Жан-Кристоф Гранже - Пассажир
Он переступил через порог и увидел необъятную постель, усыпанную подушками с восточной вышивкой. Софи Барак испарилась. Оглядевшись, он обнаружил ее справа от себя за туалетным столиком. Он собирался повторить вопрос, но тут она резким движением сорвала свою шевелюру. Софи Барак была совершенно лысой.
— Приди в себя, — бросила она, увидев его в зеркале. — Рак груди. Химия. Облучение. Все как обычно.
Она сняла пиджак и без всякого стеснения расстегнула блузку.
— С тех пор как я заболела, мне все по фигу. Вечеринки, бабло, клиенты. Мне плевать. Я умываю руки. Девочки пусть делают что хотят. А те, у кого нет документов, пусть возвращаются домой, рожают детишек и пасут коз. Иншалла![53]
Шаплен улыбнулся. Она швырнула блузку на стол и намазала плечи кремом. Черный лифчик с трудом удерживал ее грудь. На темной коже виднелись следы фуксина — красноватого красителя, которым маркируют зону облучения при лучевой терапии.
— Что тебе нужно от Медины?
— Она исчезла двадцать девятого августа. Не то чтобы мы были очень близки, но… Прошло уже полгода. С тех пор я о ней ничего не слышал.
Софи уставилась на него жирно подведенными черными глазами из «Тысячи и одной ночи». Он же не сводил глаз с рисунков на ее коже — красноватые разводы и узоры, нанесенные хной, сливались, вызывая странные ассоциации: Восток, пустыня, смерть.
Наконец она встала и накинула белый пеньюар. Подвязала его поясом из махровой ткани.
— Мне известно не больше, чем тебе.
— Вы о ней ничего не слышали?
— Нет.
Она исчезла в ванной, включила воду. Тут только Шаплен заметил, что в комнате есть кто-то еще. Невзрачная маленькая женщина, одетая без малейших притязаний на элегантность. Она работала на компьютере за письменным столом. Ее смирение и неприметность были наследием многих поколений рабов. Он все понял. Бухгалтерша фирмы «Барак». Компания паковала чемоданы и подбивала баланс.
Софи вернулась в спальню, выбрала платье из черного шелка и осторожно разложила его на кровати. По-арабски отдала приказ своей рабыне и опустилась на колени перед другим чемоданом, набитым обувью.
— Что бы с ней ни случилось, — сказала она, выбирая пару туфель тигровой окраски на шпильках, — она сама виновата. Если ты с ней знаком, то знаешь это не хуже меня. Медина — упрямая дура.
— Sasha.com — это вам о чем-нибудь говорит?
— А ты-то сам откуда знаешь?
— От Медины.
Софи пожала плечами и выбрала в другом чемодане пояс с серебряной монограммой.
— Идиотская мода, — пробормотала она.
— Мода?
— Прошлой весной кое-кто из девочек записался в этот отстойный клуб. Уму непостижимо. Сеть, в которой можно поймать разве что лузера без гроша в кармане. Полный отстой.
— А может, они искали мужа? Друга?
Софи снисходительно рассмеялась:
— Ну, на эту удочку меня не поймаешь.
— А у вас есть другое предположение?
Она разложила платье, туфли и пояс на кровати и окинула их довольным взглядом. В ванной по-прежнему текла вода.
— Не предположение. — Она обернулась к нему. — Уверенность. Ты что, думаешь, я позволю своим девочкам вкалывать бесплатно? Я провела расследование.
— И что вы узнали?
— Им платят.
— Кто?
Она неопределенно махнула рукой:
— Я знаю только, что многие из них исчезли. Три раза сходили к Саша и пропали. Вот так-то.
Шаплен вспомнил о слухах, о которых рассказывала ему Лулу-78. Серийный убийца на сайте знакомств? Нападавший только на девочек из эскорта, которым там нечего было делать? Торговля людьми? Но при чем здесь клуб вроде Sasha.com?
— Как-то не верится, что вы так легко примирились с этим, — настаивал он.
Подойдя поближе, она ласково расправила отвороты его пиджака:
— Ты мне нравишься, милый. Так что послушай моего совета: ступай своей дорогой. Есть очень простой способ не вляпаться в дерьмо. Не трогать его.
Она проводила его до двери. Прием окончен. Пифия сказала свое слово.
На пороге Шаплен решился задать последний вопрос:
— А «Метис» — это вам о чем-нибудь говорит?
Новая улыбка. Снисходительность уступила место нежности. Он догадывался, как Софи управляла своими подопечными. С помощью материнской ласки, скреплявшей их надежней, чем любые угрозы. Насилие, холод, жестокость исходили от окружающего мира. А она была рядом и защищала своих девочек.
— Я так долго вела свой бизнес, потому что меня прикрывали.
— Кто?
— Те, кто способен прикрывать.
— Не понимаю.
— Тем лучше. Но система работает в обе стороны. Они прикрывают меня, а я — их. Понял?
Ему представилась восточная вариация мадам Клод.[54]
— Вы хотите сказать, что «Метис» имеет какое-то отношение к власти?
Она поцеловала свой указательный палец и приложила его к губам Шаплена. Софи уже закрывала дверь, когда он ее придержал.
— Не только Медина бывала у Sasha.com. Вы не назовете мне еще кого-нибудь?
Она задумалась и прошептала:
— Лейла. Марокканка. Думаю, она по-прежнему занимается этими глупостями. Баракаллаху фик![55]
* * *Чтобы попасть в библиотеку, ей пришлось ждать пяти часов. Как и другим, Анаис приходилось подчиняться тюремному распорядку. Между тем расписание каждый день менялось, чтобы сорвать любую попытку побега.
Попав наконец в библиотеку, она отыскала книги по истории фотографии. С тех пор как Ле-Коз рассказал ей о дагеротипах, она возлагала на этот след большие надежды. Если убийца с Олимпа действительно применял этот метод, чтобы увековечить свои преступления, ей необходимо узнать о нем все.
Замысел ее был прост. До сих пор убийца соблюдал величайшую осторожность. Им так и не удалось выяснить происхождение героина, равно как и воска, перьев и крыльев дельтаплана. Точно так же они не сумели обнаружить источник анестезирующего препарата, которым преступник усыпил принесенного в жертву быка. Между ним и орудиями преступления никакой связи установлено не было. Но, возможно, он проявил меньшую осмотрительность в том, что касается дагеротипов? Что, если материалы, которых требует эта особая техника, выдадут его?
Судя по книгам, изобретение Луи Жака Манде Дагера датировалось серединой XIX века. В техническом отношении оно заключалось в полировке медной пластины, покрытой слоем серебра. Затем носитель обрабатывали парами йода, чтобы сделать его светочувствительным. На следующем этапе на эту пластину с помощью объектива проецировали изображение, которое затем проявляли, обрабатывая парами ртути. Отполированное зеркало с полученным изображением погружали в тиосульфат натрия, чтобы защитить от воздействия кислорода слоем хлорида золота.
Иллюстрации в книгах не отличались зернистостью, зато блестели, словно ртуть. Они напомнили ей сновидения. В этих фотографиях таилось то же противоречие, что и в снах: они представлялись одновременно темными и светящимися, неясными и точными. Зрительно это выглядело как черное облако, разрывы которого образовывали серебряные узоры, настолько переливчатые, что они казались нереальными.
Она углубилась в профессиональное издание. Поняла она немногое, но все же достаточно, чтобы усвоить, что техника эта сложная и требует много времени, особенно в момент съемки. Трудно поверить, что на месте преступления убийца мог потратить столько времени, чтобы запечатлеть дело рук своих, следуя этому методу. Но нашли же они рядом с телом Икара этот осколок зеркала. Убийца разбил первую светочувствительную пластину и вынужден был воспользоваться другой. Он постарался собрать все осколки, но один все-таки пропустил. Только так можно объяснить, откуда взялся этот фрагмент.
Тут она задумалась, предоставили ли Солина полную запись ее телефонного разговора с Ле-Козом. Похоже, что нет. О дагеротипах он не упоминал. А значит, только у нее есть эта зацепка.
Оторвавшись от книги, она закрыла глаза и попыталась представить себе, на что похожи дагеротипы, снятые на месте преступления. Минотавр. Икар. Уран.
И тут Анаис открыла глаза. В ее воображении пластины были не серебристыми, а золотистыми. Скорее даже красноватыми. Этапы их химической обработки по этому старинному методу сами собой связались у нее с неразгаданной тайной тела Филиппа Дюрюи. С выкачанной из него кровью. У нее вдруг возникла необъяснимая уверенность, что, проявляя дагеротипы, убийца использовал гемоглобин своих жертв. Так или иначе, он применял этот эликсир жизни, чтобы высветить изображение.
Анаис всегда увлекалась искусством. Сейчас ей кое-что вспомнилось. Если верить легендам, сам Тициан добавлял кровь в свои полотна. Рубенс использовал ее, чтобы усилить тепло световых пятен, трепет плоти. Существовал и другой миф: в XVII веке человеческую кровь использовали для приготовления состава, который смешивали с маслом и красками, чтобы получить высшего качества живописный фон.
