Амброз Бирс - Страж мертвеца
Вперемешку с останками орудий лежали останки людей. Трупы были под грудами обломков, поверх их и рядом с ними. А по дороге в сторону тыла двигалась страшная процессия — на руках и коленях ползли раненые, которые еще в силах были передвигаться. Полковник — он из сострадания отправил свою свиту вправо, в обход — вынужден был ехать по телам явных мертвецов, чтобы не раздавить тех, кто был мертв только наполовину. Он спокойно въехал в самое пекло, остановился около орудия и, ничего не видя в дыму только что прозвучавшего выстрела, ощупью коснулся щеки человека, державшего банник. Тот, вообразив себя убитым, немедленно упал. Какой-то страшный дух преисподней вынырнул из дыма, чтобы встать на его место, но остановился и посмотрел на возвышавшегося перед ним всадника диким взглядом. Зубы его сверкали между почерневших губ, глаза, расширенные и свирепые, горели, точно угли, под окровавленным лбом. Полковник повелительным жестом указал в сторону тыла. Дьявол поклонился в знак повиновения. Это был капитан Коултер.
Сразу же вслед за останавливающим жестом полковника на поле сражения воцарилась тишина. Шквал снарядов больше не обрушивался на это ущелье смерти, потому что неприятельские орудия также умолкли. Армия южан отступила уже много часов назад, и командир арьергарда, который и так слишком долго удерживал позицию, надеясь утихомирить пушку северян, теперь приказал прекратить огонь.
— А я и не подозревал, сколь широко простирается моя власть, — с усмешкой обратился к кому-то полковник, въезжая на вершину горы, чтобы взглянуть, что же в действительности произошло.
Спустя час его бригада расположилась лагерем на оставленных противником позициях. От нечего делать солдаты рассматривали валявшиеся тут же трупы лошадей и обломки трех разбитых вдребезги орудий. Они взирали на все это с неким благоговейным трепетом, точно богомольцы на святые реликвии. Тела южан давно унесли; зрелище растерзанных на куски врагов доставило бы уж слишком большую радость.
Разумеется, полковник и вся его боевая семья разместились в усадьбе плантатора. Правда, дом был довольно сильно разрушен, но все-таки это было лучше, чем ночевать под открытым небом. Повсюду были разбросаны остатки поломанной мебели, потолок и стены во многих местах оказались пробитыми, а в комнате стоял укоренившийся запах порохового дыма. Но кровати, сундуки с женской одеждой и буфет не слишком пострадали. Новые постояльцы с комфортом устроились на ночлег, а эпизод с батареей Коултера, буквально стертой с лица земли, служил интересной темой для разговоров.
Вечером, во время ужина, в столовой появился один из ординарцев свиты и попросил разрешения обратиться к полковнику.
— В чем дело, Барбур? — приветливо спросил тот, услышав просьбу ординарца.
— Полковник, там, в погребе, что-то неладно. Не знаю, в чем дело. По-моему, там кто-то есть. Я спускался туда, осматривая помещение.
— Я пойду посмотрю, — сказал один из штабных офицеров, поднимаясь с места.
— И я также, — заявил полковник, — все другие пусть остаются на местах. Ведите нас, ординарец.
Захватив со стола свечу, они стали спускаться по ступенькам погреба вслед за взволнованным ординарцем. Свеча отбрасывала тусклый свет, но сразу же, едва только они вошли, в узкой полосе освещенного пространства обнаружилась чья-то фигура. Человек сидел на полу, прислонившись к черной каменной стене, вдоль которой они продвигались. Колени его были высоко подняты, голова опущена на грудь. Лицо человека, хотя и обращенное к ним в профиль, разглядеть было невозможно, так как его скрывали длинные, свисающие вниз волосы. И странно! — борода, гораздо более темная, чем волосы на голове, густой спутанной массой падала к его ногам и стелилась по полу. Все невольно остановились. Затем полковник, взяв свечу из дрожащей руки ординарца, приблизился к человеку и внимательно вгляделся в него. Длинная черная борода оказалась волосами мертвой женщины. В объятиях убитой покоился ребенок, а оба они покоились в объятиях мужчины, который прижимал их к своей груди и губам. Кровь была на волосах женщины, кровь была на волосах мужчины. В нескольких метрах от них валялась оторванная детская нога. В неровном земляном полу зияла яма — это была свежая воронка, — а в ней — осколок снаряда с зазубренными краями. Полковник как можно выше поднял свечу. Пол комнаты, находящейся над погребом, был пробит, и обломки досок торчали вниз во все стороны.
— Да, этот каземат не приспособлен под убежище, — серьезно сказал полковник. Он не почувствовал, что его заключение прозвучало несколько легковесно.
Некоторое время они молча стояли над этой группой. Штабной офицер думал о неоконченном ужине, ординарец — о том, что бы такое могло находиться в бочонках на другом конце погреба.
Внезапно человек, которого они считали мертвым, поднял голову и спокойно посмотрел на окружавших его людей. Лицо его было черным как уголь, щеки изборождены волнистыми светлыми полосами, тянувшимися книзу от глаз. Губы были серовато-белыми, как у актера, загримированного под негра. На лбу запеклась кровь.
Штабной офицер отступил на один шаг, ординарец — на два шага.
— Что вы здесь делаете, дружище? — спросил полковник, не трогаясь с места.
— Этот дом принадлежит мне, сэр, — последовал учтивый ответ.
— Вам? Ах, вот как! А это кто?
— Это моя жена и ребенок. Я — капитан Коултер.
Добей меня
Перевод С.Пшенникова и Д.Петрова
Бой был жарким и продолжительным; это чувствовалось во всем. Воздух был пропитан запахом битвы. Теперь все уже позади; осталось только оказать помощь раненым да похоронить убитых — «упаковать», как сказал один остряк из похоронного взвода. «Паковать» придется немало. Куда ни посмотришь, по всему лесу среди расщепленных деревьев валялись человеческие и конские трупы. Между ними ходят санитары с носилками, подбирая тех немногих, которые еще подают признаки жизни. Большинство раненых уже умерли без присмотра, пока обсуждали их права на последнее причастие. Раненые должны ждать — таков армейский закон; лучший способ позаботиться о них — выиграть сражение. Следует признать, что победа — это особая привилегия человека, нуждающегося в помощи. Однако многие не доживают до нее.
Пока рыли братские могилы, убитых собирали по двенадцать-двадцать человек и складывали рядами. Тех, кого нести сюда было слишком далеко, закапывали на месте. Попыток опознать трупы почти не было сделано, хотя в большинстве случаев похоронные команды собирали трупы там, где они сами сражались. Имена мертвых победителей были известны и занесены в списки. Павшие солдаты противника вынуждены были довольствоваться простым пересчетом. Зато это они получили сполна: многих из них пересчитали несколько раз, и общая цифра, включенная впоследствии в официальную сводку командира-победителя, отражала скорее мечту, чем истинный итог.
На некотором расстоянии от того места, где одна из похоронных команд разбила «бивуак павших», облокотившись о дерево, стоял человек в форме офицера федеральной армии. Весь облик его выражал крайнюю усталость; но при этом он беспокойно вертел головой из стороны в сторону; очевидно, какие-то мысли не давали ему покоя. Возможно, он не знал, в какую сторону идти; казалось, он не собирался долго оставаться на этом месте, ибо прямые красноватые лучи заходящего солнца уже играли в просветах между деревьями и усталые солдаты заканчивали свое дело. Вряд ли он намерен был провести ночь в одиночестве среди покойников. Девять человек из десяти, которых вы встречаете на дороге после боя, обычно спрашивают, как добраться до той или иной воинской части, как будто кто-то может это знать. Несомненно, этот офицер заблудился. Отдохнув немного, он, вероятно, пойдет за одним из похоронных взводов.
Однако когда все ушли, он направился прямо к лесу, навстречу багряному закату, изукрасившему кровавыми пятнами его лицо. Уверенный вид, с каким он теперь шел, свидетельствовал о том, что эти места ему знакомы. Он снова хорошо ориентировался.
Он шел, не глядя на трупы, лежавшие по сторонам. Раздававшиеся то и дело хриплые стоны тяжело раненных, которых не нашли санитары и которые должны были провести беспокойную ночь под звездами, мучимые жаждой, также не привлекали его внимания. Да и чем он мог им помочь, не будучи хирургом и не имея под рукой воды? У края мелкой лощины, — простого углубления в земле, лежало несколько трупов. Он увидел их, резко изменил свой курс и быстро направился к ним. Проходя мимо трупов, он пристально разглядывал каждый и наконец остановился над одним, лежавшим в некотором отдалении от остальных, у молодой рощицы. Офицер внимательно осмотрел труп, и ему показалось, что он шевелится. Офицер наклонился и потрогал лицо трупа. Раздался крик.
Офицер был капитаном Даунингом Мэдуэллом из Массачусетского полка, доблестным и умным солдатом, благородным человеком. В этом полку служили два брата Хэлкроу — Кэффал и Крид. Кэффал был сержантом из роты Мэдуэлла, и эти два человека (сержант и капитан) были верными друзьями. Они старались держаться вместе, хотя этому мешало неравенство в чинах, различие обязанностей и соображения военной дисциплины. Они вместе росли с самого детства, а привычку сердца нелегко сломить. Кэффал Хэлкроу не имел ни склонности, ни вкуса к военной службе, но он не мог смириться с мыслью, что придется расстаться с другом; он записался в роту, где Мэдуэлл был младшим лейтенантом. Оба дважды получали повышение в звании, но пропасть между высшим сержантским званием и низшим офицерским была глубока и широка, и поддерживать старые отношения становилось все труднее, возникали разногласия.
