Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

Он собирался поблагодарить, но Юсеф продолжал, не сводя глаз с нелегалов:

— Мы тебя подобрать, приятель. Помыть, накормить. Поселить. Голова все равно пустая, но ты уметь рисовать. Я отдал тебя учиться поддельщики.

— У тебя есть другие?

— А ты что думать? Я ждать тебя, чтобы торговать французский гражданство?

— Я согласился?

— Ты взяться за работу, glup. За полмесяц ты все переплюнул. Дар, нюх. Тушь, печать, штампы… — Он загибал пальцы. — Все хватать на лету. Через месяц ты уже заработать. Сам завел свой лаборатория. Другой я бы яйца повырывал. А тебе доверять. Всегда работа вовремя.

Выходит, Ноно продержался дольше других. С марта по сентябрь 2009 года. Успел обустроиться на легальном положении, добиться официального статуса — арендовать студию, открыть счет в банке, платить по счетам. И все по липовым документам.

— Я так и не сказал тебе, как меня зовут?

— Спустя время ты говорить, тебя звать Ноно. Приехать из Гавр. Там быть типография. Чепуха. Главное, ты хорошо работать. Никаких проблем. Пока ты не пропал.

Он хохотнул и взял Шаплена за загривок:

— Засранец ты этакий!

Теперь Шаплену легче было понять чудо Матиаса Фрера. Надо думать, он давно сфабриковал бумаги на это имя… Неужели он так и разгуливал с этими документами со времен Нарцисса? Виктора Януша? Нет. Скорее, дар вернулся к нему, когда у него снова случился провал. И он выдумал Матиаса Фрера. Сделал себе документы и нашел работу в медицинском центре Пьера Жане.

Юсеф прищелкнул пальцами. На разделявшем их подлокотнике возникли два стаканчика, крошечные, как ружейные пули.

Амар склонился над ними с бутылкой. Юсеф поднял свою стопку:

— Zxivjeli![50]

Шаплен выпил водку залпом. Она показалась ему густой, как лак. Он зашелся кашлем. Выпивка обожгла ему горло, огнем разлилась в груди, растеклась по рукам и ногам.

Юсеф издал свой короткий смешок, тут же утонувший в улыбке Джокера.

— Polako,[51] Ноно. Это надо смаковать… — Он знаком приказал Амару налить еще.

У Шаплена на глаза навернулись слезы. Сквозь их пелену он различал копошение снаружи. Поникшие плечи и сгорбленные спины нелегалов окружало облако пара. Негры, арабы, узкоглазые, индусы, славяне… Они жались друг к другу, топтались на тротуаре, ожидая неизвестно чего.

— Как им удается?

— Выживать?

— Платить тебе за паспорта.

Юсеф засмеялся:

— Ты их рожи видеть? Эти все больше покупать вид на жительство.

— Это не ответ. Как им удается?

— Скидываются. Залезают в долги. Как-то выкручиваться.

Шаплена замутило. Он участвовал в этой торговле. Был причастен к этому рабству. Как он скатился так низко? Его личности — будто ступеньки, по которым наверх не выберешься.

— И больше я тебе ничего не рассказывал? — настаивал он. — О своем прошлом, о своей жизни?

— Ничего. Ты получать заказ и исчезать. Когда возвращаться — бумаги готовы. Всегда dakăko.[52]

— И все?

— Могу сказать, ты измениться.

— В смысле?

Тот поддел пальцем отворот его бархатного пиджака от Нола Смита.

— Прикид все круче. Стрижка. Парфюм. По мне, чертов бабник.

Нельзя упускать такой случай. Он выпил водку и сыграл ва-банк:

— Мне нужны девочки.

— Девочки?

— Профи.

Юсеф откровенно расхохотался:

— А твои бабы, братан?

— Я даже их номеров не помню.

— Могу тебя знакомить. Наши девочки. Самые лучшие.

— Нет. Мне нужны девочки… с юга. Магрибианки.

Похоже, Юсеф обиделся. В его змеиных глазах вспыхнул огонек. Пламя, напоминавшее плотный и опасный жар водки в его руке. Шаплен испугался худшего, но губы босняка дрогнули, глаза сморгнули.

— Ступай к Софи Барак.

— Кто это?

— Через нее проходить все арабки.

— Где ее искать?

— Отель «Теодор». Там ее штаб этот год. Тупик улица Артуа. Скажи, я послал. Я продавать ей бумаги для девочек.

— Она меня не пошлет?

— Нет проблем. Она обожать гаденышей вроде тебя. Но говори громко. Она из Ливан. В детстве почти оглохнуть от бомбежек.

— А если не через нее? Вдруг я сам захочу поохотиться?

Юсеф взглянул на Амара. Впервые на губах великана промелькнула улыбка.

— Ищешь цыпочку, иди в курятник. Ступай к «Джонни» улица Клеман-Маро. Сам договориться. Встретиться завтра. Тогда ты получать свое. Должок там посмотрим.

— Должок?

— Целый трюм, glup. Твои слова. Ну пока.

Он сунул ему в карман пиджака две бумажки по пятьсот евро.

— Одну выпей мое здоровье.

— Что это еще за глупости?

Снова комната свиданий. Снова Солина. В бешенстве прокручивает картинки на своем ноуте. Ее свидание с Янушем, записанное камерой слежения.

— Я тут ни при чем, — ответила Анаис. — Я…

— Заткнись. Ты хоть соображаешь, во что вляпалась?

— Говорю тебе…

Солина поднял очки на лоб и нервно задвигал желваками.

— Когда мне это показали, — произнес он подавленно, — я думал, мне это мерещится. Этот тип — псих.

— Он запаниковал.

— Запаниковал? — Обоповец зловеще усмехнулся. — А по мне, так он самый наглый сукин сын, какого я только видел. Чего ему от тебя понадобилось?

— Пробить телефонный номер.

— И все?

— Почти. Скажи я тебе, что он невиновен и продолжает вести собственное расследование, я знаю, что ты ответишь.

— Если он чист, пусть сдастся и даст нам сделать свою работу.

В изоляторе только что закончился обед. Отовсюду несло жратвой. Запах лип к коже, забивался в ноздри. Анаис, с тех пор как оказалась в тюрьме, не притрагивалась к еде. Она бросила взгляд на экран компьютера. Януш держал ее за руки. Он как раз совал ей в ладонь записку. Но на видео ничего не заметно.

— Он вам не доверяет, — прошептала она.

— Вот, значит, как? — Солина резко захлопнул ноут. — Я тоже ему не доверяю. И уж теперь нам известно, на чьей ты стороне.

— Неужели?

— Говорили мне, что ты с ним спишь. А я не верил. И напрасно.

— Ты что, дурак? Он так рисковал, чтобы…

— Вот я и говорю. В моем мире так рискуют только по двум причинам: или ради бабок, или ради бабы.

Анаис покраснела, но не сдержала улыбки. На похабном языке Солина это был комплимент.

— Что он тебе сказал об этой девке?

— Ничего.

— И он не знал, что она шлюха?

— Медина Малауи?

— С две тысячи восьмого года зарегистрирована в полиции. Испарилась в сентябре две тысячи девятого.

— Ты уже затребовал ее досье?

— А ты как думала? Здесь отслеживают любые связи. Мои ребята побывали у нее дома. Но их кто-то опередил. Консьержка говорит, сегодня утром. По описанию, твой дружок. Выходит, мы с ним ищем одно и то же.

— Что?

— Может, вот это.

Солина выложил на стол папку. Анаис с первого взгляда поняла, что это такое. Отчет о нераскрытом деле. Она посмотрела первую страницу и увидела жуткие фотографии. Утопленница, голая, лицо разбито, челюсти вырваны, пальцы отрезаны.

— Труп, возможно той девки. Смотри, как ее отделали. Тебе объяснять не надо.

— С чего ты взял, что это Медина?

— Потому что ее выловили в Сене седьмого сентября. Рост, цвет волос и глаз подходят под описание. Этого маловато, но ребята сказали, что, судя по квартире, она мертва. А по нашим сведениям, она пропала в конце августа. Мы проверили список всех неопознанных трупов с того момента. И вот что нашли. По мне, так это она.

Анаис заставила себя рассмотреть покойницу. Нанесенные ей увечья и оставленные водой разрушения сделали ее неузнаваемой. Лицо превратилось в кровавое месиво, разбухшее от воды, словно губка, изъеденное рыбами и червями. Глазницы походили на чумные бубоны. Вместо рта — зияющая рана.

Живот, руки и ноги также раздулись от воды. Кожа, покрытая трупными пятнами, порезами и гематомами, напоминала шкуру леопарда, цвет которой колебался между желтым и сине-фиолетовым. Казалось, труп вот-вот лопнет — или, наоборот, осядет, как суфле.

— А причина смерти?

— Уж точно не утопление. Ее бросили в реку уже мертвую. По словам патологоанатома, в воде она пробыла около недели. Тело несло течением, оно то и дело обо что-нибудь ударялось. Теперь уже невозможно определить, какие травмы нанесены при жизни, а какие после смерти. Но можно не сомневаться, что челюсти и фаланги удалили, чтобы затруднить опознание.

— Есть связь с нашими убийствами? Я имею в виду модус операнди.

— На первый взгляд нет. Никаких следов какого-то ритуала. Героина в крови не обнаружено. Но ее слишком поздно нашли.

— Раны на носу не было?

Солина явно удивился. Он не слышал о посмертном увечье, нанесенном Патрику Бонфису. Так что лучше не настаивать.

— Врач говорит, лицо разбито чем-то тяжелым.

— Вы добрались до ее клиентов?