интерес.

— К этому я и веду.

— То есть?

— Почему бы вам не помочь?

— В каком смысле?

— Ну дело сложное, а теперь потянулась ниточка в Нью-Джерси… Сантьяго, вероятно, там жил. Или там живет его подружка. Во всяком случае, виделась она с ним только там, в Нью-Джерси.

— В моем округе?

— Нет. Я думаю, это Гудзон. А может, Берген. Черт, я не знаю. Но достаточно близко. И еще кое-что…

— Я слушаю.

— Ваша сестра жила в Нью-Джерси, так?

— Да.

— Моя юрисдикция туда не распространяется. Вам проще, пусть это и не ваш округ. Вероятно, вы сможете вновь поднять это дело — благо больше оно никому не нужно.

Конечно, отчасти меня использовали. Он надеялся, что я выполню часть грязной работы, а вся слава достанется ему… но меня это устраивало.

— Его подружка. Вы знаете, как ее зовут?

— Райа Сингх.

— Как насчет адреса?

— Хотите с ней поговорить?

— Вы возражаете?

— Если вы не собираетесь вставлять палки в колеса моего расследования, делайте что хотите. Но могу я дать вам добрый совет?

— Конечно.

— Этот псих, Летний Живодер. Забыл его настоящее имя.

— Уэйн Стюбенс.

— Вы его знали, не так ли?

— Разве вы не читали дело?

— Читал. На вас тогда косо смотрели, да?

До сих пор помню шерифа Лоуэлла, его полный скептицизма взгляд. И понятно почему.

— К чему клоните?

— Стюбенс все еще пытается обжаловать приговор.

— За первые убийства его не судили, — напомнил я. — Обошлись без этого — хватало улик по остальным фактам.

— Я знаю. Но все же. У него может быть свой интерес. Если это действительно Джил Перес и Стюбенс об этом услышит, то он сможет извлечь из этого выгоду. Вы улавливаете, о чем я?

Он пытался сказать, чтобы я не высовывался, пока не найду что-нибудь существенное. Это я понимал. Меньше всего на свете мне хотелось помогать Уэйну Стюбенсу.

Едва мы закончили разговор, в кабинет заглянула Лорен Мьюз.

— У тебя есть что-нибудь для меня? — спросил я.

— Нет. Сожалею. — Она взглянула на часы. — Ты готов к прямому допросу?

— Да.

— Тогда пошли. Самое время показаться людям.

— Обвинение вызывает для дачи показаний Шамик Джонсон.

Шамик оделась строго, но не впадая в крайности. Была заметна и ее порочность, и соблазнительные формы. Я даже настоял на туфлях с высоким каблуком. В некоторых случаях присяжным нужно пускать пыль в глаза, но иногда возникает необходимость представить полную картину, с «бородавками» и прочим.

Шамик вошла, высоко подняв голову. Стреляла глазками направо и налево, словно не знала, откуда могут нанести удар. Накрасилась, на мой вкус, чуть сильнее, чем следовало. Но в принципе я не находил в этом ничего плохого. Смотрелась она как девушка, которая пытается выглядеть более взрослой.

В прокуратуре не все согласились с моей стратегией. Но я верил: если уж тебе суждено проиграть, то проигрывать лучше без лжи. Вот я и хотел донести до присяжных как можно больше правды.

— Вы работаете стриптизершей, не так ли?

Столь прямой первый вопрос, без всякой преамбулы, удивил зрителей. Некоторые даже ахнули. Шамик моргнула. Она имела некоторое представление о том, что я собирался делать, но в наших разговорах я сознательно избегал подробностей.

— В каком-то смысле да.

Ответ мне не понравился. Воспринимался как слишком уж осторожный.

— Но вы раздеваетесь за деньги, так?

— Да.

Вот это прозвучало лучше. Без малейшей запинки.

— Вы показываете стриптиз в клубах или на частных вечеринках?

— И там и там.

— В каком клубе вы показываете стриптиз?

— В «Розовом хвосте». В Ньюарке.

— Сколько вам лет? — уточнил я.

— Шестнадцать.

— По закону показывать стриптиз можно лишь тем, кому восемнадцать?

— Да.

— И как вам удалось это обойти?

Шамик пожала плечами:

— Я купила поддельное удостоверение личности. В нем написано, что мне двадцать один.

— То есть вы нарушили закон?

— Похоже на то.

— Вы нарушили закон или нет? — В моем голосе зазвучали стальные нотки. Шамик поняла. Я хотел, чтобы она (простите за каламбур, она же стриптизерша, и все такое) обнажилась полностью. Сталь в голосе напоминала ей об этом.

— Да. Я нарушила закон.

Я взглянул на столик защиты. Морт Пьюбин таращился на меня как на сумасшедшего. Флер Хиккори сложил ладони вместе, прижав указательный палец к губам. Их клиенты, Барри Маранц и Эдуард Дженретт, сидели в синих блейзерах, их лица были бледны. Парни не выглядели самодовольными, уверенными или злыми. Казалось, они даже раскаиваются и испуганы. Циник отметил бы, что так и задумывалось — адвокаты подсказали им, как сидеть и с каким выражением лица. Но я знал: это не так. И твердил себе, что для меня это никакого значения не имеет.

Я улыбнулся моей свидетельнице:

— Вы не одна такая, Шамик. Мы нашли стопку поддельных удостоверений личности в студенческом общежитии ваших насильников, чтобы они все могли ходить на вечеринки, где возраст им бывать не позволял. Но вы по крайней мере нарушили закон ради того, чтобы заработать на жизнь.

Морт вскочил:

— Протестую!

— Протест принимается.

Однако я своего добился. Как гласит поговорка: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь».

— Мисс Джонсон, — продолжил я, — вы не девственница, правда?

— Да.

— Собственно, у вас есть сын, рожденный вне брака.

— Да.

— И сколько ему?

— Пятнадцать месяцев.

— Скажите мне, мисс Джонсон, то, что вы не девственница и у вас есть сын, рожденный вне брака, превращает вас в человека второго сорта?