Линда Ла Плант - Лучшая половина мафии (Крестная мать)
София посмотрела в глаза Терезе, и ей стало страшно, потому что под внешней бравадой скрывалось что-то еще, она это чувствовала, но не понимала, что именно.
— Что ты натворила?
Тереза попятилась, и София поняла, что чутье ее не обмануло.
— Я сделала это ради нас всех, просто не смогла удержаться. — Она сняла очки и обхватила голову руками. — Я сделала это ради нас.
— Что?
Тереза подошла к сейфу, повозилась с замком и открыла дверцу. В сейфе стопками лежали толстые пачки долларов и лир.
— Когда я возвращалась за сумочкой Мойры, я забрала все деньги из сейфа Данте.
Потрясенная София молча уставилась на стопки купюр, потом перевела взгляд на Терезу.
— Сколько здесь?
По крайней мере София не подняла крик. Тереза почувствовала себя немного увереннее.
— Достаточно, чтобы решить вопрос с доками и складами. Я составляла список необходимых дел и подсчитывала, во что они обойдутся…
София прервала ее:
— Мне ничего этого не нужно. Я побуду с мамой, но как только закончатся слушания в суде, я уезжаю. Ты украла деньги, и пусть это будет на твоей совести.
— Отлично, София, договорились. Я хочу, чтобы мы получили все, что нам причитается, а на остальное мне плевать. Компания — семейный бизнес, может, тебя это не интересует…
София перегнулась через стол и прошипела ей в лицо:
— Семьи больше нет, Тереза, семья лежит на кладбище! Пожалуйста, не надо ничего решать за меня. Избавься от этого парня наверху, или, да поможет мне Бог, я позвоню в полицию.
Уже за полночь Роза сидела с книжкой у постели Луки. Закладка выскользнула из книги и упала на пол. Нагнувшись, чтобы поднять ее, Роза заметила под кроватью что-то блестящее. Она встала на колени и протянула руку под кровать. Маленькое золотое сердечко покрылось слоем пыли. Роза сдула пыль, взялась за тонкую золотую цепочку, повертела перед собой медальон и положила его в маленькую стеклянную вазочку на комоде.
Часть III
Глава 28
Комиссар Пирелли начал оправдывать свою репутацию. Поползли ядовитые слухи, будто он готов взять на себя сразу все нераскрытые дела. Расследование по первому делу зависло, ибо главный подозреваемый, Лука Каролла, по-прежнему разгуливал на свободе и его местонахождение было неизвестно. Пуля, найденная в клубе «Армадилло», совпадала по нарезке с теми осколками, которые извлекли из черепа Пола Кароллы. Экспертиза показала, что единственный отчетливый отпечаток, снятый с пули, а именно отпечаток большого пальца правой руки, принадлежит тому же человеку, что и отпечатки большого и указательного пальцев правой руки, обнаруженные в клубе «Армадилло» на стакане с апельсиновым соком. Однако в полицейской картотеке идентичных отпечатков не оказалось.
Получив этот отчет, Пирелли тут же отправил его обратно с запросом. Он хотел выяснить, из одного ли оружия выпущены пуля, которая убила Кароллу, и те пули, осколки которых извлекли из маленького Палузо и детей Лучано.
Анкора тоже работал на износ и раздобыл новую информацию. Экскурсовод с виллы «Палагония» опознал по фотографиям не только покойного боксера Дарио Бьязе, но и Энрико Данте. Оба парня были на вилле в тот день, когда из музея похитили ружье-трость. Правда, увидев фоторобот подозреваемого Луки Кароллы, он засомневался, что это именно тот человек, который сидел в машине Данте и ждал его на заднем сиденье. Тот парень был брюнет, а не блондин.
Пирелли чувствовал: надо снова ехать в монастырь и на этот раз добиться встречи с отцом Анджело. Он сорвал досаду и усталость на Анкоре, сердито рявкнув, что они потеряли уйму времени. За все годы службы в полиции Анкора еще никогда так много не работал. Если Пирелли был измучен, то Анкора буквально валился с ног, но дорога в Эриче — не самая мрачная перспектива: по крайней мере в поезде удастся немного посидеть.
Расписание уже поменялось на зимнее, и, когда они прибыли на станцию, единственный за весь день поезд на Эриче только что отошел от платформы. Пирелли бросился за составом, во все горло крича проводнику подождать. Пробежавшись вдоль идущего поезда, он запрыгнул в вагон, оставив тучного детектива-сержанта, который неуклюже переваливался сзади, отдыхать на платформе.
Лука открыл дверь ванной. Его стройная фигурка тонула в просторном банном халате покойного Роберто Лучано. Он казался в нем совсем мальчиком. Чтобы помыться и вытереться, ему понадобилось немало усилий, и теперь он стоял, дрожа от усталости и цепляясь за дверную ручку.
Тереза предложила свою помощь, но он шарахнулся от нее, и она отступила в сторону, давая ему пройти в маленькую комнату. Пока он мылся, она открыла окно. Сев на свежезастеленную кровать, Лука поднял подушку и пошарил под ней рукой.
— Пистолет у меня, мистер Морено.
Он обернулся к ней в недоумении, потом потрогал свою шею.
— Моя цепочка, моя золотая цепочка…
— Эта? Ее нашла Роза. Она думала, что ее обронила горничная.
— Нет, это моя.
Он нервно покрутил в пальцах золотую цепочку. Тереза смотрела на него.
— Сколько еще вы будете здесь жить?
— Я уйду, когда наберусь сил.
— Приходил комиссар Пирелли, задавал вопросы… Все в порядке, он ничего не знает. Но нам-то известно, что вы убили Данте. Пола Кароллу убрали тоже вы?
Лука лег на спину и закрыл глаза. Он чувствовал на себе ее взгляд. Эта женщина с холодными глазами была непохожа на остальных. Она ему не нравилась.
Тереза шагнула к кровати.
— Полиция думает, что между этими двумя убийствами есть связь. Если Кароллу действительно убили вы, то можете не бояться: мы вас не выдадим. Наверное, нам следует даже поблагодарить вас за это.
Он открыл глаза, повернулся к ней лицом и тихо проговорил:
— Я не убивал этого человека. Я никогда о нем не слышал.
Она криво усмехнулась:
— А я все-таки думаю, что это сделали вы. Кроме того пистолета, что я достала из-под вашей подушки, у меня есть еще кое-что — ружье, похожее на прогулочную тросточку. Оно было в сумке, которую мы привезли из клуба Данте… — Она осеклась, наткнувшись на странный взгляд его льдисто-голубых глаз.
— В какой еще сумке? У меня не было никакой сумки. Вы, наверное, ошиблись.
Тереза подняла брови и улыбнулась:
— Не было? Не надо врать, мистер Морено. — Она развернулась и вышла из комнаты.
Услышав, как в замке поворачивается ключ, Лука съежился на постели, точно ребенок в утробе матери, и стиснул в кулаке цепочку — так сильно, что металл содрал кожу на суставах.
— Пожалуйста, не запирайте меня… не надо, прошу вас…
Окружающая темнота была похожа на тяжелое мрачное облако.
Проходя мимо комнаты Софии, Тереза постучала:
— Ты можешь спуститься в кабинет? Мне надо со всеми вами поговорить.
София лежала без света на своей кровати. Она сказала, что ей нужно две минуты, чтобы умыться. Когда она вошла в кабинет, Мойра и Роза уже сидели там, как ученицы в ожидании урока. Тереза села за старый письменный стол дона и с раздражением покосилась на Софию, та осталась стоять, глядя в окно.
— Итак, я собрала вас здесь, чтобы сообщить: сегодня я хочу провести вас по докам и пакгаузам. Мы вместе прикинем объем работ. Надо любыми средствами привлечь туда людей — пусть они придут и сделают эту работу…
— Кто им заплатит? — спросила Мойра.
— Мы. Но, разумеется, нам нужно прийти к какому-то соглашению. Вообще-то они в долгу перед нами. Дон Лучано много лет заботился о них…
В кабинет медленно, степенно вошла Грациелла с пожухлым растением в руках. Она бережно положила его на стол.
— Мой муж мертв, Тереза. И глава семейства я, а не ты. Я отказываюсь от этой авантюры.
— Эта, как ты выразилась, авантюра, мама, может обеспечить нам финансовую поддержку в будущем. Если мы будем продавать компанию в ее теперешнем виде, то получим гроши. Мы забрали все документы, и я пытаюсь спасти остатки нашего наследства. Мама, мы хотели бы, чтобы ты нас поддержала. Однако ты можешь и отказаться — это твое право. В любом случае я буду действовать, нравится тебе это или нет.
Грациелла взглянула на Софию, но та по-прежнему смотрела в окно. Они так и не поняли, изменила ли мама свое решение, однако она поехала в доки вместе со всеми.
Некогда преуспевающее предприятие словно вымерло. На складах, заваленных ящиками с гниющими апельсинами, воняло, как в открытом коллекторе сточных вод. По сырому полу сновали крысы. В сухих доках ржавели заброшенные грузовые суда, а вдоль берега тянулись печальные ряды автомобильных фур со спущенными шинами, рваным брезентовым верхом и вздувшейся на солнце краской. Моторы и все, что только можно унести, было разворовано. Эта картина ужасающего, вопиющего запустения вызывала слезы.
