Тэми Хоуг - Прах к праху
— Все, что угодно, что ты захочешь рассказать нам, — спокойно ответил Роб. — Главное, говори. Мы здесь для того, чтобы тебя выслушать.
— Не сомневаюсь. Тебе нравится слушать, когда другие рассказывают, как им больно. Это тебе в кайф, ты, мерзкий извращенец.
Щека Роба задергалась тиком. Он попытался замаскировать его улыбкой, но было видно, что слова девушки задели его за живое.
— Ты испытываешь мое терпение, — сухо произнес он. — Я уверен, что это совсем не то, чего тебе хочется на самом деле. Разве я не прав?
Эйнджи молча отвернулась и уставилась на огонь в камине. Молчание затягивалось. Кейт испугалась, что она вообще больше не произнесет ни слова. Что, если она провалилась в свою Зону? В правой руке девушка по-прежнему сжимала армейский нож, лезвие впивалось в подушечки пальцев.
— Эйнджи, — обратилась Кейт и обошла диван. На ходу она как бы невзначай подняла с него плед. — Мы ведь пытаемся тебе помочь.
С этими словами она, положив себе на колени плед, села на свободный подлокотник.
В глазах у Эйнджи блеснули слезы, и она покачала головой.
— Неправда. Я хотела, чтобы мне помогли, но вы этого не сделали. Вам нужно лишь то, что я могу сказать, — ее разбитые губы скривились в горькой усмешке. — Самое смешное, вам кажется, будто вы слышите то, что нужно, хотя на самом деле ошибаетесь.
— Расскажи, что случилось тем вечером в «Фениксе», — попросил Роб, пытаясь вновь завладеть вниманием девушки. — Кейт высадила тебя у приюта. Ты поднялась наверх, чтобы принять душ. Тебе кто-то помешал?
Эйнджи в упор посмотрела на него и несколько раз вверх-вниз провела лезвием ножа по бедру.
— Кто-нибудь пришел за тобой, Эйнджи? — гнул свою линию Роб.
— Нет, — прошептала девушка.
— Кто пришел за тобой? — четко повторил он вопрос.
— Нет, — сказала Эйнджи. Глаза ее сверкали злостью. — Я не стану этого делать.
Лезвие ножа врезалось в ткань чуть глубже. В свете камина было видно, что лицо ее блестит от пота. На джинсовой ткани появился надрез. Из надреза выступили капли крови.
При виде этого Кейт едва не сделалось дурно.
— Роб, прекрати!
— Нет, Кейт, ей полезно через это пройти, — возразил он. — Итак, Эйнджи, кто пришел за тобой?
— Нет! — воскликнула та. По ее лицу катились слезы. — Вы меня не заставите!
— Оставь ее в покое! — прикрикнула на Маршалла Кейт. Боже, она непременно должна что-то предпринять, прежде чем эта ненормальная девица искромсает себя ножом.
Роб не отводил глаз.
— Скажи нам, Эйнджи. Больше никаких игр.
Девушка одарила его колючим взглядом. Ее била дрожь.
— Куда он тебя отвез? Что с тобой сделал?
— Иди ты знаешь куда! Ты не заставишь меня играть в эти игры.
— О, это мы еще посмотрим! — возразил Роб, и в его голосе прозвучали зловещие нотки. — Ты у меня еще как заговоришь. Можно подумать, у тебя есть выбор.
— Да пошел ты! Ненавижу!
С истошным воплем она вскочила с дивана и вскинула руку. Зловеще блеснуло лезвие.
Реакция Кейт была мгновенной. Она набросила на лезвие плед, а сама боком оттолкнула девушку в сторону. Эйнджи взвыла, и они вдвоем полетели на пол, опрокинув при этом кофейный столик. Разложенные на нем распечатки с профилями жертв разлетелись в разные стороны.
Эйнджи отбивалась, как могла, однако Кейт придавила ее к полу, не давая подняться. Слава богу, похоже, все обошлось. Роб поднял с пола нож, сложил его и сунул себе в карман.
Девушка рыдала. Кейт поднялась на колени и притянула ее к себе.
— Все хорошо, — успокаивала она. — Не бойся, все хорошо.
Эйнджи вырвалась из ее рук и посмотрела на спасительницу полными удивления и злости глазами.
— Ты последняя дура! — хрипло бросила она Кейт. — И уже почти труп!
Глава 34
— Акулы почуяли запах крови, — прокомментировал Куинн, глядя, как в конференц-зал стекаются толпы народа.
— Это точно, — хмуро согласился Ковач. — И частично это моя кровь.
— Сэм, я тебе гарантирую, что, имея Ванлиса, им на тебя начхать.
Увы, похоже, это обстоятельство расстроило Ковача еще больше. Впрочем, и сам спецагент был от этого далеко не в восторге. Мало того, что люди Бондюрана слили информацию прессе, но выкручивать руки полиции, заставляя созывать пресс-конференцию на данном этапе расследования, было не только преждевременно, но и опасно. Джон так и сказал — и мэру, и Гриру, и Сэйбину. Но те предпочли пропустить его слова мимо ушей. Он же бессилен что-то с этим поделать. И все-таки Куинн ощущал, как тревога буравит новые дыры в его желудке.
Кто, как не он сам, разработал профиль, в который Ванлис вписался практически тютелька в тютельку? И вот сейчас Джон досадовал на себя, что слишком поторопился озвучить свое мнение. Вероятность того, что убийц было двое, изменила целиком весь расклад. Увы, пресса и власти заполучили Ванлиса и теперь были готовы впиться в него зубами.
Для пресс-конференции мэр выбрала парадный вход со стороны Четвертой улицы — этакий мраморный собор с внушительной двойной лестницей и витражами. Здесь политики с важным видом могли выситься над толпой, а мраморные стены отбрасывали на них свет, отчего казалось, что от них самих исходит сияние, недоступное простым смертным.
Куинн и Ковач наблюдали за происходящим из затененной ниши. Телевизионщики тем временем устанавливали аппаратуру, а репортеры теснили друг друга, пытаясь подобраться как можно ближе к власть имущим. На ступеньках лестницы Сэйбин о чем-то совещался с мэром, а ее личная помощница была занята тем, что снимала с костюма невидимые пылинки. Гэри Юрек о чем-то увлеченно беседовал с Гриром, Фаулером и еще парой кабинетных крыс, которые лишь затем выползли из-за стола, чтобы засветиться на страницах газет. Куинн присоединится к этому цирку через пару минут — бросит толпе пару слов, мол, задержанный охранник не более чем подозреваемый, но его вряд ли кто услышит. Потому что все будут, открыв рот, слушать россказни Эдвина Нобла, который станет заливаться соловьем, расхваливая Питера Бондюрана, чем, собственно, он и занимался в этот момент, стоя перед репортером местного телеканала.
Самого Бондюрана нигде не было видно. Впрочем, Куинн на это и не рассчитывал, — только не этим утром, когда существовала вероятность того, что слухи о кровосмесительной связи отца и дочери вполне могли просочиться в прессу. И все-таки вопрос, что творится в голове у Бондюрана, не давал Джону покоя. Что, собственно, заставило Лукаса Брандта прибежать со своим черным чемоданчиком? Что всему причиной — недоказанная смерть Джиллиан или же известие о том, что могло иметь место несколько лет назад?
— Очаровашка, — произнес Ковач голосом, полным презрения, и мотнул головой в сторону Юрека. — Этот далеко пойдет. Теплое местечко уже точно готово. Наверху его любят. С такой улыбочкой, как у него, удобно лизать начальственные задницы.
— Завидуешь?
Ковач скорчил гримасу.
— Я создан для того, чтобы взгревать задницы, а не для того, чтобы их лизать. К тому же что я забыл на теплом местечке? С меня достаточно обшарпанного стола в не менее обшарпанном кабинетике, где даже шкафов для папок и тех не хватает.
— По крайней мере, ты не обозлен.
— Я родился обозленным.
В следующий миг рядом с ними раздался надрывный влажный кашель — это о своем прибытии возвестил Уолш. Ковач обернулся.
— Господи, Винс, да ты, пожалуй, отхаркнул целое легкое.
— Чертова простуда, — пожаловался тот. Его кожа имела желтоватый оттенок мумии. Он протянул Ковачу конверт. — Здесь медицинская карта Джиллиан Бондюран. Вернее, та ее часть, которую согласился придать огласке Леблан. Там есть несколько рентгеновских снимков. Как мне поступить — отдать их тебе или сразу судмедэкспертам?
— Меня отстранили от следствия, — ответил Ковач, однако конверт взял. — Теперь там главный — Юрек.
Уолш втянул в себя содержимое гайморовых пазух, сглотнул и сделал кислое лицо.
Ковач кивнул.
— Да-да, ты правильно меня понял.
Бондюран вошел в здание мэрии, когда пресс-конференция была уже в самом разгаре. Питер отпустил домой всю прислугу, которую Нобл нанял следить за ним. Они не стали вступать в пререкания и ушли. В конце концов, ведь это он платил им жалованье, а не Нобл.
Миллиардер вошел в зал, держа в руках матерчатую сумку. Взгляд его скользнул по спинам более чем полусотни присутствующих. В этот момент на возвышении стоял Грир, который с пафосом распинался о личных качествах того, кого он назначил главой следственной группы вместо Ковача. Питеру это было безразлично. Следственная группа его больше не интересовала. Он знал, кто убил Джиллиан.
Репортеры забросали Грира вопросами. Камеры как безумные начали вспыхивать яркими блицами. Питер двинулся вдоль одного края толпы, пробираясь к лестнице. Никто не обратил на него внимания, как будто он невидимка. Возможно, так оно и было. Он уже призрак. Всю свою жизнь Питер ощущал к душе пустоту. Как будто в ней зияла дыра, которую ничто не могло заполнить. Возможно, небытие разъедало его изнутри уже много лет, и все то, что делало его человеком из плоти и крови, давно исчезло, и он сделался невидим.
