Андрей Троицкий - Бумер-2
— У меня не отберут, — сказала Дашка. — И не зароют. Вы меня плохо знаете.
— Все равно: тридцать тысяч — это нереально. Давай так: пять штук и расчет на месте.
— Мы с мамой живем очень бедно, — Дашка снова потерла глаза и шмыгнула носом, будто собиралась пустить слезу. Слеза никак не выходила. — Пять штук не спасут положения.
— Ладно, иди в коридор, закрой дверь. И жди, когда позову. Надо поговорить с начальством.
* * * *Дашка вырулила в коридор. Но далеко от двери не отошла. Она слышала, как Парамонов надрывается в телефонную трубку:
— Вот такой расклад, — кричал он, будто разговаривал с глухим. В голосе слышались гневные и презрительные нотки. — Настоящая сенсация, бомба. И когда эта бомба взорвется, от этого черта, в смысле, этого хрена Воскресенского и мокрого места не останется. Вылетит из города, как пробка из бутылки. На всю жизнь урок, да…
На минуту Парамонов замолчал, выслушивая слова своего начальника, затем снова заголосил:
— Вот же сука, — орал он, наливаясь гневом. — Наших девок несовершеннолетних конвертирует. Денег вагон обещает, хорошую работу. В Москве ему шалав мало. Сюда приперся. Да, да… Она хочет тридцать штук. Да, понимаю. Все понимаю. Сделаем. Как два пальца об асфальт. В лучшем виде.
Парамонов замолчал еще на пару минут, положил трубку и, выглянув в коридор, поманил Дашку пальцем. Снова усадил ее на стул и вздохнул.
— Короче, ситуация следующая. Фотографии — это так… Только половина работы. Сейчас босс договаривается с телевизионщиками с местного канала. Надо сделать сюжет в одну программу. Тут нужны высокие связи и бабки немереные, поэтому Гринько этим и занимается. Телевизионщики тоже ломят нереальные деньги. Сейчас шеф сюда перезвонит и скажет, как успехи. Если с этими придурками не получится, могу заплатить за карточки два штукаря.
— А если получится?
— Тогда пешка проходит в дамки, — улыбнулся Парамонов. — Получишь двадцать штук наликом. Десять штук прямо сейчас — аванс. Остальное — когда сделаем интервью для телевидения.
— Только не двадцать, а тридцать.
— И почему ты такая упертая?
Парамонов подскочил, будто в зад ткнули горячей кочергой.
— Ладно, пусть будет двадцать пять. И ни копейкой больше. Это не подлежит обсуждению. Даже заикаться не смей… Короче так. Ты расскажешь перед камерой все, что рассказала мне. Как вы познакомились. Как он тебе денег обещал, то есть хорошее трудоустройство, если ты с ним ляжешь. А ты удовлетворяла все желания этого похотливого кота. Все его извращенные сексуальные фантазии. А фантазии у него — исключительно извращенные. Запомни это слово. Тебе было противно с ним спать, все это делать для него, но вы с матерью живете в бедности. Главное — мать сильно болеет. До могилы один шаг.
— Она не болеет, — возразила Дашка, чтобы позлить Парамонова.
— Да какая хрен разница, болеет она или нет, — взвился он. — Сегодня не болеет. А завтра, глядишь, сляжет. И больше не встанет. Это не имеет значения. Ты скажешь перед камерой, что он тебя понуждал, а ты позарилась на деньги. Потому что не видела выхода, тебе надо было выхаживать больную мать. А Воскресенский, сука такая, этим воспользовался. Побольше интима, живописных подробностей. Чтобы люди от экранов не могли оторваться. Такие штуки, сексуальные гнусности, публике нравятся. Усекла?
— Усекла, — кивнула Дашка. — Только одно условие. Принципиальное. Вы меня слушаете?
— Слушаю, говори.
— Говорить я буду, когда повернусь к объективу спиной. Лады?
— Это еще почему?
— Догадайтесь с трех раз. Мне тут жить. А после этой передачи никакой жизни не станет. Сплошное мучение.
— Ладно, — Парамонова так захватила сама идея телевизионной программы, что он готов был идти на уступки. — Покажем по телеку твои фотографии. И скажем, что у нас есть множество других снимков, порнографического характера. Никто проверять не станет. Но показать все эти карточки до единой по телевизору мы не можем. С силу морально-нравственных соображений. У экранов могут находиться дети и подростки. А извращения Воскресенского — это даже не для взрослых. Это настоящая патология сексуального маньяка. Так ведущий программы и скажет. Как тебе идея?
— Ничего. На три с минусом тянет.
— А по-моему, просто гениальная. Если не сказать больше. Главное — это соус, под которым подают горячее блюдо.
— Вам виднее, — согласилась Дашка. — В смысле, под каким соусом что подавать.
— Слушай, такой интимный вопрос, — Парамонов завертелся в кресле. — Ну, если тебе не хочется, можешь не отвечать. Но ты знай: все между нами. Информация из этих стен никуда не выйдет. Короче, ходят слухи, грязные слухи… Ну, что Воскресенский — еврей.
Он снова завертелся в кресле. По физиономии Парамонова можно легко догадаться, что эти слухи он сам и распускает.
— Ну же, я слушаю, — поторопила Дашка.
— Вот я у тебя и хотел узнать. Ты ведь должна быть в курсе раз с ним, — Парамонов пощелкал пальцами, мучительно подбирая нужное слово, не матерное. — Ну, раз ты состояла с ним в близких отношениях. Вопрос такой: Воскресенский обрезанный? Крайняя плоть у него на члене есть? Или как?
— Есть, точно есть, — Дашке очень хотелось испортить Максиму Александровичу настроение, и, кажется, она своего добилась. — Сто процентов, плоть у него на месте.
Помрачнев, как туча, Парамонов еще покрутился в кресле.
— Вот, значит, как, — он поскреб плешь пальцами и сделал вывод. — Ну, чтобы стать евреем, не обязательно член обрезать. Или в синагогу ходить. Это от рождения. Ведь правильно?
— Не совсем, — покачала головой Дашка. — Это скорее вопрос веры. А фамилия у него русская.
— Фамилия… Брось. С этими фамилиями черт ногу сломит. На Руси паспортизация проводилась в одна тысяча восемьсот семидесятом году. А как проводилась? Вызывает урядник еврея и спрашивает: какой храм рядом с твоим домом? Еврей отвечает: храм Воскресенья господня и храм Козьмы и Демьяна. А урядник ему: вот будешь ты, жидовская морда, по паспорту Воскресенский или Космодемьянский. Так-то… А ты говоришь: фамилия.
— Я ничего не говорю, — сказала Дашка. — Это вы говорите.
— Ну, да, — Парамонов постучал пальцами по столешнице. Начальнику штаба хотелось узнать все детали интимных встреч, на языке вертелась сотня вопросов. — Слушай, между нами… Как он в постели?
— Нормальный мужик, — Дашка подняла кверху большой палец. — Вот такой.
— Да? Правда? — вконец расстроился Парамонов. — Впрочем… Впрочем, тебе просто не с кем сравнивать. Сексуальный опыт у тебя — минимальный. Ты настоящих мужиков только в кино видела. Я по образованию психолог, отличный физиономист. А на морде этого Воскресенского написано, что у него встает раз в полгода. Да и то когда он горсть «виагры» проглотит.
— Я не знаю, что он там глотает, только с потенцией у него — порядок.
— Хрен с ним, — сказал Парамонов. — И с его потенций. Ты ведь понимаешь, зачем он приперся сюда. Ему нужен трамплин, чтобы подняться наверх. Раз ты мэр города, — можешь рассчитывать на губернаторское кресло. А с той позиции он еще выше залезет.
— И пусть лезет, — пожала плечами Дашка. — Мне по барабану.
— А наш кандидат, между прочим, обещает построить в городе два православных храма, — в запальчивости выпалил Парамонов, на минуту забыв, что он не перед агитаторами речь толкает. — Не один — два. На свои бабки, между прочим. Ладно, черт с ними, с этими храмами… Пропади они пропадом. Сейчас не до этого. Задала ты мне задачку.
* * * *Парамонов схватил трубку зазвонившего телефона. Крепко прижал ее к уху. А Дашке сделал знак рукой, мол, в коридор не ходи. Оставайся тут. Пару минут Парамонов выслушивал хозяина и даже в приливе усердия нарисовал пару козявок на листке перекидного календаря.
— Да, все понял, Илья Сергеевич. Все ясно. В таком плане… В таком разрезе… Будет сделано.
Он бухнул трубку и посмотрел на Дашку. В глазах Парамонова снова загорелись огоньки.
— Все на мази, — выпалил он. — Телевизионщики приедут через час прямо сюда. Передачу выпустят в эфир уже в четверг. Все запишем на камеру. Двадцать пять штукарей получишь сразу после окончания интервью. Гринько сегодня добрый. В настроении.
— Деньги — перед началом интервью, — уперлась Дашка. — А то знаю я вас, мужиков. Уже обожглась на Воскресенском. Обещать горазды, а дойдет до расчета, выяснится, что деньги в банке. А банк закрыт. И ключ потерян. И так далее.
— А ты девка не промах, — похвалил Парамонов. — Далеко пойдешь. Если не остановят. Компетентные органы.
— Вы с Гринько тоже далеко пойдете, — не осталась в долгу Дашка. — В Воркуту или еще дальше.
— Не каркай.
Теперь настроение Парамонова ничто не могло омрачить. Он вышел из комнаты, пообещав вернуться через пять минут. Вернулся через десять. Запер дверь на ключ и положил перед Дашкой целлофановый пакет с зелеными бумажками. Две толстые пачки, стянутые резинками. И одна пачка потоньше.
