Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла
– Человек в тридцать пять лет… Лицо: произошли значительные изменения. Прежде всего это касалось кожи, которая высохла почти повсеместно за исключением крыльев носа и подбородка. Под глазами собралась лимфа и обозначились значительные круги. Лимфа собралась мешочками. Кроме того, появилось несколько не очень крупных бородавок, которые тем не менее были заметны и придавали всему лицу выражение некоторой высохшей усталости…
– Подождите-подождите! – перебила ее красивая студентка из находившихся на помосте. Вот уже несколько минут она сидела на своем стуле и не отрываясь смотрела на Табор-ского:
– Зачем вы сказали про Сатира и про многочисленные плотские связи?! Зачем вы так методично напиваетесь? Вы вовсе не грязный и не низкий! Быть может, вы действительно ищете чего-то по кабакам, вступаете в какие-то плотские связи, но душа у вас вовсе не грязная и не низкая, вы просто ищете любовь, которую вы никак не можете найти. Но и не найдя ее, просто так успокоиться и жить вы не можете! Ведь так?
– Да, так! – согласился Таборский. – Быть может, это вы – моя любовь?
Она вздрогнула.
– Значит, когда вы говорите про сатириазис и про то, что вы шляетесь, вы на себя наговариваете?.. Вы же говорили, что вам хочется дойти до дна сегодня вечером? – не унималась красивая девушка.
– Да, я наговаривал на себя! – сказал Таборский. – Меня легко принять за Сатира с волосатыми козлиными ножками, но я не Сатир. Я, на самом деле, юноша, которого заколдовали! Полюбите меня с первого взгляда и колдовство отступит. Вот увидите! – водка все сильнее действовала на него. – У меня мрачное прошлое: три жены-алкоголички, Воркута, мглистый Север, но полюбите меня, дайте мне шанс!.. И колдовство отступит.
Лицо красивой студентки стало ужасно печальным.
– Полюбить вас? – прошептала она. – Мне кажется, вы гораздо благородней, чем старались выглядеть поначалу… Но вот что: откуда вы знаете, быть может, меня тоже заколдовали, и я, на самом деле, ужасная старуха, принявшая обличье молодой девушки, ужасная старуха, Наина из Пушкинского «Руслана и Людмилы»? Не боитесь вы полюбить меня? Быть может, так же как вы ловите в свои сети юных дев, я ловлю прекрасных юношей?
– О нет, я не ловлю юных дев в сети! – взмолился Таборский.
– Зачем же вы тогда пришли в молодежное кафе? Вы – такой видный мужчина и могли бы осчастливить какую-нибудь тетеньку среднего возраста… Но вы пришли сюда, в молодежное кафе… Идите туда, куда вам теперь положено идти!
– Я не хочу никого осчастливливать! Я не хочу тетенек среднего возраста! Я хочу вновь стать самим собой! Я – не я! – вскричал Таборский. – Я не могу идти туда, куда положено тому, кто сейчас зовется мной!..
Он начал испуганно озираться по сторонам:
– Какой-то кошмар!.. Куда я попал?! Я – ловлю юных дев! Надо же такое сказать! Какой-то ужас! Это они, девы, всегда ловили меня!.. А я не знал, как от них сбежать, потому что мне надо было учиться, учиться и еще раз учиться. Мне надо было играть на сцене и писать мои пьесы. Я ловил только одну деву – его мать! – он посмотрел на сынка Лассаля. – И то, можно сказать, что это она ловила меня. Но сказать, что я ловлю юных дев, – это уже слишком! Да как вы смеете!.. – в зале раздался хохот. – Зачем мне ловить юных дев, если это юные девы всегда ловят меня?! Не понимаю… Смеетесь?..
Неожиданно Таборский окинул зал тяжелым, угрюмым, звериным взглядом, как какой-нибудь хищник смотрит на своих жертв. Смех тут же смолк.
– Я очень сильный человек, – сказал Таборский. – Во мне столько силы, что я могу гнуть подковы… Я очень талантливый человек. Во мне столько таланта, что каждый из вас убийственно жалок по сравнению со мной. Я знал, что вы станете смеяться! Я – лошадь, коняга, которая тащит свою коляску посреди жалкой человеческой толпы… Я очень талантливый человек. Никто из вас, присутствующих в этом зале, не может со мной сравниться в таланте! Я – житель Олимпа, изгнанный с него, изуродованный, осмеянный и униженный. А вы – ничтожества, которые все вместе не стоят и одного моего мизинца. Ну что ж, идите сюда! Кто будет бить мне морду за то, что я назвал его ничтожеством? Нет среди вас настоящих смелых мужчин?! Идите сюда, ничтожества, любому я сверну шею без особых усилий…
Тем временем представительница косметической фирмы растерянно переводила взгляд с Таборского на красивую студентку, не решаясь продолжить свое выступление.
Наконец сынок Лассаля вмешался, как будто ничего особенного и не происходило в зале только что:
– Уважаемые участники игры, я вас прошу не прерывать представителя нашего замечательного спонсора…
И девушке с изящным портфолио:
– Продолжайте, пожалуйста!..
– Человек в возрасте сорока лет… – вновь заговорила представительница косметической фирмы. – Лицо: изменения очень значительные. По сравнению с восемнадцатью и даже двадцатью пятью годами – это уже совсем другой человек: кожа окончательно высохла, стал крайне заметен ее неприятный рельеф, глубокие складки, морщины. Одним словом, впечатление отталкивающее, особенно в глазах восемнадцатилетних. Старик да и только!.. Тело раздавшееся – грузное, мощное, крепкое… Теперь возникает вопрос, – продолжала она, – можно ли с этим бороться? Можно, если вы используете всю гамму кремов и увлажняющих гелей нашей фирмы.
Представительница косметической фирмы хотела продолжить свой рассказ, но неожиданно ее прервал отчаянный бой ударных инструментов – на пороге появилась женская фигура. Она запуталась в занавеси, которую спустили после прихода Таборского, чтобы из основной залы не было видно гардероба, так что пока в складках материи угадывались лишь ее неясные контуры.
Не дожидаясь пока женщина полностью освободится от задержавшей ее ажурной тряпицы, сынок Лассаля принялся за выполнение своей работы ведущего этого вечера:
– Итак, друзья, как вы помните, я обещал, что последнюю участницу нашей игры выберет злодейка-судьба! Ею станет первая девушка, которая войдет в эту залу после моего объявления. И вот злодейка-судьба сделала свой выбор, – последние слова сынок Лассаля произнес вовсе не так же бодро, как начинал свою речь.
Дело в том, что появившаяся на пороге залы женщина наконец освободилась от занавеси и предстала взорам находившихся в зале людей: трудно было вообразить более изборожденное временем и пороками женское лицо. Откровенная печать цинизма и разврата, бессонные пьяные ночи с клиентами, нищета, пережитая в ранней юности и детстве – все было в этом лице. Это была проститутка!..
Каким образом ее занесло в кафе именно в тот момент – трудно сказать. Может быть, она всегда вечерами ожидала в нем своих клиентов, возможно, случайно пришла сюда в первый раз. Но одно точно: сынок Лассаля нисколько не погрешил против истины, когда заявил, что выбор этот принадлежал злодейке-судьбе.
Через несколько мгновений, точно таким же манером, как и еще недавно Таборский, – только вместо водки и черного хлеба на подносе стоял бокал игристого шампанского, – новая посетительница заняла последний свободный стульчик на помосте, на котором помимо сынка Лассаля и приемного сына старухи Юнниковой уже находились две девушки и двое юношей.
Между тем Таборский почувствовал, как кто-то потянул его сзади за рукав, а еще чья-то ладошка легонько похлопала его по плечу. Он обернулся и увидел нескольких маленьких толстеньких студенток в забавных масках поросяток, что стояли позади него. Они смотрели на него подобострастно и с обожанием.
Одна из них тихо сказала:
– А ведь вы же все-таки красавец!.. И добавила:
– Здесь никто вас не понимает! Здесь хотят над вами посмеяться! Держитесь!
Другая толстенькая студентка в маске поросенка сказала Таборскому:
– Да, вы очень умны. Вы должны все понять и держаться.
– Вы издеваетесь надо мной? – с улыбкой спросил Таборский. – Вы – такие толстенькие, миленькие, мне кажется, вы должны быть добрыми. Иначе, как же жить, если даже такие толстенькие и миленькие, как вы, не будут добрыми?
– Да нет, мы не издеваемся над вами, – отвечала та из студенток-поросяток, что первая заговорила с Таборским. – Мы действительно полагаем, что вы красивы. У вас сегодня какой-то ужасный вечер, не так ли?
– Да-да, верно! – подтвердил Таборский.
В этот момент третья толстенькая студентка в маске поросенка принесла для Таборского от барной стойки тарелку, на которой стояла рюмка водки и лежал бутерброд с рыбой. Таборский понял, что ему предлагают подкрепиться.
– Действительно, необычно ужасный вечер… Я не ел целый день, к тому же с поезда, устал, мотался по городу, – проговорил он растроганно, беря с протянутой ему тарелки рюмку водки и опрокидывая ее в рот.
– Вот видите, это просто такой неудачный черный день в вашей жизни! Оттого-то вы так и неуверенны в себе и думаете, что вы некрасивый, старый, что у вас не лицо, а морда. Но это на самом деле не так. Вы вовсе не так уж и стары, вы еще очень даже красивы, а уж про прочие ваши достоинства – ум, силу – и говорить нечего.
