Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла
По-прежнему толстенькие девушки в масках поросяток, которые поднялись на подиум, пытались увести Таборского вниз:
– Пойдемте, пойдемте!.. Вам не нужно больше здесь оставаться!..
Словно оправдываясь, Таборский говорил толстеньким девушкам:
– Да они просто поймут, что я хороший… И тут же сам себе возражал:
– Хороший?! Здесь?! В таком месте?! Разве хороший придет поздно ночью в такое место? В такое место только злой, испорченный, недовольный придет… Придет искать приключение… Приключение… Я… Да вы на лицо мое посмотрите! На эту красную лошадиную морду… Хороший!.. Но ведь не моя же это морда, как не поймете вы?! Мне сделали такую морду… Сделали… Старуха!.. Заколдовала… Карлик-Нос… Мне двадцать шесть лет… Не моя… Морда не моя!..
Наконец девушкам-поросяткам удалось стащить его вниз. Но и проститутка не отходила от Таборского ни на шаг и спустилась вместе с ним, видимо, полагая, что он в этот вечер непременно станет ее клиентом.
– В юности, на самом деле, ничего нет, – проговорил Таборский, оборачиваясь на красивую девушку, которую он выбрал во время шоу, когда еще находился на подиуме. – Одни мечты!.. Поймите, как вы все со своими мечтами ужасно заблуждаетесь!.. – воскликнул он и потом добавил в отчаянии:
– Но разве вы поймете что-нибудь!..
– Годы пройдут и у некоторых будет солидная материальная база… – зачем-то сказал он еще.
Таборский наконец смог вырвать свою руку из цепких рук проститутки и, все еще надеясь и пытаясь разглядеть где-нибудь в толпе посетителей кафе великого артиста Лассаля, а потому то и дело оборачиваясь и оглядывая зал, подскочил к бару. Желание выпить еще водки было у него в этот момент нестерпимым. Мысли и чувства в его голове путались.
Махнув в раздражении рукой, проститутка пошла к выходу из зала.
– Водки! Стаканчик! – громко велел бармену Таборский.
Тот моментально выполнил заказ и поставил перед Таборским наполненный до краев запотевший стаканчик холодной водки.
– С вас двадцать пять рублей! – бодро произнес бармен.
Таборский, не удержавшись, тут же, махом, опрокинул весь стаканчик в рот, а уж потом принялся открывать свой чемоданчик, который он держал в руках все это время, пока был в кафе. Из чемоданчика Таборский собирался извлечь убранный туда, как ему казалось, в поезде бумажник, чтобы расплатиться за водку.
Но бумажника, в котором были все деньги Таборского – немалая, между прочим, сумма, – а еще – обратный билет и паспорт, в чемоданчике не было. Перерыв под становившимся все более напряженным взглядом бармена весь чемоданчик, но так и не найдя бумажника, Таборский наконец закрыл его и принялся ощупывать карманы, но и там бумажника не нашлось… Теперь у Таборского уже не было сомнений – его обокрали. В то, что он просто где-то выронил бумажник, Таборский не верил, так как обращался с этой вещью всегда очень внимательно.
– О, ужас! – прошептал Таборский. – Только этого не хватало!.. Я пропал!..
– С вас двадцать пять рублей, – настойчиво повторил бармен. Лицо его стало злым.
Таборский еще раз открыл чемоданчик и поискал там бумажник, еще раз проверил все карманы, но бумажника нигде не было.
– Платите или я позову охрану! – отчеканил бармен.
– Мы заплатим за него, заплатим… – подняла в этот момент руку, привлекая внимание бармена, одна из толстушек-поросяток. Остальные толстушки-поросятки уже выворачивали карманы, наскребая нужную сумму, чтобы заплатить за выпивку Таборского.
Тот поставил портфельчик-дипломат на пол и обреченно схватился за голову руками.
Глава XXXV
Вор тяжельше сахара не поднимает
Итак, мы возвращаемся обратно в зальчик «Хорина», в котором участники самодеятельного театра уже успели сравнить образ Совиньи, созданный на маленькой сцене их товарищем по самодеятельному театру, с настоящим Совиньи.
Возвращаемся мы в «Хорин» именно в этот момент вовсе не случайно: не зная о том, что происходит на сцене самого необычного в мире самодеятельного театра, не зная ни о каком ужасном Совиньи, в маленький зальчик вбежал растрепанный, перепуганный дедок, тот, что, по его же рассказам в школьном классе, некоторое время тому назад отпаивал Томмазо Кампанелла портвейном и водочкой:
– Там… Сюда… Там такое!.. Сюда сейчас войдут… – не в силах одолеть собственного возбуждения произносил дедок, который не появлялся в «Хорине» с момента своего ухода с репетиции в школьном классе.
Совиньи тут же затих и медленно отошел к стене, туда, где в полусумраке среди разломанных музейных стендов он вполне мог бы остаться незамеченным для тех неведомых людей, что так поразили дедка, и, по словам того, должны были «сейчас сюда войти». Недавно точно такую же тактику – скрываться при появлении в «Хорине» каждого незнакомца – применял Господин Радио, и вот теперь Совиньи повторял тот же самый метод.
Хориновцы же между тем принялись расспрашивать дедка о том, что он видел, и вскоре из его сбивчивого и путаного рассказа стало известно, что дедок стал свидетелем очень странной сцены: какой-то очень пьяный парень, выйдя, шатаясь, к перекрестку, что находился неподалеку от того дома, в подвале которого располагался зальчик «Хорина», неожиданно выхватил из-за пазухи огромный тесак, с которым подошло бы ходить на медвежью охоту, и попытался убить им случайного прохожего.
– И убил бы!.. И убил бы! – потрясенно повторял дедок. – Но он был достаточно пьян. И его сильно шатало из стороны в сторону, так что прохожий оказался проворнее парня и легко увернулся от ужасного тесака.
Дальше из слов дедка следовало, что едва перепуганный прохожий успел отскочить в сторону, как этот пьяный парень, недолго думая, набросился со своим тесаком на нескольких женщин, что стояли возле торговой палатки, но и те, к своему счастью, успели от него отскочить и побежать наутек, а пьяный парень среди поднявшегося визга и суматохи принялся высматривать новую жертву.
– Истерика! Истерика! Я – Господин Истерика! – кричал пьяный парень.
Как раз в этот момент у перекрестка на красный сигнал светофора остановилось желтое такси «Волга». Пассажиры такси через стекло во все глаза смотрели на то, что творилось на тротуаре. Свет переключился на зеленый, но таксомотор не тронулся с места. Напротив, двери машины открылись, и из нее выскочили двое зверского вида пассажиров, которые, налетев на парня, сбили его с ног, отобрали у него ужасный тесак и, скрутив ему за спиной руки, стонущего от боли, быстро поволокли в ближайшую темную подворотню. Там, в подворотне, они чуть было не наткнулись на дедка, который завернул туда, едва увидев, как пьяный парень выхватил свой ужасный тесак, и уже оттуда наблюдал за происходившим у перекрестка. Успев спрятаться за мусорным бачком, дедок расслышал, как один из зверского вида пассажиров говорил пьяному парню, перед этим еще несколько раз двинув тому для острастки в зубы:
– Ну что, идиот, напился! Не соображаешь ничего?! Скажи спасибо мне, доброму Жоре-Людоеду, а то бы уже успел достать кого-нибудь своим тесаком, и милиция тебя бы уже связать успела. Жалко мне вот таких вот дураков, как ты! По пустому делу силы свои растрачиваешь, невинных убить хочешь.
В ответ несостоявшийся убийца принялся рыдать, а потом, с выступившими на шее жилами, дрожа и захлебываясь, заговорил:
– Это им, прохожим, за то, что там ребята гибнут. Ребята жизней своих не жалеют, а они преспокойно себе живут… Почему одни должны своих жизней не жалеть, а другие при этом могут жить преспокойненько?! Колька вернулся, выпили, по-рассказывал мне, порассказывал, как там, на Кавказе, ребята гибнут!..
Из того, что говорил этот парень, дедок понял, что его друг по имени Николай только вчера вернулся из армии, с войны на Кавказе. По случаю этого возвращения друзья крепко выпили, после чего Николай, устав от своего порядком захмелевшего друга, недолго думая, бросил того в каком-то сквере. Тот, немного посидев в сквере, пошел из него к себе на квартиру, взял лежавший в укромном месте медвежий тесак и, держа его за пазухой, вновь вышел на улицу, – в голове его мутилось от водки и тяжелых рассказов демобилизованного товарища. Такова была предыстория необъяснимых нападений на прохожих на перекрестке.
В темной подворотне парень явно начал немного трезветь.
– Неужели передо мной Жора-Людоед?! – говорил парень, удивляясь и восхищаясь одновременно. – Раньше я только слышал о Жоре-Людоеде от друзей, и вот теперь… Неужели я нахожусь рядом с самим Жорой-Людоедом?!
При этом он размазывал по лицу кровь, которая текла из губы, разбитой только что все тем же Жорой-Людоедом.
– Вот он, настоящий вор, человек, который тяжельше сахара не поднимает! – продолжал восхищаться парень. – Воры – они, вообще, народ яркий!.. Я так скажу: демобилизованные из армии солдаты – это, конечно, очень интересные люди. И много чего порассказать могут. Но воры, безусловно, люди не менее, а может, даже более интересные, чем демобилизованные из армии солдаты. Вы не судите меня строго, я человек совершенно бессмысленный. Так сказать, без царя в голове. Но меня тоже иногда охватывает истерика… Кругом – одна глупость. А я, мало того, что глуп, так еще и истеричен. Правильно про меня сегодня сказали, что я – это Господин Истерика. Невозможно жить! Нигде не обеспечивают мне нужного настроения! Бестолковость одна!.. Только иногда вот с каким-нибудь демобилизованным солдатом пообщаешься и наберешься нужного настроения. Думаю, если бы я с вами, истинными ворами, пообщался, я бы тоже поднабрался нужного настроения. Мне бы жить интересней стало. А то так просто неинтересно жить. Так просто, без особого настроения, без истерики – это не жизнь! Ведь я – Господин Истерика, как ни говори!
