Грег Айлс - Кровная связь
– Нет, – не моргнув глазом, лгу я.
– Ага. Что, в таком случае, должно произойти?
– Если там есть кровь, она будет светиться голубым цветом.
– И сколько на это потребуется времени?
– Минута или две.
Мистер МакДонахью выглядит заинтересованным.
– Я могу взглянуть?
– Да. Если у нас что-нибудь получится, я хочу, чтобы вы засвидетельствовали это.
После того как проходят две минуты, я приподнимаю полу пиджака и вглядываюсь в темноту. Голова Лены светится, словно окрашенная голубым фосфором.
Сердце у меня колотится так, что готово выскочить из груди. Дедушка никогда не упоминал Лену ни в одной из версий событий, произошедших в ночь смерти моего отца. Зато он совершенно определенно посоветовал мне положить ее в гроб. И вскоре я узнаю, почему.
– Что вы видите? – интересуется директор похоронного бюро.
– Кровь.
– Могу я взглянуть? – умоляющим голосом просит он, как восторженный четырехлетний ребенок.
– Одну минуточку.
Я осторожно поворачиваю Лену в руках и рассматриваю ее голову. Хотя и размазанная – очевидно, когда ее чистила Пирли, – кровь, похоже, попала на шерсть маленькими брызгами. В одном месте капли располагаются особенно густо – здесь Пирли, очевидно, просто недоглядела. Большая часть кровавых пятен приходится на голову Лену, тогда как на остальное тело их попало совсем немного. Создается впечатление, что ее попросту сунули головой в рану в попытке остановить сильное кровотечение. Неужели это папа прижал мою любимую зверушку к ране, пытаясь спастись? Это вполне возможно, хотя, учитывая огромное выходное отверстие от пули у него на спине, такой шаг никак не мог сохранить ему жизнь.
Ты смотришь прямо на ответ, – звучит у меня в голове негромкий голос. – Смотришь на него, но не видишь…
Голубое свечение стало ярче. Я медленно поворачиваю голову Лены, внимательно рассматривая ее со всех сторон. Не упускаю я и швы у нее под подбородком. Почему ее шерстка была разорвана именно в этом месте? Если папа сунул ее в рану на груди, то что могло разорвать плюшевую шкуру? Сломанное ребро? Очень может быть. Когда я поворачиваю Лену так, чтобы иметь возможность рассмотреть ее нос, ответ внезапно обрушивается на меня – как пригоршня ледяной воды, которую кто-то плеснул мне в лицо.
На лбу у Лены виден безупречный полукруг голубого свечения, почти идеально соответствующий по размеру верхнечелюстной дуге взрослого человека. В моем распоряжении недостаточно данных, чтобы провести сравнительный анализ с конкретными зубами определенного человека, но и без него я твердо уверена в том, что полукруг на мехе Лены в точности совпадет с верхними зубами папы.
Мой отец задохнулся и умер.
В первый раз перед моим мысленным взором события той ночи разворачиваются именно так, как они происходили на самом деле. Дедушка сунул Лену в рот отцу – возможно, для того, чтобы заглушить крик боли, но скорее всего, чтобы довершить начатое убийство. Пока отец лежал на полу, истекая кровью, как раненный в брюхо олень, пока Пирли бежала из главного здания в помещение для слуг, дед сунул мою любимую игрушку в рот папе и зажал ему нос, чтобы побыстрее прикончить. Чтобы заставить его умолкнуть навеки.
Но мой отец больше не будет молчать. Подобно крови Авеля, кровь папы взывает к отмщению из могилы. И, подобно убийце Авеля, мой дед скоро будет заклеймен. Заклеймен и покаран.
– Теперь я могу взглянуть? – настаивает мистер МакДонахью.
Я рассеянно киваю в знак согласия.
Он приподнимает пиджак и смотрит в темноту.
– Будь я проклят! Совсем как в сериале «CSI: полиция Майами».
– Совершенно верно, – бормочу я. – Мне нужно еще раз взглянуть на тело, сэр.
Он опускает стекло и вытягивает шею, чтобы оглядеться по сторонам.
– Катафалк уже увез его в похоронное бюро.
– Я должна увидеть тело еще раз, до того как его отправят в Джексон.
– Тогда вам лучше поспешить. Фургон судебно-медицинского эксперта уже может ждать прибытия катафалка. Они просто перенесут гроб из одного автомобиля в другой, не занося в похоронное бюро.
Я завожу мотор, сдаю задом на асфальтированную дорожку и, прибавив газу, устремляюсь к воротам кладбища в четырехстах ярдах впереди.
– Вы должны высадить меня у моей машины, вы не забыли? – напоминает мистер МакДонахью.
– Я не могу терять времени. Я сама отвезу вас в бюро.
Он сердито смотрит на меня.
– Остановите автомобиль немедленно, юная леди.
– Речь идет о расследовании убийства, сэр. Дело ведет ФБР. Пожалуйста, оставайтесь на месте.
Не знаю, поверил мне мистер МакДонахью или нет, но он усаживается поудобнее и умолкает. Я мысленно благодарю Господа за то, что он услышал мои молитвы.
Глава пятьдесят шестая
Перед похоронным бюро МакДонахью на два квартала в обе стороны выстроились припаркованные автомобили. Это стало уже традицией или приметой в Натчесе: вы видите автомобили, припаркованные здесь, и понимаете, что кто-то умер. Кто-то белый. У чернокожих свои похоронные бюро. И свои собственные кладбища. Некоторые вещи не меняются или меняются очень медленно.
– Поверните сразу за железнодорожным переездом, – командует мистер МакДонахью. – Комната для бальзамирования располагается вот за той дверью гаража.
Я делаю левый поворот, затем еще раз поворачиваю налево и въезжаю на стоянку, предназначенную для большегрузных автомобилей. Здесь стоит высокий черный катафалк, сверкающий на солнце, а рядом с ним припаркованы несколько дорогих седанов. Вероятно, они принадлежат семейству покойного, которое прощается с ним в похоронном бюро.
– Вот сюда, – говорит МакДонахью.
Он входит в пристроенный гараж, минуя «Додж-Караван», в салоне которого смонтированы направляющие салазки. Позади него стоит фургон, который был на кладбище. Какой-то юноша смывает с него грязь, поливая водой из зеленого садового шланга.
– Человек из Джексона уже прибыл? – обращается к нему МакДонахью.
– Еще нет, сэр.
– Вам повезло, – бросает он мне через плечо.
За воротами гаража открывается короткий коридор, вдоль обеих стен которого выстроились перевернутые гробы, закутанные в пластиковую пленку. Он ведет к двери, на которой красуется знак биологической опасности. МакДонахью стучит в дверь, но никто не отзывается. Тогда он распахивает ее.
Гроб с телом моего отца стоит на полу комнаты для бальзамирования. Его бронзовая поверхность вытерта насухо – вероятно, чтобы избежать попадания грязи в помещение, а не из уважения к покойному. На этот раз я не жду МакДонахью. Я подхожу к гробу и открываю крышку сама.
– Вы сшиваете десны вместе? – задаю я вопрос. – Или пользуетесь игольчатым скобосшивателем?
– А вы разбираетесь в своем деле, – ворчит он. – Мы пользуемся скобосшивателями с тех пор, как они появились в продаже.
Стараясь сдержать эмоции, грозящие поглотить меня, я натягиваю латексные перчатки из коробки, стоящей на столе, склоняюсь над телом отца и прикасаюсь к его губам. Легким нажатием мне не удается их раздвинуть.
– Иногда нам приходится использовать суперклей, – говорит МакДонахью. – Чтобы они не расходились. В остальных случаях бывает достаточно вазелина.
Стараясь не повредить обезвоженную кожу, я нажимаю сильнее.
Губы раздвигаются.
Первое, что бросается мне в глаза, это два кусочка серебряной проволоки, скрученные вместе и спрятанные под губами. Именно они удерживают зубы вместе во время прощания с покойным. Маленькие шурупы вкручены в костную ткань верхней и нижней челюстей с помощью пружинного инжектора. К каждому шурупу прикреплен четырехдюймовый кусочек проволоки. С помощью хирургических щипцов техник скручивает эти два кусочка проволоки вместе, затягивая их до тех пор, пока зубы не смыкаются. После чего ассистент откусывает лишние обрезки проволоки и прячет скрутку так, чтобы ее не было видно.
– Кусачки, – прошу я.
МакДонахью подходит к комоду и принимается шумно рыться в выдвижном ящике.
– Держите.
Стараясь не повредить зубы отца, я зажимаю режущими лезвиями скрученные проволочки и перекусываю их пополам. Нижняя челюсть сразу же отвисает, издевательски напоминая открывшийся во сне рот.
– Вы что-то хотите найти у него во рту? – подает голос директор похоронного бюро.
– Да.
– Что именно?
– Еще не знаю.
Я наклоняю голову отца набок, приоткрываю его рот шире и ввожу в него голову Лены.
– Какого черта вы делаете? – бормочет владелец похоронного бюро.
– Выключите свет, пожалуйста.
Он повинуется.
Через несколько секунд после того, как гаснет свет, мои зрачки расширяются в достаточной степени, чтобы уловить свечение, образуемое ортолидином, вступившим в реакцию с кровью на шерстке Лены. Как я и подозревала, светящийся полукруг на ее мордочке полностью совпадает с верхнечелюстной аркой моего отца.