Питер Страуб - Глотка

– Что это? – спросил Джон.

На следующей фотографии та же комната была снята под другим углом, и в кадр попадал угол туалетного столика. Но этот снимок тоже был разрисован, и его невозможно было изучить в деталях.

– Номер двести восемнадцать отеля «Сент Элвин», – ответил я на вопрос Джона. Боб Бандольер снимал место преступления, прежде чем совершить его.

Я перешел к следующей фотографии, к которой юный Думки отнесся более или менее гуманно. На ней была изображена Ливермор-авеню у входа в бар «Часы досуга», – где убили Монти Лиланда. На следующей фотографии было то же место снятой ближе к углу Шестой улицы.

– Этот человек был одержим своей одержимостью. Все было спланировано как настоящая кампания.

Я переложил фотографию в низ стопки и стал рассматривать следующую, зарисованную почти целиком. Я поднес ее ближе к глазам и сумел разобрать, что вижу изображение магазина Хайнца Штенмица, но что-то в размерах и очертаниях здания, скрытое под слоем чернил, смутно беспокоило меня.

Следующая фотография была в таком же плачевном состоянии. На ней виднелся краешек здания, которое могло с равным успехом оказаться Тадж-Махалом, Белым домом или местом, где я жил в детстве.

– Эта совсем безнадежна, – сказал Джон.

Я продолжал смотреть на фотографию, пытаясь понять, что же так беспокоило меня в ней. Я лишь смутно помнил очертания магазина Штенмица. На одной половине вывески, висевшей над окном, было написано «Домашние сосиски», а на другой – «Свежее мясо». Что-то вроде этого, кажется, виднелось под каракулями, но пропорции здания казались мне неправильными.

– Это скорее всего магазин мясника, да? – спросил Джон.

– Думаю, так, – пробормотал я.

– Как получилось, что фотографии оказались спрятанными в этой коробке?

– Фи наверное нашел их в ящике, в котором держал их его отец. И положил сюда, так как думал, что здесь их никто уже не найдет.

– И что мы будем с ними делать?

У меня уже появились кое-какие мысли на этот счет.

Я еще раз перебрал фотографии и отобрал из каждой пары менее разрисованную. Джон взял конверт, и я передал ему остальные. Он положил их в конверт, закрыл его, затем перевернул и поднес к глазам, как я делал это только что с последней фотографией.

– Хорошо, хорошо.

– Что ты имеешь в виду?

– Посмотри, – он указал на карандашные пометки в левом верхнем углу конверта.

На желтой бумаге проступали написанные тонким, почти женским почерком слова «Голубая роза».

– Давай оставим это здесь, – сказал я, укладывая конверт в коробку. Я сложил коробки одну в другую и поставил их на прежнее место.

– Но почему? – спросил Джон.

– Потому что мы знаем, что они здесь. – Он нахмурился и сдвинул брови, пытаясь понять, что я имею в виду. – В один прекрасный день нам может понадобиться доказать, что Боб Бандольер был первым убийцей «Голубой розы». Поэтому мы оставим конверт здесь, – объяснил я.

– Хорошо, но где же записи?

Я пожал плечами.

– Они должны обязательно где-то быть.

– Замечательно, – Джон стал расхаживать по подвалу, словно в надежде, что коробки с записями вдруг материализуются из бетона и паутины. – Может, он держал их за решеткой печки?

Мы обошли вокруг печки и открыли дверцу. Джон засунул руку внутрь и попытался вынуть решетку.

– Не вынимается, – он вынул черную от сажи руку. На рукаве синего пиджака тоже виднелась черная полоска. Джон поморщился. – Не думаю, чтобы они были там.

– Нет, – кивнул я. – Скорее всего, они по-прежнему хранятся в коробках. – Он ведь не знает, что мы пронюхали об их существовании.

Я снова окинул подвал бессмысленным взглядом.

– Какого черта – поехали домой, – сказал Джон.

Мы вышли в сплошную пелену тумана. Джон запер за нами дверь.

Я двинулся вправо и чуть было не налетел на припаркованную у тротуара машину. Понадобилось почти два часа, чтобы добраться обратно на Эли-плейс, и когда мы становились у его дома, Джон спросил:

– Посетили еще какие-нибудь гениальные идеи?

Я не стал напоминать, что идея принадлежала ему.

8

– Что будем делать теперь? – спросил Джон. Мы поедали в кухне салат, сделанный мною из завядшей головки салата, половины луковицы, засохшего сыра и обрезков мяса для завтрака.

– Надо съездить по магазинам, – сказал я.

– Ты ведь знаешь, что я не об этом.

Я пожевал еще немного, задумавшись.

– Мы должны изобрести способ заставить его вывести нас на эти записи. Я начал исследования в нескольких направлениях и намерен продолжить.

– Что это за исследования?

– Расскажу, когда появятся результаты, – мне не хотелось лишний раз говорить Джону о Томе Пасморе.

– Это означает, что ты снова захочешь пользоваться машиной?

– Чуть позже, если все будет в порядке, – сказал я.

– Хорошо. А теперь мне действительно надо съездить в колледж разобраться со своим расписанием и другими вещами. Может быть, ты можешь завезти меня туда, а потом забрать?

– Ты будешь говорить о лекциях Алана тоже?

– У меня нет выбора. Счет Эйприл пока закрыт.

Я не стал спрашивать его о размерах счета Эйприл.

– Там около двух миллионов, – сказал Джон. – Два с чем-то, если верить адвокатам. И еще полмиллиона страховки за ее жизнь. Но половину съедят налоги.

– Ничего, останется достаточно, – заметил я.

– Недостаточно.

– Недостаточно для чего?

– Чтобы жить по-настоящему хорошо всю оставшуюся жизнь. Может быть, я захочу немного попутешествовать. Знаешь что? – Джон наклонился ко мне. – В моей жизни было столько дерьма, что я нахлебался его достаточно и больше не хочу. Я хочу иметь деньги.

– И путешествовать.

– Это так. Может, я даже напишу книгу. Ты ведь меня понимаешь, не так ли. Я так долго был прикован к Аркхэму и Миллхейвену, а теперь мне нужны новые горизонты.

Джон посмотрел на меня тяжелым взглядом. Я понимающе кивнул. Теперь он был куда больше похож на прежнего Джона Рэнсома, ради которого я и приехал в Миллхейвен.

– В конце концов я много лет был ассистентом Алана Брукнера и способен донести его идеи до читателя в доступной форме. Люди всегда готовы воспринимать великие открытия, облеченные в доступную форму. Вспомни Джозефа Кэмпбелла. Вспомни Билла Моерса. Я готов перейти на следующий уровень.

– Подожди, если я понял тебя правильно, сначала ты собираешься путешествовать, потом популяризировать идеи Алана, а потом, наверное, захочешь, чтобы тебя показали по телевизору.

– Хватит смеяться, я говорю серьезно. – Мне нужно время, чтобы переосмыслить пережитое и понять, могу ли я написать книгу, которая будет кому-то интересна. А потом я могу приниматься за работу. – Люблю людей, окрыленных высокими мечтами.

– Мне кажется, это действительно великая мечта, – Джон смотрел на меня несколько секунд, пытаясь понять, как я отношусь ко всему этому на самом деле и стоит ли на меня обижаться.

– Когда напишешь книгу, я помогу тебе найти хорошее издательство.

Он кивнул.

– Большое спасибо, Тим. Кстати, – я посмотрел на него внимательно, гадая, что последует дальше. – Если завтра уляжется туман, хотел бы забрать машину из Пурдума и отогнать ее в Чикаго. Поедешь со мной?

Он хотел, чтобы я отвез его в Пурдум и, возможно, отогнал в Чикаго «мерседес».

– Завтра у меня очень много дел, – сказал я, сам не зная, насколько правдивым окажется это заявление. – Посмотрим, что еще произойдет.

Джону хотелось остаться в гостиной у телевизора. Джимбо как раз рассказывал, что полиция сообщила о шести случаях вандализма и мародерства в магазинах на Мессмер-авеню, главной торговой улице черного гетто Миллхейвена. Мерлин Уотерфорд отказался признать существование Комитета за справедливость в Миллхейвене, сказав что «мания одного сумасшедшего еще не повод менять структуру городского правительства».

Я взял книгу под названием «Триста шестьдесят пять дней», написанную доктором по имени Роланд Классер, который лечил солдат, раненных во Вьетнаме, и поднялся наверх.

9

Разложив на кровати четыре фотографии, я вытянулся рядом. На меня смотрели отснятые в серо-коричневых тонах тоннель под отелем, номер двести восемнадцать, бар «Часы досуга» и здание, которое должно было быть магазином Хайнца Штенмица. От снимков исходило мощное ощущение разницы между прошлым и настоящим. Хотя тоннель под отелем абсолютно не изменился за прошедшие сорок лет, но все вокруг несло на себе следы пережитой войны, кризиса и разочарования, последовавшего вслед за вроде бы безоблачными гадами правления Рейгана.

Я посмотрел на фотографию номера отеля, в котором умер Джеймс Тредвелл, отложил ее и поднес к лампе последнюю фотографию. Это непременно должен был быть магазин мясника, но что-то по-прежнему тревожило меня. Я вспомнил запах крови внутри магазина и мистера Штенмица с его огромной белокурой головой, наклоняющейся ко мне. Поспешно отложив фотографию, я открыл «Триста шестьдесят пять дней».