Пол Мейерсберг - Жестокая тишина
Хэммонд с грохотом несся на Уайлдмена. Он слышал свой крик, он жаждал крови и мщения. Ему также казалось, что за рулем «олдсмобиля» сидит не он, а другой человек, иное существо, второе «я» Хэммонда. Сейчас действовал тот, другой. Хэммонд знал, что Уайлдмен боится его. Он включил радио, настроенное на волну классической музыки. Хорал Монтеверди сопровождал его, когда он мчался к смерти. Но это будет не его смерть.
Уайлдмен был готов. Он не хотел ехать слишком быстро. Он должен твердо держать в руках руль. Уайлдмен следил за приближающимся «олдсмобилем». Он ждал и ждал, а потом резко вывернул руль. Он точно выдержал время, но ему не повезло. Под колесами был рыхлый песок, и колеса не совсем точно послушались руля.
Хэммонд все еще жал на акселератор, когда увидел, что Уайлдмен пытается избежать столкновения лоб в лоб. Но Хэммонд жаждал крови, «олдсмобиль» врезался в «бентли» как раз в тот момент, когда тот старался увернуться. Хэммонд увидел, что Уайлдмен не рассчитал скорость. Эта ошибка будет стоить ему жизни. Хэммонд радостно завопил. Это был боевой клич.
«Олдсмобиль» ударился в левую переднюю фару и вдавил ее в капот. Хэммонду показалось, что Уайлдмен закричал. Переднее левое колесо «бентли» приподнялось на несколько дюймов в воздухе. «Олдс» продолжал движение и медленно перевернул машину Уайлдмена. «Бентли» закувыркался, как игрушка.
Хэммонд захохотал. Он перестал давить на газ и повернул руль. Ему доставляло удовольствие смотреть, как кувыркается «бентли». Машина взорвалась еще до того, как остановилась. Потом Хэммонд почувствовал, что с «олдсмобилем» что-то не в порядке. Мотор зачихал и скоро заглох. Хорал перестал звучать еще раньше.
Хэммонд снова и снова нажимал на стартер, но все было бесполезно. Тогда он затормозил и медленно катившаяся машина остановилась. Хэммонд оглянулся на языки пламени и маслянистый черный дым, несколько раз глубоко вдохнул в себя запах гари. Он представил, как Уайлдмен умирает, закованный в искореженный металл. Теперь-то он мог видеть, как Уайлдмен исчезает в языках пламени.
Хэммонд вышел из машины, медленно подошел к горящему «бентли» и попытался заглянуть внутрь салона, полного темным дымом. Он нетерпеливо ждал момента своего триумфа. Ему хотелось видеть мертвого Уайлдмена… Он различил его лицо, черное и спокойное. Хэммонду очень понравилась покрытая сажей маска смерти. Ему не хотелось уходить отсюда.
И тут впервые за время их дуэли он занервничал. Хэммонд увидел, что обо что-то поранился: левая рука кровоточила, а когда шел обратно к «олдсмобилю», то обнаружил, что вдобавок еще и хромает. Когда боль неожиданно нахлынула на него, таинственный человек, его второе «я», ушел обратно глубоко в душу Хэммонда, где жил до сих пор.
Левая нога жутко болела. Он попытался открыть капот автомобиля, но ему это не удалось. Вдали сверкнул, как серебряная капелька в синем небе, маленький самолет. Нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Как можно скорее убраться подальше от этого места.
Вокруг никого не было. Люди не заезжали так далеко в пустыню: пять миль или даже больше от главного шоссе. Сюда не за чем ехать, ничего интересного, никаких достопримечательностей. Хэммонд был один.
Языки пламени затухали в погребальном костре «бентли», когда Хэммонд оставил свою машину и, прихрамывая и стараясь идти быстрее, пошел по направлению к шоссе. Он не видел его, но ему было все равно. Уайлдмен мертв. Хэммонд был счастлив.
6
Хэммонд понимал, что на шоссе ему придется голосовать, чтобы добраться до Лос-Анджелеса. В этом-то и таилась опасность. Тот, кто станет подвозить его, запомнит хромающего человека с пораненной рукой – все это трудно скрыть. Боль нарастала с каждой минутой, она пульсировала в руке и ноге, но воспоминание об Уайлдмене, его почерневшем лице и скрюченном теле, зажатом в горящем автомобиле, служило своеобразной анестезией.
Хэммонд перестал хромать и стоял, ожидая, на шоссе. Длинная прямая дорога через пустыню была стрелой, указывающей в сторону дома. Огромный грузовик-рефрижератор стремительно промчался мимо, проревев, словно морской пароход. Шофер не сделал даже попытки остановиться. Хэммонда окутало облако пыли. Когда он поднял руку, чтобы протереть глаза, то понял, что грузовик потому и не остановился, что он не поднял руки. Если он хочет, чтобы его подвезли домой на расстояние ста двадцати миль, то нужно соответственно вести себя.
Остановилась только третья машина. Водителем оказалась женщина. Он почему-то не ожидал этого. У нее было интеллигентное лицо, волосы цвета воронова крыла, на лице темные очки.
– Я еду в Глендейл, – без всякого выражения сказала она. – Вам это подходит?
– Да, благодарю вас. Оттуда я поеду на такси. Хэммонд сел в машину. Его смущало, что он не видит глаз женщины. Он не мог понять, что она думает или даже сколько ей лет. Тридцать два или тридцать три. Женщина быстро и умело вела машину. Ее ноги в черных колготках смотрелись прекрасно. Ему стало спокойнее оттого, что она не разговаривала с ним и даже не смотрела на него. Женщина не проявляла любопытства, что само по себе тоже любопытно.
В машине было включено радио. Его любимая программа классической музыки. Хэммонду это понравилось. Приятная успокаивающая балетная музыка или, возможно, это была какая-то оркестровая сюита. Хэммонд обычно слушал эту же станцию, когда работал дома. Он ехал домой. Он будет один в своем кабинете работать, и слушать концерты и симфонии, как приветы невидимых друзей из прошлого. Он никогда особо не разбирался в музыке. Ведь не было связи между разработкой проекта декораций дешевой комнаты в отеле во Флегстаффе, штат Аризона, и симфонией Малера «Воскресение». Но музыка создавала атмосферу сосредоточенности, в которой его воображение могло работать свободно и продуктивно. Это было для него особым видом тишины. Пребывание разума в состоянии покоя стало весьма важным для него в последние несколько недель, особенно с тех пор, когда он понял, что должен избавиться сам и избавить остальных от Чарльза Уайлдмена.
– Это Руссель.
– Простите? – Хэммонд не ожидал, что она заговорит.
– Музыка. Альбер Руссель. – Она произнесла фамилию композитора, как показалось Хэммонду, с французским акцентом. – Музыка к балету «Пир паука».
– Я этого не знал.
– Это знают немногие. Балет был поставлен в 1913 году в Париже, но его затмила «Весна священная».
– Эту музыку я знаю, конечно.
– Но сейчас и этот балет подзабыли.
У нее была такая манера разговаривать, как будто она обращалась к кому-то вообще.
– Вы музыкант?
– Танцовщица. Была когда-то. – Она говорила, не глядя на него, и в голосе ее не было разочарования.
Раздался звонок, и Хэммонд вздрогнул. Он не понял, что звонит телефон в машине. Женщина подняла трубку, но ничего не сказала, только слушала. Хэммонд был уверен, что он мог слышать мужской голос.
Он вдруг испугался. Они ищут его, эти копы! Они обнаружили сгоревшую машину и идентифицировали Уайлдмена. Кто-то видел, как Хэммонд покидал место преступления и сообщил в полицию. Еще кто-то видел, как он садился в ее машину, возможно, тот, кто ехал в обратном направлении. Полицейские вычислили его и теперь, всего час спустя, обнаружили его и позвонили этой женщине. Он понимал, что этого просто не может быть, но все равно не мог отвязаться от подобных мыслей, настолько он был взвинчен. А ему нужно было это сделать.
– Буду там через полтора часа… – сказала женщина в трубку.
В первый раз она повернулась и посмотрела на него сквозь темные очки. Может быть, хотела сказать, что, мол, не суйте свой нос в мои дела, это личный разговор.
Хэммонд видел свое отражение в ее темных очках. Она не была полицейским. Он отвел взгляд и посмотрел в окно, пытаясь сделать вид, что глухой и не слушает ее. Он прикрыл глаза. Пустынный пейзаж стал расплываться. Он закричал про себя: «Прекрати терзаться! Прекрати выдумывать разные страхи!»
– Все прекрасно, – говорила женщина. – Я согласна… – послушай, мы сможем обсудить это позже… – Выслушав ответ мужчины, положила трубку.
Конечно, она не была полицейским. Она была просто женщиной, и у нее, наверное, с кем-то была любовная связь. Она не выглядела замужней. Интересно, а выглядел ли он сам женатым? Неожиданно ему в голову пришла сумасшедшая мысль – все, до мельчайших подробностей, рассказать этой женщине. Конечно, он этого не сделает. А не рассказать ли обо всем Доре, подумал он. Но это следовало сделать раньше, теперь уже поздно. Все кончено.
Они выехали из пустыни, и теперь женщина вела машину по какому-то маленькому городку. У первого светофора она остановилась. «Пир паука» все еще звучал по радио. Какое странное название, подумал Хэммонд, но очень подходящее. Уайлдмен и был пауком, хватающим людей, словно паук, в свою паутину. Теперь он мертвый паук, а паутина порвана.
