Патриция Корнуэлл - Все, что остается

— А почему заинтересовалось именно ФБР? — спросила я. — Ведь Кэмп Пири находится в ведении ЦРУ.

— Может быть, потому, что ЦРУ не обладает мощным аппаратом давления в США. Скорее всего, эти два сопляка только изображали из себя агентов ФБР, являясь на самом деле сотрудниками ЦРУ. И можно ли от этих невидимок добиться толку и понять, что же в действительности происходит? Кроме всего прочего, ЦРУ никогда не признавалось в том, что Кэмп Пири является его основной учебной базой. Расспрашивая меня, агенты ни разу не упомянули ЦРУ. Но я смекнула, куда они клонили. И они тоже это поняли.

— О чем еще они спрашивали?

— В основном их интересовало, готовлю ли я какой-нибудь материал о Кэмп Пири, не высматриваю ли какие-то секреты. Я ответила, что если б я намеревалась что-то разузнать украдкой, то сделала бы это в более завуалированной форме, а не поехала прямо к будке дежурного телефона-автомата, и что теперь я непременно подготовлю и опубликую в газете материал о ЦРУ, хотя в тот момент у меня не было репортажей на эту тему.

— Я думаю, что это заявление на них подействовало, — сухо заметила я.

— Они даже глазом не моргнули. Ты же знаешь, что это за типы.

— ЦРУ с маниакальной осторожностью, Эбби, охраняет свои объекты, особенно такие, как Кэмп Пири. Государственным полицейским запрещено появляться там, а вертолетам «скорой медицинской помощи» даже пролетать над их территорией. Никто не имеет права нарушить границу этой территории и оказаться рядом с дежурной будкой без того, чтобы потом не предстать перед судом самого Господа Бога, коим считает себя ЦРУ.

— Но ведь и ты однажды свернула так же, как и я, не в ту сторону, — напомнила она мне. — Тебя ведь не навещали агенты ФБР?

— Нет, не навещали, но ведь я не работаю в редакции газеты «Пост».

Вытащив мясо из гриля, мы прошли на кухню. Накладывая в тарелки салат и наливая вино, я продолжала слушать Эбби.

— После ухода агентов со мной стали происходить очень странные вещи.

— Например?

— Мне кажется, мои телефоны прослушиваются.

— Почему ты так решила?

— Все началось с моего домашнего телефона. Разговаривая, я постоянно слышала какой-то посторонний звук. То же самое, особенно в последнее время, стало происходить на работе. Как только я оказываюсь на связи, меня ни на минуту не покидает чувство, что кто-то слушает мой разговор. Это нелегко объяснить, — сказала она, нервно передвигая стоявшие на столе предметы из столового серебра. — Какая-то грозная тишина; в общем, как бы ты ее ни определила, она постоянно присутствует.

— А что еще странного ты заметила?

— Еще кое-что было несколько недель назад. Когда я находилась в штате Коннектикут, рядом с местечком Дюпон Секл, и стояла около Национальной аптеки в ожидании одного человека, с которым я должна была встретиться в восемь часов вечера, а затем посидеть в каком-нибудь тихом местечке, чтобы за обедом взять у него интервью для моей очередной статьи, я вдруг увидела одного молодого человека. Аккуратно подстриженный, одетый в джинсы и ветровку, он имел довольно приятную наружность. Пока я в течение пятнадцати минут стояла на углу, он дважды прошел мимо меня. Потом я заметила его снова, когда мы входили в ресторан вместе с тем человеком, встреча с которым у меня состоялась. Я понимаю, что, возможно, это звучит странно, но я постоянно чувствовала себя объектом наблюдения.

— Ты когда-нибудь раньше встречалась с этим человеком?

Она отрицательно покачала головой.

— А больше ты его не видела?

— Нет, — ответила Эбби. — Но это еще не все. Что-то непонятное творится с моей почтой. Я живу в многоквартирном доме. Все почтовые ящики находятся внизу, в коридоре. Я стала получать корреспонденцию с абсолютно бессмысленными почтовыми штемпелями.

— Если бы ЦРУ вскрывало твою почту, они бы сделали это так аккуратно, что ты вряд ли заметила какой-нибудь изъян.

— Я же не говорю, что кто-то вскрывает конверты. Но в нескольких случаях и моя мать, и корректор заверяли меня в том, что они отправили послание в определенный день, а когда я наконец получала его, то обнаруживала, что дата на штемпеле совершенно не соответствует времени отправки. Письма приходят слишком поздно: в течение нескольких дней, а иногда целую неделю приходится ждать корреспонденции. Я просто теряюсь в догадках. — Эбби помолчала. — Конечно же, можно было сослаться на неумелую работу почтовых клерков, но, принимая во внимание те странные вещи, которые происходят со мной в последнее время, мне не приходится удивляться.

— С чего бы это им понадобилось прослушивать твой телефон, следить за тобой или вскрывать твою почту? — иронично спросила я.

— Если бы я это знала, я бы давно что-нибудь предприняла. — Наконец она принялась за еду. — Как вкусно, — сказала Эбби. Но, несмотря на сказанный комплимент, ела не очень охотно.

— А не может быть так, — спросила я со всей откровенностью, — что эта твоя встреча с агентами ФБР и эпизод в Кэмп Пири просто сделали тебя излишне подозрительной?

— Очевидно, так оно и есть. Послушай, Кей, я ведь не пишу о какой-то тайне за семью печатями. В Вашингтоне ежедневно происходят убийства. Но по-настоящему серьезные дела творятся именно у вас. Скажем, эти настоящие и возможные убийства молодых парочек. Я проявила любопытство — и попала в беду. Что ты думаешь по этому поводу?

— Я даже не знаю, что сказать, — ответила я, испытывая неловкость при воспоминании о сделанном Бентоном Уэсли за день до ее приезда предупреждении.

— Мне известно, что убитые парочки находят потом разутыми, — сказала Эбби.

Ничего не ответив, я даже не выказала удивления, хотя знала, что ни одному из репортеров не сообщали подробности этого дела.

— Это же ненормально, когда восемь убитых людей находят в лесу, без обуви и без носков, лежащими ничком где-нибудь в глуши либо внутри стоящей на отшибе машины.

— Эбби, — тихо начала я, наполняя вином наши бокалы. — Ты же знаешь, что я не могу раскрывать подробности этого дела даже тебе.

— Тебе не известно ничего, что помогло бы мне найти ключ к разгадке всех этих историй?

— По правде говоря, мне кажется, что я гораздо меньше информирована, чем ты.

— Это о чем-то уже говорит. Убийства продолжаются уже два с половиной года, а ты знаешь меньше меня.

Тут я вспомнила слова Марино: «Кто-то прикрывает свою задницу». Страх все больше овладевал мною, когда я думала о Пэт Харви и предстоящих слушаниях в Конгрессе.

— Пэт Харви — очень знаменитая личность в Вашингтоне.

— Мне это известно.

— Я могу тебе сказать гораздо больше того, что ты можешь почерпнуть из газет, Кей. В Вашингтоне высокого гостя на выборах приглашают на вечер, подчеркивая тем самым его значимость. А может быть, и того больше. При составлении списка самых знаменитых гостей миссис Харви всегда занимает почетное место «первой леди». Ходят слухи, что на следующих президентских выборах Пэт Харви успешно завершит дело, начатое Джеральдино Фераро.

— Ты полагаешь, она может занять кресло вице-президента? — с сомнением в голосе спросила я.

— Это только слухи. Я очень скептически отношусь к ним, но думаю, что, если нам предстоят выборы нового президента от республиканской партии, миссис Харви имеет все шансы на то, чтобы занять место среди членов кабинета и стать министром юстиции, при условии, конечно, что она сумеет сохранить самообладание.

— Это будет не так-то легко, учитывая свалившееся на ее голову несчастье.

— Проблемы личного характера определенно могут разрушить ее карьеру, — согласилась Эбби.

— Конечно, могут, если все время думать о своем несчастье. Но, взяв себя в руки и стараясь как-то пережить свое горе, можно еще крепче закалиться и стать еще более полезной людям.

— Знаю, — ответила она, глядя на наполненный вином бокал. — Я, например, никогда бы не уехала из Ричмонда, если бы не случившееся с Хенной несчастье.

Незадолго до того, как я заняла место главного медицинского эксперта в Ричмонде, была убита сестра Эбби, Хенна. Это происшествие нас сблизило, и мы стали подругами. А через несколько месяцев Эбби получила назначение в редакцию газеты «Пост».

— Мне по-прежнему нелегко возвращаться в Ричмонд, — сказала Эбби. — По правде, я здесь впервые с того времени, как покинула этот город. Утром, проезжая мимо дома, в котором я жила, я еле удержалась, чтобы не постучаться в дверь и попросить теперешних жителей впустить меня в дом. Не знаю, почему, но мне очень хотелось подняться наверх в комнату Хенны, чтобы стереть из памяти ту ужасную ночь и вспомнить что-нибудь хорошее. Мне казалось, что дом был пуст; а может быть, кто-то и находился в нем. Но было выше моих сил заставить себя постучать туда.

— Когда это действительно понадобится, ты переломишь себя, — ответила я, и мне очень хотелось рассказать Эбби о том, как я вчера весь вечер возилась во дворике. Раньше мне трудно было даже сделать шаг в ту сторону. Но это могло стать ничтожной частностью, да и, ко всему прочему, Эбби ничего не знала о наших отношениях с Марком.