Дин Кунц - Ледяная тюрьма
— Что такое?
— Знаешь, ну, когда трясло, я вот про что думаю... Как эти наши машины — они здорово тогда кувыркались, а?
— Ну, да, они прыгали вверх и вниз, как будто под ними не ровный лед, а горнолыжный трамплин.
— Только вверх-вниз?
— А что не так?
— А набок они не заваливались?
— Как это?
— Ну, я имею в виду, что машину могло кинуть набок, да потом еще протащить по льду. А то и крутануть.
Харри повернулся так, чтобы встать спиной к ветру, а потом склонился к Питу.
— Я за один снегоход держался что было силы. Он не переворачивался. А какое это имеет значение?
— Послушай. Перед цунами в какую сторону глядели снегоходы?
— На восток.
— Точно?
— Как нельзя более.
— Мне тоже так думается. Я помню, что мы ставили их фарами на восток.
В тесном промежутке между их придвинутыми друг к другу головами смешивалось дыхание обоих мужчин, и Питу пришлось помахать ладонью, чтобы разогнать облачко кристалликов льда, которые возникали из каждого выдоха. Потом Пит, закусив нижнюю губу, задумчиво произнес:
— Или я умом тронулся, или не знаю что...
— Да в чем дело?
— Вот какая штука... — Он похлопал по плексигласу циферблата закрепленного под колпаком у ветрового стекла снегохода компаса.
Харри поглядел на компас. Стрелка стояла так, что, судя по ее показаниям, снегоход глядел прямо на юг, то есть повернулся на девяносто градусов по сравнению с тем направлением, которое было прежде, до того как ледник тряхнуло.
— И это еще не все, — добавил Джонсон. — Когда мы припарковали эти чертовы машины на этом проклятом месте, я точно запомнил, что ветер поддувал в кузов снегохода, ну, может, чуть-чуть заходя слева. Я хорошо помню, как он молотил по корме санок.
— И я тоже это помню.
— А теперь, стоит мне сесть на водительское место, получается, что ветер дует с фланга, в мой правый бок. Дьявольская разница, правда? Но пурга, раз уж она разгулялась как следует, дует в одну и ту же сторону. Ветры, подымающие метели, устойчивы. За пару минут такой ветер не подвинется на прямой угол. Так не бывает, Харри. Так никогда не бывает.
— Но если ветер не поменялся, а снегоходы стоят на том самом месте, где и стояли, то, значит, лед под нами...
Его голос задрожал и сошел на нет.
Оба замолчали.
Ни тому ни другому не хотелось облекать свои страхи и подозрения в слова.
Пит наконец не выдержал и закончил свою мысль:
— ...и значит, лед должен был повернуться на четверть оборота.
— Но как это может быть?
— Да догадываюсь я кое о чем.
Харри нехотя кивнул.
— У меня тоже кое-какие мыслишки про это есть.
— Имеется единственное разумное объяснение случившемуся.
— Давай сначала глянем на компас второго вездехода.
— Мы — в глубокой заднице, Харри. По уши в дерьме.
— Да, это не лужок с цветочками, — согласился Харри.
Оба заторопились ко второй машине. Свежевыпавший снежок, похрустывая, разлетался из-под тяжелых сапог.
Пит хлопнул по плексигласу второго компаса:
— И этот тоже стоит мордой к югу.
Харри почистил очки, но ничего не сказал. Положение, в котором они оказались, казалось настолько безнадежным, что Харри не хотел тратить слова на подтверждение этой правды, как будто бы, если они смолчат, самое худшее сжалится над ними и не произойдет.
Пит поглядел на негостеприимную бесплодную морозную пустыню, окружавшую их.
— Если этот проклятый ветер не стихнет, а температура не перестанет падать... и если она будет продолжать понижаться... то, интересно, сколько мы тут еще протянем?
— При том, что имеем, и сутки не выдержим.
— А помочь нам смогут только...
— Разве что эти тральщики, которые ООН наняла для МГГ.
— А до них миль двести.
— Двести тридцать. То есть триста семьдесят километров.
— И траулеры на север не пойдут. Зачем лезть туда, где то и дело штормит. Да еще столько шуги и льда в море плавает, даже говорить не о чем.
Да никто и не говорил. Молчание заполнялось истерикой ветра, словно ирландская фея Банши пророчила погибель. А снег, больно бьющий в лицо Харри, казался запущенным ловкой и сильной рукой, — надо полагать, это старались другие феи — злобные фурии. За что они мстили? Не помогал и слой вазелина, который, по идее, должен был защищать кожу лица от ветра, холода и всяческих атмосферных осадков.
Наконец Пит заговорил:
— Ну и что теперь?
Харри помотал головой.
— Ясно одно: сегодня на станцию Эджуэй мы не попадем.
Клод Жобер подошел к ним как раз вовремя, чтобы расслышать последний обмен репликами. И хотя лицо француза снизу надежно прикрывала маска, а глаза надо было еще суметь увидеть за громадными очками, все равно было очень хорошо заметно, что он встревожен. Клод положил руку на плечо Харри:
— Стряслось неладное?
Харри глянул на Пита.
Пит, рассматривая Клода, сказал:
— Эти приливные волны... они оторвали от кромки ледника немалый кусок.
Пальцы француза впились в плечо Карпентера. Явно не желая верить своим словам, Пит продолжил:
— Мы дрейфуем. Нас несет в море. На айсберге.
— Быть того не может, — сказал Клод.
— Как ни противно, но это сущая правда, — сказал Харри. — Нас все дальше и дальше относит от станции Эджуэй, с каждой минутой мы все дальше от нашей базы... и все ближе к очагу бури.
Клод упорно отказывался понимать и только крутил головой, глядя то на Харри, то на Пита, то на неприглядные окрестности, словно бы рассчитывая увидеть что-то такое, что опровергало бы сказанное его товарищами.
— Вы не можете знать это наверняка.
— Мы знаем это более чем наверняка, — не согласился с его возражением Пит.
— А под нами... — начал Клод.
— Так оно и есть.
— ...Эти бомбы.
— Так точно, — сказал Харри. — Эти самые бомбы.
Корабль
13 ч. 00 мин.
За одиннадцать часов до взрыва
Один из снегоходов лежал на боку. Сработавшая защита отключила зажигание и заглушила двигатель, как только машина стала заваливаться, потому пожара не случилось. Второй снегоход стоял под углом к небольшому низенькому торосу. Четыре фары раздвигали снеговые шторы, но ничего не освещали, уходя прочь от того обрыва, в котором пропал Джордж Лин.
Хотя Брайан Дохерти был уверен, что всякие попытки отыскать китайца — только пустая трата времени, он вскарабкался на гребень новой расселины и, распластавшись на льду, свесил голову над пропастью. Рядом с ним улегся Роджер Брескин, и так они оба и лежали, пялясь в кромешную темноту.
В животе у Брайана свело, он почувствовал тошноту и резь в кишках. Попробовав вбить металлический каблук сапога в твердую как сталь ледяную гладь, он таким способом как-то смог зацепиться за ровную плоскость. Ведь если цунами ударит опять, он может свалиться или слететь в бездну.
Роджер зажег фонарик и пытался что-то осветить в пропасти или хотя бы увидеть противоположную стену расселины. Но желтый лучик натыкался все на тот же падающий сверху снег. А там, где не было света, стояла полнейшая темень.
— Да какая это трещина, — сказал Брайан. — Это настоящий каньон, дьявол его забери!
— Да уж. А больше ничего не хочешь?
Лучик фонарика ходил туда и сюда. Ничего там не было. Ну ничегошеньки. Космонавты в открытом космосе в свой иллюминатор и то больше видят.
Брайан растерялся:
— Не понял.
— Мы оторваны от тела ледника. Откололись от основного ледового поля, — объяснил Роджер с обычной для себя завидной невозмутимостью.
До Брайана не сразу дошла суть сказанного, и лишь немного погодя он осознал весь ужас этой новости.
— Оторвались от ледника... Ты хочешь сказать, что мы дрейфуем?
— На ледяном корабле.
Ветер вдруг так сильно взвыл, что примерно с полминуты Брайан совсем ничего не слышал, даже собственный голос, хотя он кричал на пределе мощи своих голосовых связок. Снежные хлопья свирепостью напоминали рой из многих тысяч злобных пчел, жалящих открытые участки лица, так что ему пришлось подтянуть снегозащитную маску вверх, чтобы закрыть рот и нос.
Когда налетевший ветер приутих, наконец Брайан наклонился к Роджеру Брескину.
— А что с остальными?
— Они должны быть тоже на нашем айсберге. Но будем надеяться, что это не так. Хорошо бы, если бы они остались на основном леднике.
— Боже милостивый.
Роджер отвел луч фонарика от той темноты, в которой они надеялись разглядеть противоположную стенку трещины, а потом поводил им туда-сюда. Узенький лучик заметался в пустоте.
Чтобы поглядеть на тот утес, что оборвался и рухнул перед ними, спереди, надо было чуть-чуть проползти вперед и свеситься над обрывом. Ни у кого из них не хватало духу осмелиться на такое опасное предприятие.
Бледный свет уходил вниз, клонясь то влево, то вправо, пока наконец не уткнулся в черную неспокойную гладь незатянутой льдом морской воды, плескавшейся под ними, — до нее было метра двадцать четыре, если не двадцать восемь. Плоские ледяные щиты, неровные обломки льда, льдины с наростами, изящные хитросплетения ледяных кружев — все это кружилось и наползало друг на друга и толкалось в глубоких впадинах между жесткими холодными волнами черной воды. Когда льдины самой разной — от простейшей до причудливой — формы взбирались на гребни волн и к ним прикасались лучи света, льдины блестели, словно алмазы на черном бархате.
