Анна Белкина - G.O.G.R.
— Ну, дела! — изумился Муравьёв и полез под стол — разыскивать убежавшую пружинку.
— Вы решили эту задачу, гражданин Светленко? — спросила Маргарита Садальская у Коли тоном школьной математички.
— Эта задача была на двенадцать баллов, — откровенничала «парапсихологически считываемая» память Николая. — А я решал контрольную на семь — первый вариант, а не пятый. Я не дружил с математикой, и получил тогда всего четыре балла.
— Прекрасно! — улыбнулась Маргарита Садальская, решив, что всё, память «подопытного» подготовлена для детального считывания.
Муравьёв ещё копался под столом. Пружинка куда-то закатилась и никак не желала отыскиваться.
— Ну, давайте же, начинайте допрос! — поторопила его Маргарита Садальская. — Чего вы туда залезли?!
— Сейчас, — пробормотал ей Муравьёв. — Ручка сломалась…
Маргарита Садальская фыркнула носом и одолжила Муравьёву свою ручку. Николай Светленко казался спящим. Он лежал на нарах неподвижно, только глаза у него были открыты. Муравьёв поднёс к этим открытым глазам фоторобот «Поливаевского мужика».
— Вы знаете, кто это? — спросил он, не спеша и с расстановкой.
Интермеццо помолчал, а потом открыл рот и сказал:
— Ме-е-е-е!
— Что?? — изумилась Маргарита Садальская, растеряв свою колдовскую самоуверенность и самоуверенную чёрствость. У неё даже волосы взъерошились!
— Ну, вот, он и у вас блеет, — обыденно сказал Муравьёв, подперев щёку правой рукой, потому что записывать в протокол было нечего.
— Что значит — и у меня?! — заметно свирепела Маргарита Садальская, изминая в руках свой аккуратный серый блокнот.
— До вас с ним Лисичкин занимался, — так же обыденно сообщил Муравьёв. — Тоже и спать заставлял, и цитировать учебники. Только он литературу заставлял, а вы — математику. Так он и у Лисичкина тоже мегекал и бекал. Лисичкин из-за этого и уволился. Вот и у вас он тоже заблеял.
— Ух! — фыркнула Маргарита Садальская, согнув серый блокнот пополам, но взяла себя в руки и сказала:
— Давайте продолжать. Повторите ещё раз.
— Ладно, — пожал плечами Муравьёв. — Только вы не расстраивайтесь, если он опять забекает — для него это нормально.
Старший лейтенант снова предложил загипнотизированному Интермеццо опознать «Поливаевского мужика».
— Бе-е-е-е! — ответил Светленко.
— Да что с ним такое?! — вскипела Маргарита Садальская. — Надо заново в транс ввести! Проснись! — крикнула она и щёлкнула длинными пальцами над Колиным ухом.
Интермеццо вздрогнул, заморгал и сел.
— Я вам что-нибудь сказал? — осведомился он голосом только что проснувшегося человека.
— Не переживайте, кроме «бе» и «ме» — ничего, — хихикнул Муравьёв — не столько над Колей, сколько над Маргаритой Садальской.
— Спать! — скомандовала между тем Маргарита Садальская, и Коля вновь повалился, как мешок картошки. — Запомните, — напёрла она на Муравьёва. — Человеческий мозг никогда не забывает то, что когда-то видел и знал. Нужно только подобрать правильный метод гипноза, чтобы наладить считывание.
— Ме-е-е-е! — возразил Интермеццо.
Маргарита Садальская едва не чертыхнулась. В самый последний момент она проглотила слово «чёрт» глубоко в желудок и, не роняя достоинства, начала заново гипнотизировать Колю. Коля впал в сомнамбулический транс в третий раз. Но не успела Маргарита Садальская и рта раскрыть, чтобы задать ему вопрос, как Николай дёрнул головой и изрёк:
— Ме-е-е-е!
Маргарита Садальская второй раз проглотила слово «чёрт» и опять принялась колдовать над мозгами Светленко. А результатом «колдовства» явилось то, что Николай теперь издавал овечьи и козьи звуки постоянно, не замолкая ни на миг.
— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! — блеял «король воров», дёргаясь на нарах, и едва не падая на пол.
Муравьёв молча сидел над пустым протоколом и наблюдал за тем, как звереет Маргарита Садальская. Она уже вся покраснела, стиснула кулаки, а её блокнот валялся в дальнем углу камеры, где обосновался солидных размеров пёстрый паук. Маргарита Садальская больше не глотала слово «чёрт», а позволила ему вырваться наружу. Интермеццо прекратил подражать голосам мелкого рогатого скота и перешёл на крупный:
— Му-у-у-у!!! — быком заревел преступник, после очередной попытки Садальской развязать ему язык.
— Чёрт! — выплюнула Маргарита Садальская.
— Му-у-у-у! — поддержал её Интермеццо.
Муравьёв молча нацарапал в протоколе всего одну строчку: «На допросе с гипнотизёром преступник блеет и мычит».
— Мне надо выпить кофе!!! — громовержцем громыхнула выведенная из терпения животным поведением преступника Маргарита Садальская и покинула камеру Николая Светленко, громко хлопнув дверью. Оттолкнув милиционера-охранника, она понеслась вперёд по коридору. Там она и столкнулась нос к носу с Серёгиным. Пётр Иванович специально её разыскивал — хотел, чтобы она посмотрела на Грибка.
— Маргарита Модестовна… — начал Серёгин.
— Мне надо выпить кофе! — рявкнула Маргарита Садальская в лицо Петру Ивановичу и унеслась на крыльях молний, словно фурия.
«Ну вот, и эта взвинтилась, — уныло подумал Серёгин, глядя, как Маргарита Садальская быстро удаляется, высекая каблучками-шпильками искры из бетонного пола. — Точно, придётся делать третий запрос в Киев…».
Не выведенный из транса Коля продолжал мычать и блеять. Муравьёв ничем не мог ему помочь, и поэтому он сделал только то, что вышел из камеры и сказал обиженному Садальской милиционеру-охраннику запереть дверь. Из-за железной двери по коридору эхом разносилось:
— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у!
В коридоре Муравьёв встретил Серёгина. Увидев составленный старшим лейтенантом протокол очередного допроса Светленко, Пётр Иванович покачал головой и невесело пробормотал:
— Да уж, теперь я понял, почему она такая взбешённая была. Как бы, не уволилась, а то Киев нам точно не вышлет третьего «оккультиста».
— Она его даже из транса не вывела, — сказал Муравьёв, кивнув головой назад, где в камере остался в животном состоянии Коля. — Так и продолжает мегекать, «Бемби». Я думаю, она успокоится и спасёт его, а то мне даже его жаль.
Глава 124. Все упирается в… Зайцева??
На то, чтобы покрыть расстояние от посёлка Кременец до Калининского РОВД, Валерия Ершова потратила три часа и девятнадцать минут. Она вбежала в кабинет Серёгина, стряхивая с пушистой шапки и с воротника куртки мокрые комки снега. Во второй половине дня опять похолодало, подмёрзли лужи, а низкие серые облака начали плеваться огромными хлопьями сырого снега.
— Я не опоздала? — спросила она, запыхавшись — наверное, бежала бегом.
— Нет, нет, вы как раз вовремя, — успокоил её Серёгин.
Да, Валерия Ершова подоспела вовремя — потому что Маргарита Садальская только что пришла в себя после неудачи с Интермеццо. Нахлебавшись кофе — она в буфете проглотила не меньше, чем четыре чашки — «колдунья» «улетела» в отведённый для неё кабинет и заперлась там. Все три часа, пока Ершова тряслась по автобусам, Маргарита Садальская что-то там себе медитировала и курила некие благовония — Казаченко, когда проходил мимо её кабинета, слышал, как оттуда доносятся какие-то песнопения, и из-под двери сочится запах лавандового масла. Кажется, сейчас ей стало лучше — она уже покинула «затворническую обитель», причесалась и, наверное, собирается приступить к работе. Муравьёв хотел пойти к ней и напомнить про оставшегося в «нирване» Светленко — из-за его мычания и блеяния можно подумать, что в милиции занимаются разведением рогатого скота разной величины — но побоялся. А вдруг Маргарита Садальская ещё не до конца успокоилась и «заколдует» его самого?!
Валерия Ершова «Поливаевского мужика» не узнала. Она посмотрела на его фоторобот и сразу же его отвергла:
— Нет, это не Геннадий, Геннадий был другой.
И Пётр Иванович по спокойному лицу Ершовой даже не мог догадаться, что по настоящему её мысли звучали так: «Этот портрет ещё больше похож на Геннадия, чем предыдущий… Только я, почему-то не могу об этом сказать!».
Когда Серёгин предложил ей поработать с гипнотизёром — Валерия Ершова сразу согласилась, потому что хотела побыстрее избавиться от не своей воли, которая не давала ей и слова сказать про «милиционера Геннадия». С некоторых пор Валерия Ершова начала думать, что её загадочный знакомый Геннадий вовсе никакой не милиционер, а… Придумать, кем бы мог быть Геннадий у Валерии Ершовой почему-то не хватало фантазии. Валерия Ершова видела Геннадия только один раз — когда он спас её от киллеров Чеснока и отвёз к родителям в Александровку. Затем же Геннадий канул в неизвестность, и в ней растворился, не проявляя «признаков жизни» уже, наверное, полгода.
